Мишель Маркос - Искусство порока

— Ваша светлость знакома с этим заведением, — ехидно заметил Нэнс.

— Также как и вы, мистер Нэнс. Или мне следует обращаться к вам «лорд Эссуорти»?

Нэнс изобразил удивление:

— Кто такой лорд Эссуорти?

— Не играйте в эти игры со мной, Эссуорти, — властным тоном произнесла герцогиня. — Всем хорошо известны ваши темные делишки.

Маршалл изумленно смотрел то на герцогиню, то на Нэнса.

— Эссуорти? Мне знакомо это имя. Он был армейским офицером… его обвиняли в дезертирстве и пренебрежении воинским долгом во время мятежа в Ирландии. Его судил военный трибунал.

— И осудил его, — продолжила герцогиня. — Его должны были посадить на пять лет в тюрьму, но он сумел обмануть охрану и сбежал. А потом появился в этом самом заведении под именем Эдварда Нэнса.

— Это ложь. Я никогда здесь не был.

— Были, мистер Нэнс, — сказала Атина. — Вы прекрасно знали, где в этом доме держат бренди. Если бы вы никогда прежде здесь не были, откуда вы могли знать, что бани находятся в подвале и там есть шкафчик с бренди?

Нэнс на минуту запнулся.

— Почти все люди держат спиртное в подвале.

Герцогиня открыла свой ридикюль и вынула из него какой-то предмет.

— Но только одному человеку могла принадлежать эта вещь. — Герцогиня передала ее Маршаллу.

Маршалл повертел в руке золотые карманные часы.

— На них выгравировано «Эссуорти».

— Они не мои, — тут же заявил Нэнс.

— Они были ваши, когда вы передали их моему мужу два года тому назад. — Обернувшись к Маршаллу, герцогиня рассказала: — «Храм наслаждения» являлся заведением, которое было хорошо известно джентльменам из высшего общества. Оно славилось тем, что здесь предлагали свои услуги самые красивые женщины, но только джентльменам, которые могли себе это позволить. Мне стыдно признаться, но мой муж был среди этих богатых клиентов, которые покровительствовали этому заведению и оказывали ему финансовую поддержку. Два года назад я нашла эти часы среди вещей моего мужа и устроила скандал. Ему пришлось признаться, что он познакомился в борделе с человеком, которого звали Нэнс. Нэнс попросил его взять эти часы в качестве платы за членство в этом заведении. Муж рассказал мне, что вы оба делили одну и ту же девицу.

— Вы меня разоблачили, ваша светлость, — сказал Нэнс, невесело улыбаясь. — Я признаюсь, что приходил сюда пару раз. И хотя мне льстит, что меня причислили к аристократии, я не тот лорд Эссуорти, о котором вы говорите. Меня зовут Эдвард Нэнс.

Маршалл положил часы в карман.

— В таком случае вы не будете возражать против того, чтобы предстать перед военным прокурором, который судил офицера по имени Эссуорти, просто для того, чтобы доказать свою невиновность.

— Я ничего не должен вам доказывать, — с ухмылкой заявил Нэнс.

— А вы себе представляете, какое наказание ждет офицера за дезертирство из воинской части? Мягкий приговор о тюремном заключении может быть заменен на смертную казнь.

Нэнс бросился к двери, но Маршалл, который был выше его ростом и сильнее, схватил его и швырнул на пол.

— Вы никуда не пойдете. Ваш побег окончен. Вы полностью почувствуете на себе тяжелую карающую руку британской судебной системы.

Пот выступил на лице Нэнса.

— Это было давно, Уорридж. Почти двадцать лет назад. Срок давности истек.

— Но не для военных. У Короны долгая память на дезертиров… и на тех, кто скрывается от закона.

Нэнс поднялся на колени.

— Вы не можете выдать меня. Я не был профессиональным военным. Мой отец купил офицерское звание, чтобы у меня было будущее. Я был вторым сыном второго сына, так что по английским законам ни титул, ни наследство мне не светили. Выбор у меня был невелик — либо армия, либо церковь, но я явно был непригоден для того, чтобы стать священником. Я и не подозревал, как мало пригоден для службы в армии, пока не началась война. Она была ужасна, жестока. А я был так молод. Поэтому я сбежал, не подумав о том, что солдаты моего полка выдадут меня полковнику.

Губы Маршалла презрительно искривились.

— Вы трус, в этом я и не сомневался. Оставили своих солдат без командира перед лицом мятежников.

