Серия: «Искусство и Любовь» Трилогия

Переводчик: Gabriella Arakelyan

Редактор и сверщик: Анастасия Гончарова

Вычитка: Алена Николенко,

Gabriella Arakelyan

Оформитель: Алена Николенко

Обложка: Finn Hawkeye

Переведено специально для группы: https:/vk.com/books.for_young

Любое копирование без ссылки

на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Обращение от группы-переводчика

Уважаемые читатели, книга предназначена только для предварительного ознакомления. Убедительно просим Вас не распространять данный документ ни на какие другие источники. Пожалуйста, будьте благоразумны. Спасибо за понимание, и приятного прочтения!

 

АННОТАЦИЯ

«Ставка пять миллионов долларов. Раз...» 

Еще сегодня утром я была официанткой и, обслуживая столики, мечтала о стажировке в самом известном Аукционном доме в Сан-Франциско. А сейчас, подняв вверх руку с табличкой, я предлагаю за бесценное полотно сумму, которую не могу себе вообразить… и все из-за него. 

«Два…» 

Чарльз Сент-Клэр – знаменитый британский миллиардер и самый соблазнительный мужчина, которого я когда-либо встречала. Я не могу выкинуть его из головы, но он не дает мне возможности уйти, предлагая мне шанс всей моей жизни. И все, что мне нужно сделать – это сказать «да». 

«Продано даме в первом ряду!» 

Такого не случается с девушками вроде меня… или случается? Все, что я знаю – я собираюсь расслабиться и получить удовольствие. 

 

ГЛАВА 1

Моя мама научила меня тому, что искусство повсюду – нужно просто смотреть.

«Смотри внимательно, Грэйс, и ты всегда cможешь найти красоту в окружающем нас мире» – говорила она, заполняя нашу маленькую квартиру невероятными картинами и яркими красками, рассказывая о формах и композициях, когда мы прогуливались по улицам нашего города.

Её любовь к искусству всегда вдохновляла меня, но в данный момент на нервной почве голова пульсирует, а моё сердце выскакивает из груди, ведь я опаздываю! Поэтому мне трудно разглядеть что-то красивое в жуткой пробке, которая буквально встала между мной и шансом всей моей жизни.

– Эм, прошу прощения? – подаю голос с заднего сиденья неподвижного такси, с тревогой взирая на сгорбившегося на своем месте водителя. Он не обращает на меня внимание.

Я снова проверяю часы: 8:41. Чёрт! Прикусываю губу, чтобы не взвыть. Чёртчёртчёрт! Я должна быть в Аукционном доме «Кэррингерс» через девятнадцать – уже восемнадцать – минут. Сначала скоростной электропоезд в метро прибыл с опозданием, а теперь я трачу свои последние недельные чаевые в этом вонючем такси, потея в своём лучшем деловом наряде. Моём единственном деловом наряде.

После того как я целый год подавала резюме и разговаривала с владельцами галерей и директорами музеев, я практически потеряла надежду найти работу в мире искусства, пока на прошлой неделе мне не позвонили из лучшего аукционного дома в Сан-Франциско. Сделки «Кэррингерс» в основном касались самых востребованных и ценных предметов искусства и антиквариата в мире: картины эпохи Французского Импрессионизма, китайская керамика, маски коренных жителей Америки,1 греческие скульптуры… У меня мурашки бегут по коже от одной только мысли о шедеврах, побывавших в их хранилищах. Если я опоздаю на это собеседование, первая реальная возможность за несколько месяцев может запросто ускользнуть от меня, и я продолжу работать официанткой: подавать спагетти с фрикадельками, пока полностью не пропахну соусом «маринара» и не состарюсь настолько, что не будет хватать памяти запомнить «блюда от шефа».

– Сэр? – в этот раз я настойчиво стучу кулаком по плексигласу, отделяющему меня от водителя. Он смотрит на меня в зеркало заднего вида. – Я очень-очень опаздываю. Возможно, есть короткий путь или что-то еще, что вы бы могли сделать?

Минутная стрелка на часах, которые дала мне мама, снова дернулась вперед, а мы не проехали даже квартал. Почему мы не двигаемся?! Как будто очевидный ответ не был прямо за моим окном, сигналя и коптя выхлопами, ползя словно улитки в финансовый район с высотными офисными зданиями.

Водитель лишь рассмеялся:

– А вы как думаете?

