Он набрал номер, перебирая разложенные на столе визитки, но когда дозвонился до гостиничного коммутатора, то попросил срочно забронировать спальное место в ближайшем поезде до Авиньона.

Дочитав письмо, Шарль порвал его и выбросил в мусорную корзину. Он не хранил ее писем, но любил их получать. Сначала писала только она, примерно по письму в месяц, и через год он все-таки решился ей ответить. Стюарт принял мудрое решение: купил в Лондоне прекрасный викторианский дом с лужайками, и они переехали туда жить. Там он занялся коллекциями одежды прет-а-порте; успех пришел почти сразу же. Сильви умело управляла бутиками, работа ей нравилась, и, казалось, они нашли подходящий образ жизни.

Сначала Сильви писала, что ее чувства никогда не изменятся, что он всегда будет ее единственной любовью, что по первому же его слову она будет в Париже на час, на день, на всю жизнь. А пока она живет со Стюартом – ведь она его жена – и ведет его дела. Потом она стала рассказывать ему о своей жизни легко, с юмором. Она ничего не требовала, она просто надеялась, что, читая эти строки, он думает о ней.

Сначала Шарлю это не понравилось, потом он постепенно смягчился и уже высматривал ее сиреневые конверты среди своей корреспонденции. Потом он рискнул отослать ей открытку с несколькими хорошо продуманными словами. Нет, он не хочет, чтобы она возвращалась, разводилась или еще что-то, он не собирается ничего менять, но рад получать ее письма.

Рад – это было не то слово. Он хотел видеть ее, слышать, как она смеется, обнимать ее, прикасаться к ней. Но этого он никогда не писал, чтобы не давать напрасных надежд. Если она обрела равновесие в Англии, то не надо ее тревожить. Он дал себе слово, что больше не воспользуется ею, не будет портить ей жизнь ради простого удовольствия заниматься с ней любовью. Даже если он хотел этого, он научился держать себя в руках и противостоять искушению.

За обитыми дверями его кабинета работа конторы, наверное, была в самом разгаре, каждый занимался своими делами: адвокаты, стажеры, секретари и поверенные. Ассоциация тщательно подобранных юристов – это гениальная идея; вместе они вели много дел и вызывали всеобщую зависть. Мари была таким же адвокатом, как и все, но положение племянницы Шарля Морвана-Мейера давало ей определенные привилегии. Оставив уголовное право, она с большим успехом занялась административным и выглядела такой счастливой, что никто и не задумывался о ее безбрачии. Вчера она тепло поздравила Винсена, довольная его скорым назначением, а Шарль с гордостью смотрел на них. Он выполнил долг главы семьи: четверо из пятерых детей, которых ему пришлось растить, были на пути к успеху. Пятый же совсем не интересовал его, даже если он чего-то и добивался со своими несчастными оливками, это было совсем не то, чего хотел Шарль.

Устав от долгого сидения, Шарль поднялся и обогнул кресло. Из корзины торчал уголок письма Сильви, Шарль сунул его поглубже. Почерк был изящный, но все же не такой изящный, как у Юдифи, да и не такой родной. Шарль невольно взглянул на панель, закрывавшую сейф. Блокноты по-прежнему лежали там, как бомба с часовым механизмом, и Шарль мог в любое время его завести. Но он мог также и передумать, уничтожить доказательства, отослать мучения жены в бездну. Поверить, что они с дочерью стали жертвами военного произвола. Это официальная версия семьи Морванов, далекая от страшной и уродливой реальности. Эту версию можно спокойно списать на ужасы истории этого века, а о них не принято говорить в эпоху экономического процветания; когда правду стыдливо прикрывали такой непроницаемой завесой, что даже члены его семьи могут спросить: «Кто такая Бет?»

Ответ на этот вопрос был трагический. Шарль подошел к стене, и уже протянул было руку, чтобы отодвинуть панель, как по внутренней связи сообщили:

– Здесь мадам Морван, мэтр.

Растерянный, он вернулся к столу и нажал кнопку.

– Мадам Морван? Которая?

– Ваша мать, – ответила секретарша. – Я провела ее в приемную.

– Незамедлительно пропустите ее ко мне, – нервно ответил Шарль.

Клара редко приходила в контору: за десять лет она была здесь всего два раза. Он сам открыл дверь кабинета и с облегчением отметил, что она уверенно идет впереди секретарши. Взяв сына за плечо, Клара легко поцеловала его в щеку, потом, не дожидаясь приглашения, села.

– Я была у кардиолога, – сказала она.

