Барбара Картленд - Искушение Торильи

— Ты, моя дорогая, была первой, кого я вспомнил, когда разум вернулся ко мне, — сказал он. — Я сразу представил твое прекрасное лицо, но вот имени никак не мог вспомнить.

— Того же, что и у тебя, — сказала Берил сквозь слезы.

— Я вспомнил это потом. — Родни поцеловал ее в лоб.

— Продолжай, — попросила графиня. — Я должна услышать конец истории.

— Это случилось всего три недели назад, — поведал Родни. — Покрывало, под которым скрывалась моя память, вдруг исчезло, и я вспомнил все. Однажды утром я проснулся, вспомнив свое имя, свой полк и свою жену.

Он крепче обнял Берил.

— Я понял тогда, что важно лишь одно: я должен скорее вернуться к тебе, моя любимая.

— Почему же ты так медлил?

— Начнем с того, что у меня не было денег и пришлось сперва добраться до Парижа, — объяснил Родни. — Я знал, что в Британском посольстве помогут, и не ошибся. Наш посол поверил моему рассказу и оплатил мое возвращение в Англию.

— Ты имел на это полное право, — заметил граф.

— Высадившись на берег в Дувре, я купил английскую газету, дабы узнать, что здесь происходит, — продолжал Родни. — И едва ли не сразу прочел сообщение о том, что моя жена собирается выйти замуж.

— Дорогой… ты, наверно, был в ужасе? — спросила Берил.

— Я решил остановить свадьбу, — сказал Родни, — и добился этого.

— Но ты не сердишься, — произнесла она совсем тихо, — за то, что я согласилась выйти замуж за другого?

Берил забыла, что вокруг другие люди; она говорила с Родни, как если бы они вдвоем находились на необитаемом острове.

» Так оно и есть, — подумала Торилья, — теперь они вместе, а все, что находится за пределами круга их счастья, не имеет значения «.

— Я хочу принять ванну, моя дорогая, — сказал Родни. — Потом неплохо бы отдохнуть, а завтра утром поедем домой.

Заметив вопрос в глазах жены, он добавил:

— Я не хочу, чтобы продолжались страдания моей матери.

— Нет, конечно же, нет, — согласилась Берил. — Я тоже хочу увидеть счастье в глазах твоих родителей, когда ты войдешь в свой дом, где тебя давно оплакивают.

Все устроили в соответствии с желаниями Родни, и Торилья поняла, что отныне так будет проходить жизнь Берил.

Она любит Родни, и он всегда будет ее господином.

Свет лицезрел кончину» несравненной»— девицы, опьяненной светскими амбициями, и задумавшей стать хозяйкой салона, осыпанной бриллиантами.

Все, что понадобится в будущем Берил, — это быть рядом с Родни, а вместе они владели единственной по-настоящему драгоценной вещью на этой земле — своей любовью.

Дилижанс грохотал по большой северной дороге, останавливаясь в каждой деревне и на всех перекрестках.

Он отправился из Лондона в шесть часов — из «Ягненка»в Айлингтоне, — и скоро их ждет остановка в Балдоке, чтобы можно было размяться.

Сидя между двумя селянками, Торилья почти не замечала их и, уж конечно, не видела того, что некий малыш роняет шоколадные крошки на ее муслиновое платье.

Глубоко погруженная в свои думы, она очнулась, лишь когда дилижанс добрался до Хэтфилда. Она вспомнила о Берил и Родни, о том, как счастливы будут они вместе.

Торилья не покинула Лондон сразу после несостоявшейся свадьбы, как задумала ранее, потому что граф поспешно вернулся в Хертфордшир, а тетя оказалась совершенно беспомощной перед огромной грудой подарков.

— Их придется вернуть назад, — заявила она, — и хотя слуги вполне могут все упаковать, мне придется сперва отыскать адреса дарителей.

Три следующих дня были отданы этому занятию, и когда осталось лишь несколько анонимных свертков, графиня сказала:

— Остается только надеяться, что некоторые из наших так называемых друзей сообразят вернуть эти подарки Берил и…

Родни.

В голосе тети слышалась нотка сожаления о несостоявшемся в высшей степени блестящем браке Берил, на который графиня возлагала такие надежды.

— Берил очень счастлива, тетя Луиза. — Торилья, должно быть, уже в двенадцатый раз успокаивала тетушку этими словами.

— У нее было столько возможностей, — сетовала графиня, — но Родни Марсден…

Больше ей нечего было сказать. И тут, словно о чем-то вспомнив, графиня сказала:

— Ну а теперь у меня появилось время подумать и о тебе, Торилья… Не сомневаюсь, лорд Аркли не забыл тебя. Мы должны пригласить его к обеду.