О, я думаю, что ты пахнешь, словно побрызгался освежителем воздуха с запахом табачного магазина. Но первое правило официанта: за грубость никогда не платят.

– Далеко ли до Голд-Стрит?

Таксист пожимает плечами. Уже 8:43.

– Уже достаточно близко, чтобы дойти пешком? – напираю я.

– Конечно, – отвечает он. – Везде достаточно близко, чтобы в конечном итоге дойти пешком.

К чёрту. В любом случае уже нет никакой вероятности, что я доберусь до места, выглядя при этом классно и собранно как планировалось, так как мой макияж наверняка уже похож на одну из картин Джексона Поллока,2 но я не позволю какой-то дурацкой уличной пробке отнять у меня мечту.

– Держите, – произношу я, швыряя кипу однодолларовых на переднее сиденье и выскакивая через дверцу машины. – Я рискну и попытаю счастье.

Таксист закатывает глаза.

– Приблизительно десять кварталов, – говорит он.

Я глубоко вдыхаю свежий океанский воздух, поудобнее вешаю свою сумочку на плечо и начинаю свой забег.

Сразу же мои удобные – но стильные – туфли на высоком каблуке превратились в тиски, безжалостно сковавшие пальцы. Мои ноги привычны к продолжительным рабочим сменам в кроссовках, к тому же трудно бежать в юбке, но я не могу сдаться. Мои тщательно высушенные феном волосы развеваются на ветру и завиваются, а челка липнет к капелькам пота, выступившим на лбу.

– Извините! Простите! Дайте пройти, пожалуйста!

Это похоже на бег с препятствиями, но на каблуках.

Я протискиваюсь сквозь толпу, пытаясь не думать о том, какое произведу впечатление: измотанной и небрежной. В то же время я заставляю себя сосредоточиться на красоте этого города: длинных тенях высотных зданий, современной архитектуре, солнечных лучах, преломляющихся и отражающихся в тысячах окон, голубое небо над головой. Я люблю Сан-Франциско даже несмотря на то, что в данный момент эта любовь не была взаимной.

Еще. Один. Квартал. Совсем. Близко. Пересекая Голд-Стрит, я уже практически вижу медную резьбу и закрученные спиралью ручки на широких парадных дверях аукционного дома, заворачиваю за угол… и врезаюсь в мускулистую грудь мужчины, идущего с пешеходного перехода.

Одновременно с моим визгом он произносит:

–Ух ты! – словно он ковбой, за исключением того, что выглядит он настолько ухоженно и шикарно, насколько это возможно. Он держит свой стаканчик с кофе прямо перед собой, словно бомбу, и тут я замечаю, как коричневая жидкость стекает по его синему галстуку и белой рубашке.

– О, Господи! – Я вытаскиваю из сумки несколько чистых бумажных салфеток. – Вот, разрешите мне помочь, – говорю я, потянувшись к его галстуку, но он уже отряхнул его. К счастью, большая часть напитка выплеснулась на тротуар.

– Всё в порядке, – говорит он, перехватив мою руку. – В любом случае в этом латте было слишком много сахара.

Он смотрит на меня в тот момент, когда наши пальцы соприкасаются. Его глаза переливаются вкраплениями оттенков синего, словно ночное небо кисти Ван Гога,3 и так же завораживают. Я хочу нарисовать их, но потом вспоминаю о своих приоритетах.

– Я очень сожалею, что пролила на вас кофе, но мне действительно нужно идти. – Я проверяю часы. – Я опаздываю на очень важную встречу.

Начинаю отворачиваться, чувствуя себя виноватой, но его голос останавливает меня:

– Так это «столкновение с обливанием кофе»? – У него акцент. Британский. Сексуальный.

Я оборачиваюсь, не в состоянии удержаться, чтобы вновь его не рассмотреть. У него такой рот, словно его вырезал сам Микеланджело:4 идеальной формы губы, которые сейчас мне улыбаются, подчеркивая острые скульптурные скулы, как у знаменитого Давида.5 Словно его лицо должно находиться в музее. Ух ты!

– Мне следует вызвать полицию? – спрашивает он.

Я улыбаюсь, несмотря на то что тороплюсь. Уверена, что моё лицо сейчас красное, словно клубника. Я бы с удовольствием осталась и пофлиртовала с этим великолепным мужчиной, но, увы, нет времени.

