Барбара Картленд - Искушения Парижа

— А свой дом у него есть? — спросила Гардения.

— Барон живет в здании посольства, — ответила герцогиня.

Последовало непродолжительное молчание.

— А он женат? — осмелилась полюбопытствовать Гардения.

— Конечно, женат! — воскликнула герцогиня, поднимаясь на ноги. — Его супруга занимается управлением принадлежащих им владений в Северной Пруссии. У них четверо детей.

Насколько ты понимаешь, барон весьма почтенный человек.

— Понимаю, — пробормотала Гардения.

На самом же деле она совершенно ничего не понимала.

Если у барона была жена, да еще и четверо детей, почему тогда он постоянно крутился возле тети Лили? Почему вчера вечером, когда она зашла в маленькую гостиную и застала их там вдвоем, этот тип торопливо убрал руки с тетиной талии и почему у тети было такое лицо, будто ее только что страстно поцеловали?

До разговора, который состоялся пару минут назад, Гардения думала, что тетя Лили планирует выйти за барона замуж. В конце концов, ничто не мешало ей вступить в брак еще один раз. И потом, каким бы неприятным ни был барон, он мог бы заботиться о ней, а еще прекратить устраиваемые ею шумные вечеринки — на них уходили слишком большие деньги, и они были совершенно бессмысленными.

Гардения поднялась с пола. Герцогиня подошла к камину и принялась с излишним усердием расправлять гвоздики в большой вазе.

— Я должна кое-что объяснить тебе, Гардения, — сказала она изменившимся голосом. — С тех пор как умер мой муж, я не раз оказывалась в чрезвычайно затруднительных ситуациях.

Барон очень помог мне однажды — дал бесценный юридический совет.

— Теперь я все понимаю, — торопливо проговорила Гардения. — Конечно, то, что этот человек так часто приходит к вам в гости, казалось мне несколько странным, но ведь я не знала, что он оказывает вам помощь.

— Барону очень одиноко в Париже, — продолжила герцогиня, ниже склоняясь над цветами. — его жена и дети далеко, здесь он чужой. К тому же французы не любят немцев. — Она немного помолчала. — Барон уязвимый человек, и каждое нелестное высказывание французов в адрес Германии и ее народа отдается в его сердце болью.

Гардения ничего не ответила. Вообразить себе барона уязвимым и несчастным представлялось ей невозможным. Держался он всегда властно и нагло и не вызывал в ней ничего, кроме отвращения.

«Может, я слишком жестока, — подумала она. — Тетя знает этого человека гораздо лучше и наверняка неспроста говорит мне все эти вещи».

— Прошу вас, извините меня, тетя Лили. Я завела речь о бароне вовсе не из пустого любопытства, — сказала она. — Мне хотелось все понять, чтобы не наделать ошибок.

— Я знаю, детка, — ответила герцогиня тихим голосом. — Ни о чем не волнуйся. И, пожалуйста, будь полюбезнее с лордом Харткортом. Он очень порядочный и очень богатый молодой человек.

Гардения густо покраснела.

— О, тетя. О лорде Харткорте я тоже хотела поговорить с вами, — пробормотала она несмело. — Видите ли, скорее всего ему кажется, что вы задумали сделать его моим женихом…

— Это он тебе сказал? — резко и строго спросила герцогиня.

— В некотором смысле… — ответила Гардения испуганно. — В общем-то я сама во всем виновата. Ляпнула ему, что вы желаете видеть нас друзьями… И только после поняла, что допустила чудовищную оплошность. Мне очень стыдно, тетя Лили. Но… — Она выдержала паузу, собираясь с духом. — Я не хочу выходить замуж за человека, к которому не буду испытывать любви.

— Гардения, ты должна выйти замуж, — сказала герцогиня. — Все, чего я хочу, так это подобрать для тебя достойного и богатого человека, который смог бы о тебе заботиться, с которым ты поняла бы, что такое настоящее счастье. Другого пути у тебя нет. Быть гувернанткой или компаньонкой — это сущее проклятие. Занимающиеся этим женщины ненавидят свою жизнь и не знают никаких радостей. Тебе следует выйти замуж и чем быстрее, тем лучше.

— Но к чему такая спешка, тетя Лили? — спросила Гардения. — Рано или поздно я повстречаю человека, которого полюблю. С ним и свяжу свою судьбу.

— Ты не можешь терять время. Гардения. — Герцогиня серьезно посмотрела в глаза племяннице. — Я не буду объяснять почему, просто доверься моему опыту. Я дам тебе роскошное приданое, а когда умру, оставлю тебе все, что имею.

Любого нормального мужчину одно это должно привлекать.

