Джудит Айвори - Искусство соблазна

— Прошу, — сказал лифтер.

Выходя из лифта, Леонард язвительно прошептал:

— Ты не доверяешь ей, потому что я ей понравился.

— Правда? — Стюарт смотрел куда-то поверх плеча дяди. — Я не заметил.

— А ты ей совсем не понравился.

Стюарт остановился и, развернувшись лицом к своему родственнику, скептически приподнял бровь.

Они остановились в дальнем конце вестибюля, возле огромной пальмы в кадке. Леонард ухмылялся.

— Да, ты ей совсем не нравишься, а сам не можешь глаз от нее оторвать. Леди Хартли. Милашка Эмма. Ты в нее влюбился.

Стюарт все разыграл как по нотам.

— А ты — нет?

Леонард захихикал.

— У нее зад тяжеловат, ты не находишь? Немного толстовата.

— Эмма? — С какой бы радостью он сейчас обмотал кабель лифта вокруг шеи своего дядюшки и бросил его прямо в шахту! — Талия у Эммы, — он сомкнул пальцы в кольцо, — вот такая.

Леонард был несколько удивлен и даже заинтригован.

— А откуда ты знаешь?

Стюарт еще выше задрал бровь. Прочистив горло, он сказал:

— Я вернулся в отель вчера вечером. — Не так уж плохо. Ни как ложь, ни как перспективное предложение. — Я сказал ей, что потерял перчатку, и попросил разрешить мне ее поискать.

— И?

— Перчатки там не было.

Леонард был полон сарказма:

— И как все прошло?

Стюарт пожал плечами и шумно вздохнул.

— Не слишком хорошо. — Он покачал головой и мечтательно улыбнулся. — Но я могу сказать тебе, что талия у нее действительно такая тонкая. И она вся твердая, как маленькая косуля. — «И мягкая, как голубка. Прикоснуться к ее волосам, погрузить пальцы в их шелковистую мягкость...»

— Знаю, — сказал Леонард. — Она — что-то. Сочное яблочко. — Он посмотрел на своего племянника, с которым они наконец пришли к единому мнению. — Я немного над тобой подшутил. — Он засмеялся. — Клянусь Зевсом, я бы сам приударил за ней, если бы она не была нам так нужна.

Стюарт почувствовал, что его кинуло в жар.

— Давай поезжай за статуэткой и не лезь не в свое дело.

— Моя личная жизнь касается только меня.

— Сейчас это касается еще и меня. Оставь ее в покое.

— Сегодня утром она явно дала понять, что предпочитает держаться от тебя на почтительном расстоянии. Теперь я понимаю почему.

Стюарт поджал губы, сдерживаясь, чтобы ответить дяде так, как он заслужил. То, что Эмма будет изображать благосклонность к Леонарду, было частью плана, и в то же время именно это труднее всего было выносить. Впрочем, разыгрывать из себя дурака оказалось куда легче, чем он думал.

— Пусть себе делает свою работу, и не надо ее раздражать, — продолжал Леонард. — Мы зависим от ее доброй воли. — С самым серьезным видом он смотрел на Стюарта.

Что означало, что Леонард заглотнул крючок весьма глубоко.

Стюарт слегка кивнул. На большее он в тот момент не был способен.

— Ты прав. — Он давился этими словами, тут и играть было нечего.

Все к лучшему. Статус-кво был подтвержден. Леонард покачал головой, с усмешкой глядя на племянника. Он продолжал усмехаться и выйдя из вестибюля на улицу.

Таким образом, дядя успешно прошел первый этап игры и перешел на ндвый уровень: он был отправлен «за посылкой» — за самой ценной вещью из тех, что Стюарт желал получить. НиСтюарт, ни Эмма пока не знали, как добраться до пропавших серег, но Эмма рассчитывала, что, когда Стюарт «уедет за провенансом», она сможет подобраться к i Леонарду поближе. А там уже действовать по обстоятельствам. Довольно беспокойная перспектива. Но по-другому добыть информацию об искомом предмете не представлялось возможности.