– Послушайте, – говорю я, отступая назад, – если вы дадите мне вашу визитку, я с радостью оплачу счет за химчистку, но мне правда нужно бежать.

Он поравнялся и зашагал рядом со мной, словно мы старые друзья.

– О, нет, – говорит он, ослабляя галстук и легко подстраиваясь под мой быстрый темп. – Не беспокойтесь об этой старой вещице. Я собирался отдать его на пожертвования. – Он бросает его в мусорный бак, в то время как мы мчимся по тротуару дальше. Я не могу не заметить треугольник гладкой груди, который стал виден, когда он расстегнул воротник.

– Хорошо, что на рубашку практически ничего не попало, а то общественность имеет тенденцию хмуриться, наблюдая полуголых бизнесменов.

Я представила его без рубашки и чуть не врезалась в почтовый ящик.

– Это была шутка, – говорит он, улыбаясь.

Сквозь запах соленого морского воздуха и выхлопов автомобилей я ощущаю его запах: свежесть, мыло и чистота.

– О, – произношу я, избегая выбоины и размышляя о том, что никто не будет хмуриться, глядя на такое тело. – Смешно.

– Эта встреча, должно быть, действительно очень важна, – говорит он, – раз вы столь отвлечены, что даже не можете побеседовать с красивым мужчиной.

– Так и есть, – говорю я, отдаляясь от него ровно настолько, чтобы обойти женщину, выгуливающую пуделя. – Судьбоносная, я бы сказала. Это собеседование в «Кэррингерс».

– Ауч, – говорит он, в притворстве положив руку на сердце. – Так вы не хотите откусить кусочек красоты?

– Ох! – Смывайся отсюда, кусочек красоты, пожалуйста. Спасибо, Господи, за прохладный воздух. – Это не то, что я имела в виду. Просто...

–Так вы признаетесь, что находите меня привлекательным?

– Ни в чём я не признаюсь, – отвечаю смеясь.

Он усмехается:

– Мой тип девушки.

Я останавливаюсь перевести дух, когда мы оказываемся у великолепного фасада аукционного дома «Кэррингерс». Время распрощаться с мистером Очарование. Я бы солгала, если бы сказала, что не была слегка разочарована из-за его ухода.

Он улыбнулся, стоя со мной лицом к лицу и, О, Боже Милостивый, у него ямочки на щеках.

– Удачи на собеседовании.

– Спасибо, – говорю я, в последний раз бросая взгляд на часы. 8:54.

– Вы сразите их наповал, – говорит он.

Я киваю, стараясь нацепить на лицо уверенную улыбку.

Смотрю на двери, которые мечтала открыть всю прошедшую неделю – ну, вообще-то, последние двадцать лет – и снова ощущаю прилив надежды. У меня есть пять минут, чтобы зайти внутрь и собраться, дабы показать этим людям, из какого теста я сделана. Но сначала еще одна вещь:

– Вы уверены, что я не могу возместить вам ущерб за испорченный галстук?

– Вот что, – говорит он, его глаза мерцают. – Я буду околачиваться в этих местах на следующей неделе, так что, если будете работать, сможете купить мне кофе.

Наверное оттого, что он такой великолепный и заставил меня чувствовать себя лучше, и потому, что я, скорее всего, больше никогда его не увижу, во мне вдруг просыпается смелость. И я говорю:

– Не для протокола, я бы определенно назвала вас привлекательным, – подмигиваю ему, наслаждаясь удивленным выражением, появившимся на его таком-определенно-более-чем-просто-красивом лице, а потом делаю шаг, отдаляясь от него, ступая навстречу своему будущему.

Внутри моя храбрость испаряется: это место действительно впечатляет. Огромнейший вестибюль с отполированным до блеска мраморным полом, белыми мраморными колоннами, доходящими до потолка и, чёрт возьми, подлинная скульптура Родена в центре комнаты. Я с благоговением пялюсь на неё, пока не замечаю оживлённую маленькую женщину, держащую в руках папку. Нервно приближаюсь к ней.

– Здравствуйте, я Грэйс.

– Бэннет? Вы пришли последней. – Она выводит меня из вестибюля и подталкивает в сторону главного аукционного зала. Я поправляю свою юбку и убеждаюсь, что блейзер сидит на мне ровно.

– Я нормально выгляжу? – спрашиваю я, но она игнорирует мой вопрос и открывает двери.