Миллиарды? Я чувствую тошноту.

– Значит, этот парень знаменит и владеет состоянием, которое в разы больше, чем я могла бы заработать за пятнадцать жизней. Здорово.

У нас нет ничего общего. Это свидание будет полной катастрофой.

– По крайней мере ты знаешь, что он не заинтересован в тебе из-за твоих денег, – язвительно замечает она, и мне хочется запустить в нее чем-нибудь через экран.

– Ну, спасибо.

– Ведь есть так много всего, за что тебя можно полюбить! – заканчивает Пейдж. – Твой ум, твое сердце, твой восхитительный вкус в выборе друзей...

– Я тебя поняла, – смеюсь я, но все же не могу избавиться от ощущения, что он слишком крут для меня.

Пейдж всматривается в свою камеру:

– Ты выглядишь слегка позеленевшей.

– Я просто не знала, что он так знаменит. – Я делаю глубокий вдох. – Ты же знаешь, это все так отличается от моего мира.

– Знаю. – Она дарит мне понимающую улыбку. – Но я серьезно – он счастливчик, что идет на свидание с тобой.

– А чувствуется совершенно не так. Те люди, с которыми я работаю, оказались кошмарными. Я и впрямь просто хочу показать им, что могу быть этого достойна, – произношу я, желая, чтобы мама была сейчас рядом.

– Замолчи. Ты уже стоишь гораздо больше, чем все эти баловни трастовых фондов с их спортивными машинами и осыпанными бриллиантами пеналами для губной помады. Не забывай об этом. И если Сент-Клэр не поймет этого тоже, то ебала я его миллиардерскую задницу.

Я взрываюсь хохотом.

– Мне так повезло с тобой, – говорю я.

– Об этом тоже не забывай, – сияет она. – Когда будешь известной художницей и мир настойчиво будет требовать твоего внимания, включая всех достойных горячих парней, просто помни, кто прикрывал тебе когда-то тылы.

– Какая-то девушка по имени Пенни...? Полли?

– Ха, – говорит она и показывает язык.

Мой телефон вибрирует от сигнала будильника.

– Прости, детка, мне надо пойти подготовится к моей смене в закусочной, – говорю я. – А ведь мы даже не поговорили о тебе!

– Эх, здесь ничего нового, – она пожимает плечами. – Лондон-шмондон. Здесь не перестает лить дождь, мои волосы уже молят о пощаде. Поговорим на следующей неделе?

– Угу.

– И сфотографируй задницу Сент-Клэра, когда вновь его увидишь, – требует она. – Помни, никакого секса без презерватива!

Она все еще посылает поцелуйчики на экране, когда я отключаюсь.

Внизу, в закусочной, дочь Джованни и Ноны, Кармелла, надежно руководит всем железной рукой. Я сегодня занимаюсь регистрацией: принимаю заказы и пишу заявки для изготовителей сэндвичей, но не могу перестать думать о Сент-Клэре. О Чарльзе. Даже его имя звучит горячо. Почему британцы никогда не бывают Чарли? Мне плевать, как он себя называет – если он позвонит мне, я бы хотела слушать его весь день.

– Не желаете майонез и горчицу? – спрашиваю у стоящей передо мной леди, которая заказала индейку с авокадо на пшеничном хлебе.

– Лишь слегка майонеза, – произносит женщина, а я думаю о руках Чарльза на моих, его губах на моей щеке. Раньше я никогда не встречала таких, как он. Уверенный, но не зазнающийся, вежливый, обаятельный, но вместе с тем настоящий.

– С вас десять пятьдесят, – говорю я. Чарльз доверил мне миллионы своих долларов. Поступил бы он так с кем попало?

– Следующий!

Подходит молодая пара, повиснув друг на друге. Его рука в ее заднем кармане, а она уткнулась носом в его грудь.

Хочу, чтобы Чарльз хотел меня вот так же.

– Что я могу вам предложить? – говорю я, пытаясь оттолкнуть мысли о нем. Какого черта со мной происходит? Я никогда раньше не чувствовала такого по отношению к мужчине, никогда не томилась от желания быть вот так с кем-то рядом.

– ...и дополнительными солеными огурцами.

– Простите, что? – переспрашиваю я в растерянности. Похоже, я отключилась от реальности.

– Грэйс? Земля вызывает Грэйс? – Кармелла щелкает пальцами перед моим лицом. – Ты заболела или что? Ты сама не своя сегодня.

– Прости, Кармелла. Мне пришлось работать допоздна прошлой ночью. Я немного не в себе.

– Сделай перерыв, – сказала она, толкая меня в сторону и занимая мое место, чтобы помочь следующему клиенту, как винтик в ее собственном хорошо смазанном механизме.