Торилья вскочила на ноги.

— Тетя Луиза, я должна возвратиться к папе. Он… ждет меня.

Графиня задумалась на мгновение.

— Что ж, лорд Аркли, как все остальные, мог и уехать из Лондона — теперь, корда принц отправился в Брайтон.

Она оглядела Торилью с ног до головы, как бы оценивая ее внешность, и добавила:

— Ну, если хочешь, возвращайся сейчас к отцу, но я напишу ему и приглашу тебя к нам в сентябре. И тоща, Торилья, я обеспечу тебе успех.

Было очевидно, что тетя переносит собственные амбиции с Берил на нее, Торилью. Однако она понимала, что бесполезно доказывать графине, что она может выйти замуж лишь за одного человека, который куда-то… исчез.

Она надеялась, хотя и допускала тщетность своих ожиданий, что маркиз пришлет ей записку или хотя бы устную весточку после того, как Родни остановил венчание. По маркиз словно превратился в невидимку.

Он заехал в Карлтон-Хаус, что было вполне объяснимо, но после этого о нем не было ни слуху ни духу, и теперь, сидя в дилижансе, Торилья думала о том, что скорее всего он унижен случившимся.

Конечно, это происшествие явилось благодатной темой для сплетен, от Сент-Джеймс-стрит до Челси несостоявшийся брак стал притчей во языцех.

До отъезда из Лондона Торилья получила только два письма из Барроуфилда.

Первое было написано рукой отца. Оно состояло из возвышенных эпитетов и восторгов, о которых Торилья успела забыть после кончины матери.

Б шахте устанавливали воздуходувки Баддла, воду откачивали новые устройства, все опоры укрепили, негодные же заменили, привезли безопасные лампы Дэви, а сами шахтеры не могли поверить в изменения, произошедшие в их жизни в связи с увеличением жалованья.

Второе письмо пришло от Эбби. Она сообщала, что здоровье отца существенно улучшилось по сравнению с тем временем, когда Торилья уезжала из Барроуфилда.

Хозяин набрал вес. — писала служанка, — а все потому, что он больше не беспокоится за больных и нуждающихся. Учрежденный его светлостью фонд помощи снял с него заботы о детях, калеках и самых старых. Но эти Коксволды, конечно, все равно получают больше, чем им полагалось бы.

Торилья расхохоталась, вспоминая, как Эбби возмущалась манерой Коксволдов извлекать деньги из ее отца.

Надеюсь, вы знаете, что его светлость удвоил стипендию вашего отца и я взяла двух девиц помогать мне по дому — у нас теперь подают блюда, которые ваша милая мать любила заказывать в Хертфордшире.

Торилья радостно вздохнула, удивляясь доброте и щедрости маркиза.

«Я хочу отблагодарить его», — подумала она в отчаянии, ибо подобная возможность могла ей и не представиться.

Дилижанс подъехал к «Королю Георгу», и пассажиры поспешно выбрались наружу.

— Двадцать минут, леди и джентльмены! — сказал кондуктор. Все бросились в гостиницу, чтобы их обслужили первыми.

Лишь спустившись на землю со своим маленьким саквояжем, Торилья заметила, что сотворило неразумное дитя с ее платьем, к тому же она утомилась от долгого сидения на жаре.

Она вошла в гостиницу и спросила у горничной, не найдется ли комната, где можно переодеться, и ее отвели наверх, в свободную спальню.

Торилья не торопилась, так как знала, что пища будет невкусной, и не испытывала голода.

Она умылась холодной водой, потом, достав из саквояжа свежее платье, которое собиралась надеть к ужину, сняла испачканное отпечатками маленьких пальцев.

Торилья причесалась перед зеркалом, и отражение смотрело на нее распахнутыми тревожными глазами, а в самой глубине их затаилась печаль.

— Должно быть, он… больше не… хочет меня? — спросила она отражение и отвернулась: мучительно было даже представить подобную вещь.

Стояла такая жара, что она не стала надевать капор, а держала его в руке вместе с саквояжем.

Спускаясь по лестнице, Торилья подумала, что у нее все-таки хватит времени на чашечку чая.

Внизу, у последней ступеньки, ее ждал хозяин гостиницы.

— Прошу вас сюда, мадам, — сказал он.

«Торилья поставила саквояж, решив прихватить его по выходе из кофейни.

Лендлорд открыл дверь, и она вошла в комнату.

Она была совершенно пуста, только в дальнем конце ее стоял человек.