Клара с удовольствием смотрела, как он побледнел и забеспокоился, потом продолжила:

– Не бойся, со мной все хорошо! Давление, кардиограмма… Словом, врач спокоен и я тоже. А стоило мне сказать, что я обожаю заниматься правнуками, как он тут же расписался в моем добром здравии!

– И ты решила это отпраздновать?

– А в чем дело?

– Ну, это как-то странно… Шампанского?

– Нет, не сейчас. Давай вечером, дома, я угощаю!

– Отлично, буду иметь в виду. А теперь, мама, скажи, зачем ты пришла.

Улыбка Клары исчезла, она подыскивала слова. Потом повернулась и взглянула на рыжеватую кожаную обивку двери, как будто хотела убедиться, что они одни. Сын с интересом наблюдал за ней.

– Шарль, есть то, о чем мы никогда не говорили… Наступила пауза; Шарль был невозмутим.

– Врачи полны оптимизма, но мне уже семьдесят девять, – продолжила Клара.

– Оставь возраст в покое, проблема не в нем.

– Пока нет… Но когда-нибудь настанет день, и тогда я хотела бы уйти спокойно.

– Спокойно? Вряд ли это возможно, мама.

В глазах Шарля сверкнул металл, и она узнала этот блеск. Его будет трудно убедить, какими бы ни были аргументы, но это надо сделать – они и так слишком долго тянули.

– Выслушай меня, – твердо попросила она.

– Я тебя слушаю! Я слушаю тебя, хотя и не желаю этого слышать. Ты не дала мне говорить, когда я хотел. Ты вынудила меня молчать и допустила ошибку.

– Нет! – воскликнула она, стукнув ладонью по столу.

Очень знакомый жест, он сам так часто делал.

– Нет, Шарль! Есть молчание, которое дороже любого признания!

– Это тебе так казалось, а я подчинился. Потом часто в этом раскаивался.

– Почему? Ведь у нас договор: семья прежде всего!

– Да… Не мог же я оставить на тебя одну пятерых детей, но теперь-то они выросли.

Она осознала угрозу и похолодела.

– Я запрещаю тебе мстить им! Ты ждешь моей смерти, чтобы стравить их? Не могу поверить, что это ты… Ведь тебя я больше всего любила и уважала, из-за тебя больше всего перенесла. Наверное, из-за этого все так и получилось! Если бы я могла взять на себя твою боль, я бы это сделала, я бы…

– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – сухо отрезал он.

– Нет, понимаю! Ты просто не знаешь силу материнской любви. К сожалению, отец – это совсем другое.

– Мама, ты тут ни при чем!

– Все остальные тоже! Все давно закончилось, Шарль. Закончилось! Сегодня у нас есть только подозрения и…

– Доказательства.

Он сказал это так спокойно, что ее охватила паника. Она не хотела думать об этой тайне, но боялась, что однажды узнает все. В тот самый день, когда она увидела его на перроне вокзала, узнала среди огромной толпы, хотя за годы плена он сильно изменился, Клара поняла, что ему известно гораздо больше, чем ей.

– Доказательства? – бесцветным голосом спросила она. – И ты их хранишь?

– А ты как думаешь?

Она смотрела сыну в глаза. Она хотела бы узнать правду, но только не всю. Не всю! Если позволить ему говорить, то он перейдет границу, которую она определила, разорвет их пакт.

– Стой! – протестующе вскинула руки она.

Переведя дыхание, она добавила срывающимся голосом:

– Если ты не можешь простить, то кто же простит твои грехи?

Она пожалела, что пришла к нему. Неужели она так боялась смерти и того, что Шарль сделает после? Пока она жива, он ничего не скажет, даже если и не давал слово молчать, но потом… Неужели он безжалостно уничтожит семью? Она создала, она оберегала этот клан. И что теперь? Она должна остановить его, но что она может сделать? Она понадеялась, что время излечит его ненависть, это была ее самая большая ошибка.

– Ты хочешь оставить сыновьям одни руины? – вздохнула она.

– Не только. Еще я оставляю им имя матери.

В горле у Клары застрял комок, и она судорожно сглотнула.

– Шарль! Ты хочешь, чтобы страдало каждое следующее поколение?

– Они не меня будут проклинать.

Клара не заплакала, а, встав во весь рост, смерила сына взглядом. Тот опустил глаза и пробормотал:

– Я вызову тебе такси.

– Нет уж, спасибо! Я поймаю по дороге, если вдруг устану, а сейчас я хочу пройтись.

Она была уже почти у двери, когда он догнал ее, неловко схватив за плечи.