— Мы и так проиграли бы войну. Это была кровавая бойня. Мы везде были жертвами. Я не горжусь тем, что сделал, но, возможно, я сделал бы это опять. С тех пор как меня арестовали, я не видел свою семью. Они, наверно, думают, что я сбежал из страны. Или на это надеются. Я начал новую жизнь под именем Эдварда Нэнса. И это может показаться странным, но я хорошо делаю свое дело.

Атина покачала головой:

— Возможно, вы хороший газетчик, но другим от этого только хуже. Вы нечто иное, как словесный разгребатель дерьма, мистер Нэнс. Все, что вы делаете своими статьями, — это разрушаете чужую жизнь. А вы потом сидите и наблюдаете, как люди страдают. Вы разрушаете достоинство людей, стирая его в порошок в вашей мельнице сплетен.

Нэнс взглянул на Маршалла:

— Хорошо. Я сделаю все, о чем говорит герцогиня. Я напечатаю опровержение. Я напишу, что содержание статей почерпнуто из нечестного и ненадежного источника.

— И это будет только правдой, — подчеркнула Атина.

— Я признаю свою ошибку, — продолжал Нэнс. — Но пожалуйста, не сдавайте меня властям. Это никого не утешит и ничего не решит.

Опустив голову, Маршалл задумался. Его кулаки то сжимались, то разжимались.

— Ладно. Я позволю вам сохранить ваше новое имя. Пока. — Он посмотрел Нэнсу в глаза. — Но запомните: если вы сбежите или не оправдаете моей снисходительности, в Англии не найдется ни одного квадратного фута, где вы сможете спрятаться. Я найду вас везде. Мы поняли друг друга?

Нэнс кивнул и поднялся на негнущихся ногах.

— Есть еще одно условие, мистер Нэнс, — сказала Атина. — Причина, по которой я поделилась каждой деталью жизни этой школы и ее учениц, только одна: чтобы вы спрятали всю эту информацию в свой секретный сейф. Если я когда-нибудь прочту что-нибудь или о ком-нибудь в газетах, я пойму, что вы нас предали. В этом случае вы можете быть уверены, что мы предадим вас. Это условие вам понятно?

— Понятно.

Нэнс надел шляпу, оглядел всех и тихо выскользнул из комнаты.

— Какой неприятный человек, — сказала герцогиня, вставая с кресла. Тяжело опираясь на трость, она направилась к двери.

— Ваша светлость, — остановила ее Атина, — могу я предложить вам чаю, прежде чем вы уйдете?

— Моя дорогая, в этом доме я не могу отдыхать. Можно назвать лягушку принцем, но от этого она все равно остается лягушкой. Независимо от того, какая вывеска украшает эту дверь, это здание навсегда останется «Храмом наслаждения».

У выхода из дома герцогиню ждал лакей, который помог ей сесть в карету.

Атина прислонилась к закрытой двери и облегченно вздохнула. Маршалл смотрел на нее, не отрываясь.

— Вы не перестаете удивлять меня, мисс Атина Макаллистер. Значит, вот где ты была весь вечер, уговаривала герцогиню помочь тебе.

— Как любит говорить ее светлость, если часто посещаешь наш дамский клуб, никаких секретов не остается. Я решила, что если Нэнс задумал погубить наши репутации, мне следует немного покопаться в его прошлом. Герцогиня владела нужной мне информацией, и я должна признаться, что не ожидала, что она окажется столь отвратительной.

— Но ведь герцогиня была твоим противником. Как тебе удалось… — Он вдруг догадался. — Ты отдала ей Килдэрон.

Атина пожала плечами:

— Всего несколько недель назад я даже не знала, что у меня имеется золотой запас. Кроме того, мои девушки стоят больше, чем несколько скал, будь они даже золотые.

— Я знаю одну, — сказал Маршалл, — которая стоит особенно дорого.

Он подошел к ней, и его близость вызвала у нее желание, которое она держала в узде все эти дни без него.

Он обнял ее и прижал к себе. Это было именно то, чего она ждала.

— Теперь, когда моя карьера натурщика закончилась, я остался без работы.

— Я знаю об одной вакансии, которую ты мог бы занять.

Уткнувшись ей в шею, он засмеялся:

— Следует ли это понимать, что я могу быть не просто натурщиком?

— Да.

— Это дорого тебе обойдется.

Она улыбнулась, взяла свой ридикюль и, достав что-то из него, раскрыла ладонь. Это оказались те самые золотые щепки, которые они нашли в ручье в Килдэроне.