Он повернулся к ней, и на какой-то миг оба застыли на месте.

Не говоря ни слова, маркиз протянул руки, и Торилья полетела к нему, как возвратившаяся домой голубка. Он прижал ее к себе — крепко-крепко, так что она едва могла вздохнуть.

Потом Торилья подняла глаза, и когда маркиз заглянул в них, ей вдруг показалось, что комнату осветила тысяча свечей.

А потом он поцеловал ее — безумно, отчаянно, страстно, словно они находились на грани несчастья и чудом спаслись.

Ей хотелось крикнуть:» Я люблю тебя!

Я люблю тебя!«— но губы маркиза проникали в самое сердце, притягивали к себе, и в мире остался лишь он один как истинное воплощение любви.

Не так скоро он оторвался от ее губ, затем лишь, чтобы сказать низким прерывистым голосом:

— Моя драгоценная, моя любимая! А я думал, что потерял тебя.

— Ах, Галлен!

Она уткнулась лицом в его плечо, и слезы счастья потекли по ее щекам.

— Теперь все будет хорошо, моя дорогая. Теперь все закончилось. — Он поцеловал ее волосы. — Я так благодарен, так несказанно благодарен судьбе за то, что муки кончились и мы можем соединиться.

— Соединиться… — повторила она сквозь слезы.

Маркиз снова поцеловал ее — неторопливо и властно.

Они сидели за небольшим столиком, ели и пили, но Торилья как будто не замечала яств.

Она неотрывно смотрела на маркиза, такого молодого, счастливого и беззаботного. Горькие морщины исчезли, лицо его светилось, и свет этот отражался от ее собственного лица.

Им было трудно говорить. Они чувствовали себя воскресшими после смерти.

Торилья протянула руку и прикоснулась к маркизу.

— Ты действительно… здесь?

— Именно это я и хотел спросить у тебя, моя чудесная, моя прекрасная, моя совершенная, моя любовь.

По окончании трапезы они вышли во двор.

Там их ожидал его фаэтон; четверку запряженных в него великолепных гнедых она помнила еще по» Пелигану «.

Только конюха маркиза здесь не было, и коней держал под уздцы слуга из гостиницы.

Торилья завязала под подбородком ленты чепца и вдруг вспомнила:

— А мои вещи? Они были в дилижансе!

Маркиз улыбнулся.

— Мои слуги уже позаботились о них и отправили вперед.

Он помог Торилье подняться в фаэтон, а сам забрался наверх и бросил оттуда две золотые гинеи восхищенным слугам; фаэтон помчался по дороге, уходящей на север.

Дома закончились, и начались зеленые сельские просторы.

— Куда мы едем? — спросила Торилья.

— Сперва к моей матери, — ответил маркиз. — Должен тебе сказать, она уверена в том, что именно ее молитвы подняли Родни Марсдена из могилы и избавили меня от супружества без любви.

Торилья повернулась к нему.

— Надеюсь, ты поняла, что как только судьба или молитва спасла меня, я немедленно оставил Лондон, чтобы отвезти мать домой.

— Я не подумала… что ты… одеваешь это…

Маркиз казался удивленным.

— Тогда чем же, по-твоему, я был занят, моя дорогая?

— Я… боялась, что больше не… не нужна тебе, — нерешительно сказала Торилья.

— Насколько я нуждаюсь в тебе, ты услышишь от меня вечером, после того как мы обвенчаемся.

Торилья не на шутку испугалась.

— Ты должна понять, моя золотая, что нам придется некоторое время соблюдать осторожность и держать наш брак в тайне. Я не допущу, чтобы о тебе судачили.

— Неужели мы действительно… сможем обвенчаться сегодня?

Теперь глаза Торильи светились как звезды.

— Если ты будешь глядеть на меня подобным образом, — улыбнулся маркиз, — я забуду про дорогу и с нами что-нибудь случится!

Торилья счастливо засмеялась и припала щекой к плечу маркиза.

— Неужели мы действительно так скоро… поженимся? — спросила она вновь.

— Все уже устроено, — заверил ее маркиз. — Нас обвенчает мой капеллан в нашем замке, а единственным свидетелем будет моя мать. Несколько месяцев никто не должен знать о нашем браке.

— Это слишком чудесно! — воскликнула Торилья.

Потом они ехали, почти не переговариваясь, пока маркиз не остановил свою упряжку, и Торилья увидела замок чуть слева от них, за извилистой рекой, поднимавшийся из зеленой чащи.

Замок казался огромным, серый камень серебрился под солнцем, а на самой высокой башне развевался стяг маркиза.