На протяжении нескольких мгновений она разглядывала Гардению в задумчивости. Потом продолжила:

— А ты еще и красивая, девочка моя. И я хочу, чтобы ты вышла замуж удачно, искренне хочу. И тогда…

Она внезапно замолчала и махнула рукой.

— Об этом не будем. Надеюсь, ты все поняла. Если хочешь, чтобы я поменьше расстраивалась, выполняй то, о чем я тебя прошу, — веди себя учтиво и дружелюбно с теми мужчинами, на которых я тебе указываю. Это, например, Андрэ де Гренэль и, конечно, лорд Харткорт. Не говори им о моих замыслах, просто постарайся стать для них необходимой и желанной.

Гардения молча смотрела в пустоту. Как ей хотелось рассказать тете о своей давней мечте: встретить в один прекрасный день человека, который полюбил бы ее всей душой. И которому она смогла бы ответить взаимностью. Но тетя не поняла бы ее.

Разговоры о богатстве и положении в обществе были ей отвратительны, но она не смела сказать об этом вслух.

— А как мне следует относиться к Бертраму Каннингхэму?

Он не кажется вам подходящей для моего жениха кандидатурой?

— Не кажется. Но лучше Каннингхэм, чем никто, — устало ответила герцогиня. — Он из хорошей семьи, но второй сын, не старший. Лорду Харткорту доводится всего лишь кузеном. Было бы обидно отдать тебя такому, ты ведь очень хорошенькая.

— Ему страстно хочется со мной подружиться, — сообщила Гардения.

— Тогда подружись с ним, — сказала герцогиня неожиданно. — Говоришь, он желает, чтобы ты съездила с ним на прогулку? Съезди. Но не одна. Пусть с вами будет кто-нибудь третий. Вовсе не обязательно, чтобы тебя сопровождала женщина. Сойдет и мужчина. К примеру, лорд Харткорт.

Внезапно усталость и недовольство исчезли с ее лица.

— Этот план тебе нравится, глупышка? — спросила она. — Иди и напиши мистеру Каннингхэму любезное письмо. Скажи, что я смягчилась и позволила тебе погулять с ним. Но при одном условии: если с вами поедет кто-нибудь третий. Не упоминай лорда Харткорта. Пусть Каннингхэм сам решит, кого ему взять с собой. Уверена, это будет его кузен.

Гардения чуть не сказала, что после неприятной субботней беседы с лордом Харткортом не желает ехать с ним на прогулку, но смолчала. Тетю это только рассердило бы. А еще она чего доброго потребовала бы рассказать о том их разговоре более подробно.

Гардения не хотела вспоминать о нем. От этого ее сердце начинало биться так же учащенно, как в тот ужасный вечер, а душа — так же болеть.

— Ступай и напиши письмо, — сказала герцогиня. — А я велю отвезти его в посольство.

— Хорошо, тетя Лили, — послушно ответила Гардения.

Перейдя в кабинет, располагавшийся рядом с маленькой гостиной, она села за стол, взяла лист бумаги, украшенный гербом, положила его на промокательную бумагу и уставилась в одну точку, погрузившись в раздумья.

«Все это не правильно, — размышляла она. — Девушке моего возраста не следует писать письмо молодому человеку, напрашиваясь на совместную с ним прогулку. Даже после того, как она ответила отказом на его приглашение. Маме это страшно не понравилось бы. Равно как и вечеринка в субботу вечером, и барон, и шумные женщины за ужином, и те люди, с которыми тетя разговаривала сегодня в парке».

Они остановили машину у каштанов и вышли на улицу.

Вокруг герцогини тут же образовалась толпа желающих поболтать. Подошедшие к ней мужчины были, бесспорно, восхитительными. Но их поведение отличалось некоторой беспардонностью. Когда тетя представила им Гардению, они принялись разглядывать ее самым оскорбительным образом. Она чувствовала себя так, будто прямо в парке на виду у всех ее полностью раздели.

И почему ей все не нравилось? Почему происходившее вокруг вызывало в ней неприятие и ошеломление?

Дом, в котором она теперь жила, был великолепным. Мебель и отделка в нем представляли собой образцы лучших творений известных мастеров современности. Тем не менее разодетые в кричащие наряды и драгоценности гости, которые этот дом посещали, пугали ее своим вульгарным поведением и безумными выходками.

«Наверняка далеко не все парижские женщины ведут себя так, как тетины знакомые, — думала Гардения. — Быть может, она общается с худшими из них? Но такое вряд ли возможно.

Ведь моя тетя — герцогиня».

— Я ничего не понимаю, абсолютно ничего, — еле слышно прошептала она, обращаясь к пустоте. — Это нелепое письмо мистеру Каннингхэму… Что бы мама посоветовала написать ему?