Я вышла на улицу и присела на одну из скамеек перед закусочной. До меня доносится запах океана, смешанный с готовящимся на кухне маринара, а дневной свет позднего дня просачивается через низкие облака, проплывающие мимо, как листья в полноводной реке. Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю, ослабляя напряжение в плечах.

– Ты слишком симпатичная, чтобы всегда быть такой напряженной, куколка, – кузен Эдди выходит из двери ресторана, расположенного рядом.

– Ты следишь за мной или что? – спрашиваю устало.

– Я живу, чтобы развеять все твои проблемы, – говорит он, настолько широко улыбаясь, что видны его серебряные коренные зубы. – Пойдем прогуляемся вечером вместе. Мы потанцуем, выпьем, повеселимся.

– Нет, спасибо.

– Ну же, пошли, – говорит он, садясь рядом со мной. Запах его одеколона очень резкий. – Назови хоть одну существенную причину, почему нет.

– У меня есть планы на сегодняшний вечер, – говорю я, с облегчением вздыхая, что хоть раз у меня есть реальный повод для отказа.

Он прищурился в недоумении:

– Какие планы? Типа свидание?

– Да, свидание, – говорю я. – В это так трудно поверить?

– У тебя свидание! – взвизгнула Нона достаточно громко, чтобы услышали все соседи. – О, слава Богу, – говорит она, выходя из ресторана «У Джованни», чтобы обнять меня. – Мы уже начинали беспокоиться за тебя.

Фред высовывает голову из-за двери.

– У Грэйс свидание? – говорит он. – С кем?

Уверена, мое лицо покраснело – я так смущена. Жаль, я не могу сжаться в маленький комочек и избежать их вопросов.

– Так кто этот молодой ухажер? – спрашивает Нона. Она слегка толкает меня локтем: – Он красивый?

– Конечно красивый, мама, – говорит Кармелла с порога закусочной. Они с Фредом – прямо два сапога – пара. – Ведь наша Грэйси – красотка?

– Не может быть, что он сексуальнее меня, – говорит кузен Эдди, выпячивая грудь.

– Кто он? – снова спрашивает Нона, сияя.

Не знаю, что сказать. Я не особо часто ходила на свидания – всегда была слишком занята учебой, чтобы серьезно завести бойфренда, а потом, когда заболела мама, свидания фактически не были таким уж приоритетом.

– Скажи нам, – снова призывает Нона. – Позволь старой женщине немного порадоваться за тебя.

Я улыбаюсь:

– Ладно, ладно. Это парень, с которым я познакомилась благодаря этой арт-работе.

– Представляю себе, – говорит Кармелла, в то время как Фред вопрошает:

– Он обеспеченный?

Я колеблюсь, не желая пока говорить слишком много. Я понятия не имею, как пойдут дела с Сент-Клэром.

– Не гоните коней! Народ, это может быть просто одноразовое свидание.

Фред смеется своим раскатистым, объёмным смехом:

– Так, это значит «да».

Нона кладет руку на мое предплечье:

– Он тебе нравится?

Я смотрю вниз на землю, чтобы они не могли понять, насколько сильно.

– Да, – говорю я. – Но я беспокоюсь о сегодняшнем вечере. Думаю, он отведет меня в какое-нибудь фантастическое место, но мне нечего надеть.

– И это все? – вскрикивает Нона. – У меня есть подходящий наряд. Пошли.

Она берет меня под локоть и ведет в сторону своей квартиры ниже по кварталу.

– Но моя смена… – протестую я.

Нона с нетерпением выдает:

– Кармелла это уладит, не так ли? Все остальные, возвращайтесь к работе!

Ее короткие семидесятилетние ноги на удивление быстры, и вскоре мы оказываемся в большой, светлой квартире семейства ди Фиоре, занимающей два этажа, которую они купили еще в те времена, когда Норс-Бич был всего лишь захудалым районом иммигрантов, а не фешенебельным местом, как сейчас. Они могли бы получить миллионы, если бы продали ее, но Нона не желала об этом слышать – это ее дом.

– Этот сундук принадлежал моей матери, – говорит она, выуживая его из шкафа. Ему, похоже, столько же лет, сколько ей. – Она умерла молодой, как и твоя. Бедняжки. – Нона открывает крышку и благоговейно достает платье, убранное в полиэтиленовый чехол, наподобие тех, что используют при сухой химчистке. – Это был подарок от нее на мой двадцать пятый день рождения. Я была в новой стране, с новым мужем и почти не знала языка. Идя по улице, я чувствовала, будто каждый мог сказать, что я была просто девчонкой из маленькой деревеньки в сельской местности. Но это платье... это платье заставило меня чувствовать, что я «своя» и уместна тут.