– Ты сделала то, что должна была, я тоже. Я хочу, чтобы ты была здорова, чтобы прожила двести лет…

– Шарль!

Он не отпускал ее, и Клара чувствовала его напряжение и нервозность, – разговор затронул его гораздо сильнее, чем казалось.

– Всегда можно выбрать другой путь, – мягко проговорила она.

Но она просто не стала признавать вслух свое поражение, на самом же деле у нее не оставалось никаких иллюзий.

X

Валлонг, 1961

Ален подвинул лампу на ночном столике, чтобы свет не падал в лицо Магали. Больше он ничего не мог сделать и, пододвинув кресло, сел рядом с кроватью. В комнате был почти идеальный порядок, только на двух креслах, украшенных медальонами, была разбросана одежда. Должно быть, перед уходом Магали долго выбирала, что надеть, отшвыривая элегантные платья и строгие юбки. Когда час назад Ален переодевал ее, на ней были льняные брюки и мужская рубашка, – похоже, из гардероба Винсена. Магали сочла это подходящим нарядом для одинокой женщины. Сколько же она успела выпить и в скольких барах побывала? Должно быть, встретила немало знакомых. Ален обнаружил ее на лестнице в совершенно невменяемом состоянии. Он отнес ее в ванную, умыл, расчесал волосы. Труднее всего оказалось надеть на нее атласную пижаму. Потом он сварил на кухне кофе и насильно влил в нее.

Магали шевельнулась, что-то проворчала во сне и снова утихла, приоткрыв рот. Даже мертвецки пьяная, она оставалась красивой. Ален удивлялся, как еще ей удалось самой вернуться в Валлонг на машине. Почему она так напивается? Она ведь не любит алкоголь. Почему она так несчастна? А если она не успеет прийти в себя до приезда Винсена?

Ален осторожно погладил ее руку, убрал волосы с лица. Надо бы позвонить Жану-Реми, предупредить, что приедет позже, хотя на самом деле Алену никуда не хотелось ехать. Он сходил в детскую; все трое спокойно спали: Виржиль и Тифани в спаренной кровати, а маленький Лукас в колыбели. Дверь в комнату няни была открыта, там горел ночник, и было тихо. Успокоенный, что никто ничего не услышал, Ален вышел от них на цыпочках.

«Как объяснить Винсену?»

Посмотрев на Магали, Ален тяжело вздохнул. Он сам устраивал первые встречи кузена с этой девушкой, прелестной дикаркой, тогда она была всего лишь племянницей Одетты; Ален и представить себе не мог, что когда-нибудь Винсен женится на Магали. Конечно, это была ошибка, но Винсен никогда в этом не признается.

Алену стало неуютно, он встал и выключил свет. Вечером, вернувшись из своей овчарни, он слышал, как Магали говорит по телефону. Разговаривала она с мужем и без конца повторяла: «Нет, ты не можешь меня заставить!» Ален осторожно проскользнул на кухню, вместе с детьми он с удовольствием поужинал; Магали не появилась, а через несколько часов он нашел ее на ступенях лестницы.

Ален вышел из комнаты и подумал, что завтра у нее разыграется хорошенькая мигрень. Ему нетрудно было догадаться, что такое сообщил ей Винсен. Клара говорила, что Шарль весь Париж перевернул вверх дном, чтобы сын получил назначение в столицу. Продвижение Винсена могло обернуться катастрофой для Магали. Конечно, Шарль ни на секунду не задумывался о спокойствии невестки: он мыслил только социальными и карьерными понятиями. Амбициям Морвана-Мейера место только в столице – и нигде больше, а уж согласен Винсен или нет – это другой вопрос. Кузен оказался меж двух огней, связанный по рукам и ногам.

Осторожно спустившись в холл, Ален огляделся и заулыбался. Ну почему Шарль не понимает, что Валлонг – это рай? Со временем Магали прижилась бы здесь, а он насильно тащит ее в Париж и тем самым подписывает ей приговор. Но такие мысли Шарлю в голову не приходили: ему до этого не было дела.

Ален уже потянулся было к телефону, чтобы предупредить Жана-Реми, но тут услышал шум мотора во дворе и замер. Хлопнула дверца, машина уехала. Через мгновение в дом вошел Винсен.

– Ты что, так быстро вернулся из Парижа? – бросил Ален вместо приветствия.

– Самолетом, потом на такси. А ты тут что делаешь в такое время?

– Ничего…

Поравнявшись с кузеном, Винсен дружески похлопал его по плечу.

– Магали уже легла? Я очень торопился, мне надо с ней переговорить. Она ничего тебе не рассказала?