— За такой гонорар, — сказала она, и ее глаза заблестели, — тебе придется очень постараться.

Эстер сидела в своем будуаре перед зеркалом. Ее горничная Риверз заколола шпилькой последний завиток великолепной прически. Риверз пришла в голову замечательная идея — вплести в темные пряди жемчужное ожерелье, когда-то принадлежавшее бабушке Эстер и прекрасно сочетавшееся с платьем цвета слоновой кости. Эффект оказался потрясающим.

— Риверз, помоги мне одеться. Я хочу приехать в церковь пораньше, чтобы поддержать Атину, которая наверняка нервничает.

— Да это вряд ли, мэм. Мне кажется, я никогда не видела, чтобы мисс Макаллистер нервничала. Ей это не присуще.

— Суровая внешность Атины обманчива. Большую часть своей жизни она для самосохранения носила маску неприступности. У меня такое чувство, что сегодня мы увидим настоящую Атину Макаллистер.

В тот момент, когда Риверз подняла платье, чтобы надеть его на Эстер, в дверь постучали.

— Войдите, — сказала Эстер.

Это был Томас. На нем были чёрный фрак и жемчужно-серый жилет. Благородная седина в волосах и серо-голубые глаза делали его похожим на того Томаса, каким он был в день их свадьбы. Но сегодня выражение его лица было не таким, как обычно. Отсутствовало показное равнодушие.

— Риверз, оставь нас на минуту одних, — попросил он.

Риверз положила платье на кровать и, сделав книксен, вышла.

— Ты выглядишь прекрасно.

Эстер улыбнулась:

— Спасибо, Томас. Но я еще не одета, поэтому я сохраню этот комплимент до того момента, когда буду готова появиться на публике.

Эта шутка не вызвала у Томаса даже намека на улыбку. Видимо, на уме у него было что-то важное, и это чувствовалось.

— Пожалуйста, сядь, Эстер. Мне надо кое-что тебе сказать.

Всевозможные эмоции охватили Эстер, были среди них и счастливые.

Она села, а Томас опустился перед ней на одно колено. Она такого никогда не видела, но заметила, что за спиной он держит какой-то пакет. Он положил его ей на колени.

— Разверни.

У нее дрожали пальцы, когда она развязывала ленту, которой была перевязана коробка. Она подняла крышку.

— Что это? — спросила она, доставая квадратную шапочку из черного шелка с кисточкой на черном шнурке.

— Это академическая шапка, которую я носил во время моей учебы в Оксфорде. — Пока она разглядывала странный подарок, он продолжал, и в его голосе слышалась неуверенность. — Я знаю, что я был не самым внимательным мужем. Я не могу этого объяснить, но хочу сказать… Я образованный человек, Эстер, но многим вещам меня не научили. К тому же боюсь, что я не проявлял склонности научиться им. Например, женщины… Меня учили верить, что жена — это всего лишь красивое украшение, подросший ребенок, которого муж вынужден терпеть. Но ты показала мне то, чего я в своем ослеплении не видел. Что ты редкая женщина. Твоя красота — это наименьшее из твоих достоинств. Я не подозревал, насколько глубоки твой ум, твоя мудрость, твоя верность и твое мужество. И хотя за твоей фамилией не стоит половина букв английского алфавита, как у многих ученых мужей, ты показала, чем богата твоя душа. Вот это, — он указал на шапочку, — принадлежит тебе за то, чему ты меня научила. Моя жена, и моя любовь.

Эстер взглянула на мужа совсем другими глазами. Он дал ей неизмеримо больше, чем думал. Каждое его слово падало в ее сердце, словно живое семечко в поле. У нее наконец был муж… нет, больше чем муж, больше чем любовник, у нее был близкий друг.

Эстер поцеловала Томаса в губы, и на этот раз в его поцелуе было больше, чем просто физическая страсть. Это было единение чувств и мыслей. Сегодня будет не только свадьба Атины. Сегодня будет также и ее свадьба.

Прекрасная прическа Эстер, увы, не дожила до церемонии.

Это был самый лучший подарок, который она когда-либо получала.

Проходя по пустым комнатам во дворце Тайна-Койлл, она испытала много счастливых моментов.

Знакомая музыка скрипучих половиц, вид грушевых деревьев за окном кухни и даже запах сырой земли Эршира, казалось, приветствовали ее возвращение. Это был ее дом.

Маршалл ходил за ней следом, наслаждаясь счастливым блеском ее глаз, когда она показывала ему любимые места своего детства.