Я задерживаю дыхание, пока она расстегивает змейку на чехле и торжественно достает содержимое: неподдающееся влиянию времени темно-синее платье из плотной роскошной ткани с детальной обстрочкой.

Я чуть не ахнула:

– Оно такое красивое.

– Гуччи, – говорит она. – Конечно же, еще с тех времен, когда никто не знал, кто это. Моя мама купила мне его в самом модном магазине в Риме. Она сказала, что мне нужно самое лучшее для моей новой жизни в Америке. Оно идеально пойдет твоей стройной фигуре. – Она протягивает его мне. – Немного коротковато для твоих длинных ног, но, думаю, ты запросто можешь хвастаться такими ножками.

– Я не могу… – я замолкаю. Оно такое прекрасное и так много значит для нее. – Оно ваше.

– Почему нет? – Нона смеется и гладит себя по животу. – Как будто я буду носить его в ближайшее время. Слишком много пасты. Для моей Кармеллы тоже уже слишком поздно. Но ты… тебе еще нужно такое платье, как это.

– Вы уверены? – спрашиваю я, в моих глазах стоят слезы.

– Ты же сказала, что он красавчик, верно? – Она копается в сундуке и достает пару темных туфель на высоком каблуке, которые ставит на пол, после чего подходит к своей шкатулке с драгоценностями и передает мне жемчужную брошь и жемчужные серьги: – Ты будешь выглядеть идеально.

Она приподнимает ворох моих волос к макушке.

– Надень это, – говорит она. – Позволь, я помогу.

Я позволила Ноне меня одеть. С поясом платье сидит как перчатка и действительно подчеркивает фигуру, которую я унаследовала от мамы.

Нона делает мне макияж перед своим старинным трюмо, уделяя особое внимание моим глазам.

– Твоя мама бы гордилась тобой – тем, как ты следуешь за своими мечтами вроде этой.

Слезы вновь навернулись, и я стараюсь сдержать их, чтобы не испортить плоды тяжких трудов Ноны – стрелочки на моих глазах.

– Спасибо, – удается мне сказать.

– С каждым днем ты все больше и больше становишься на нее похожа, – говорит Нона, и мое сердце наполняется горько-сладкой радостью.

– Хотела бы я, чтобы она увидела это, – говорю я с комом в горле.

– Она видит, – говорит она уверенно. – А теперь открой глаза.

Я открываю глаза и вижу… себя, но ту версию себя, которой, как я думала, никогда не смогу быть. Гламурной, но элегантной, именно такой, какой была моя мама:

– Вау.

Мои волосы собраны в объемный пучок с обрамляющими лицо свободными завитками, мой макияж сделан со вкусом, а темная подводка подчеркивает ореховый цвет моих глаз.

– Я выгляжу как Одри Хепберн, – говорю я.

– Ты просто красавица, – сияет Нона. – Прямо как твоя мама.

– Когда она шла на одну из своих арт-вечеринок в городе, – говорю я, вспоминая, как наблюдала за ее приготовлениями, когда она завивала волосы, выбирала платье и туфли.

– У нее тоже всегда были красивые ухажеры, – говорит Нона и подмигивает мне.

– Спасибо, Нона. Вы моя фея-крестная, – говорю я и обнимаю ее. – И не только сегодня. – Я целую ее в макушку. – Ваша мама тоже гордится вами.

– Ты милая девочка, – говорит она и крепче сжимает меня. – А этому мужчине лучше не пытаться шалить, или я сверну его в бараний рог, прямо как ньоки.23

ГЛАВА 6

Я добралась до «Хаккасан» к без десяти восемь. Не хочу появиться слишком рано, на случай, если он пришел пораньше, чтобы не подумал, что я в отчаянии – поэтому жду снаружи. Но потом я решаю, что если он еще не пришел и, приехав сейчас, увидит, как я праздно стою снаружи, то подумает, что я странная. Соберись, Грэйс! Мои руки дрожат, а в животе порхают бабочки. Я совершенно не подкована для такого. Когда вообще я была на свидании в последний раз?

Вечера в Сан-Франциско всегда самое холодное время суток – океанский бриз приносит с собой туман и тяжелый морской воздух. Покупатели с Юнион-Сквер спешат, держа в руках пакеты с логотипами «Ньюман Маркус» и «Прада», туристы фотографируются на площади. У меня нет жакета или еще чего-то, что подошло бы к винтажному платью Ноны, поэтому мои руки оголены и мне зябко.

Захожу внутрь и поднимаюсь на лифте до верхнего этажа. Двери открываются, и я будто переношусь в другую вселенную. Из синих панелей в стенах, покрытых металлическими пластинами – вырезанными в восточном стиле, наподобие трафаретов – льется голубой свет, создающий соответствующее настроение. Эффект потрясающий.