С ее губ слетел тяжелый вздох. Мама умерла. А тетя была полна энергии и планов.

Медленно и нехотя она вывела на лежавшем перед ней листе:

Уважаемый мистер Каннингхэм!

Тетя решила, что я могу принять ваше любезное предложение прогуляться по Буа. При единственном условии: если кто-нибудь из ваших друзей согласится сопровождать нас.

Искренне ваша

Гардения Уидон.

Гардения перечитала письмо. Потом еще раз. Ей хотелось, чтобы оно получилось более формальным и сдержанным, но она не могла подобрать нужных слов, чтобы изменить его.

Поэтому после продолжительных раздумий решила, что оставит все как есть, запечатала свое послание в конверт, вышла из комнаты и направилась обратно в маленькую гостиную.

Дверь в ней была приоткрыта. Гардения услышала знакомый грудной голос и сразу поняла, что с тетей барон.

— О, Генрих, — сказала герцогиня томным голосом. — Я так рада, что ты пришел. У меня был трудный день.

— Говоришь, рада, что я пришел? — спросил барон игриво. — Тогда почему мы теряем время?

Гардения быстро вернулась в кабинет. Как только дверь бесшумно закрылась за ней, в коридоре послышался довольный смех герцогини и звук удалявшихся к лестнице шагов.

На протяжении нескольких минут Гардения стояла, не двигаясь.

«У меня был трудный день», — вновь и вновь звучали в ее ушах слова герцогини.

«Почему тетя так сказала? — думала она, терзаемая неприятными ощущениями. — Потому что провела этот день со мной?

Потому что я осмелилась задать ей волновавшие меня вопросы? Наверняка поэтому… Зачем я извожу себя? Мучаю предположениями и догадками? Пытаюсь найти ответы на все возникающие в голове вопросы?»

С отвратительным чувством вины — вины непонятно в чем — она медленно вышла в холл. Двое лакеев стояли на своих обычных постах.

Гардения приблизилась к одному из них.

— Это письмо необходимо срочно доставить в английское посольство, — сказала она.

— Быстрее, быстрее! — кричала Гардения Бертраму, управлявшему своими красавицами лошадьми. Они мчали черно-желтый экипаж по пыльным, почти пустым дорогам Буа.

— Если вам так нравится быстрая езда, вы должны позволить Берти покатать вас на «пежо», — сказал лорд Харткорт.

— Когда тебя везут лошади, это гораздо интереснее! — заявила Гардения. — И кажется, что они умеют бегать проворнее любого автомобиля.

Бертрам рассмеялся.

— Многое зависит от воображения. У меня, например, иногда возникает такое ощущение, что я уже пробовал летать на аэроплане.

Лорд Харткорт хмыкнул.

— На аэроплане!

— Вчера вечером я разговаривал с одним человеком по имени Густав Хаммель, — сообщил Бертрам. — Этот парень намеревается побить рекорд Блерио и долететь до Англии за половину затраченного им времени. И, знаешь, Вейн, в этом что-то есть! Не исключено, что через несколько лет у каждого из нас появится возможность на чем-нибудь полетать.

— Как все это интересно! — воскликнула Гардения. — Когда мы с мамой читали о полете мсье Блерио через Ла-Манш, у нас по коже бегали мурашки. По-моему, Франция всегда в чем-нибудь опережает остальные страны.

— Не всегда! — возразил Берти. — Старушке Англии тоже есть чем похвастаться. Ты со мной согласен, Вейн?

— Отчасти, — ответил лорд Харткорт. — Если говорить о достижениях в авиации, французы, несомненно, ушли от нас далеко вперед.

— Я с удовольствием познакомилась бы с мсье Блерио, — сказала Гардения мечтательно. — Может, кому-нибудь из вас доводилось встречался с этим человеком?

— Я могу представить вас Густаву Хаммелю, — ответил Бертрам. — Он знает Блерио. А еще — одного англичанина, сделавшего значительный вклад в развитие авиации. Его зовут Клод Грэхам-Уайт.

— Полагаю, что дамы поднимутся в небо еще очень не скоро, — усмехнулся лорд Харткорт.

— О, перестаньте, прошу вас, — взмолилась Гардения с шутливой серьезностью. — Если вы разовьете эту тему, то скоро я примкну к рядам суфражисток21.

— Эти дамочки просто сумасшедшие, — сказал Бертрам с чувством. — Выкидывают свои безумные номера непонятно ради чего. Привязывают себя к заборам, кричат перед зданиями парламента и позорят тем самым всех представительниц прекрасного пола.