Стюарт сделал лишний круг, дабы убедиться, что Леонард ушел, прежде чем вернуться в «Карлайл». Ему захотелось устроить себе и Эмме маленький праздник. Кроме того, у него в карете было два пакета с документами. И один из этих пакетов составлял предмет его особой гордости. Это был своего рода подарок. Он надеялся, что именно так он будет воспринят. Ничего, что ей не понравится то, что он появился в отеле. Леонарду сейчас есть чем заняться.

Более того, Стюарт полагал: если даже Леонард увидит, что он вернулся к Эмме, то сочтет, что его племянник еще глупее, чем он думал. Только и всего.

Дурак. Да, дураком он и был. Он до одури влюбился в Эмму Хотчкис, знал его дядя об этом или нет. Он, Стюарт, об этом знал.

Вот, видимо, что такое любовь. И это его беспокоило. И настораживало. Он думал, что любовь, если это чувство когда-нибудь придет к нему, будет чище, прозрачнее, что женщина, которую он полюбит, будет более... ангелоподобная. Стюарт улыбнулся своим мыслям. Эмма только выглядела как ангел. Слава Богу. Ничто не могло сравниться с удовольствием просто стоять рядом с этой чертовкой, смотреть на нее, говорить с ней, касаться ее.

О да. Касаться Эммы. Ну разве это будет не здорово? После стольких дней вынужденного воздержания? Касаться ее... Если, конечно, он все устроит как надо и ему повезет. Как сказать ей, что он чувствовал? Он и себя не вполне понимал, а определить словами то, что чувствовал, почти невозможно. Ему надо было подумать, хотябы для самого себя определить словами то, что он испытывал к Эмме Хотчкис. Да поможет ему Бог, если он попытается сказать ей все сейчас, то у него получится какая-то бессвязная ерунда. Он улыбнулся своим мыслям и похлопал ладонью пакет документов, что лежал рядом с ним на сиденье. Это только начало.

На Итон-сквер он заметил экипаж Леонарда. Он ехал впереди, их разделяли два кеба и экипаж. Скатертью дорога. Стюарт велел кучеру свернуть на Кингз-роуд, объехать площадь по кругу и вернуться к «Карлайлу». Итак, он не спеша продвигался к цели, наслаждаясь легким морозцем и видом из окна: садами, бульварами, нарядными прохожими. Сегодня, в воскресенье, все казалось особенно ярким, праздничным, и звон колокольчика от русской тройки разносился окрест, мешаясь со стуком копыт об английскую мостовую.

К тому времени, как он снова оказался у подъезда «Карлайла», праздничное настроение Стюарта улетучилось. Дядя Леонард, будь он неладен, проделал тот же трюк, что и он сам, только двигался он в противоположном направлении. Стюарт несколько раз стукнул в крышу. В специальном окошечке сзади показалась физиономия лакея.

— Пусть кучер быстро свернет. Объедем вокруг Королевских садов, а потом я выйду и пойду пешком. — Карета его была слишком заметна, чтобы он мог оставаться в ней. — Подожди на Холкин-стрит.

Эмма открыла дверь и слегка испугалась, хотя сделала все, чтобы свой испуг не показывать. Леонард явился к ней раньше, чем она предполагала. По ее расчетам, искать встречи с ней он должен был несколько позже. Пока Леонард не принимал племянника всерьез и особенных опасений на его счет у него не возникало. Так почему он здесь? Эмма всегда побаивалась ситуаций, когда доверие «простака» завоевывалось слишком быстро. Быстро — значит, хрупко, ненадежно.

— Мистер Эйсгарт, — изображая приятное удивление, — спросила Эмма, — что заставило вас вернуться ко мне?

Несколько долгих мгновений тот стоял молча — настоящий английский джентльмен, невозмутимый, отлично одетый, — поигрывая шляпой. Затем он сказал:

— Я знаю, как вы заняты. — Он несколько нервозно рассмеялся. — Но даже такая занятая дама, как вы, могла бы найти время, чтобы слегка перекусить. — Он изобразил то, что, наверное, должно было выглядеть как обходительная улыбка, и спросил: — Как насчет утреннего чая?

Часы пробили одиннадцать — время традиционного чая для тех, кто мог его себе позволить.

Эмма оглянулась с таким видом, словно там, позади, громоздилась гора работы, которую ей, деловой даме, предстояло разгрести, и слегка прикрыла дверь, чтобы посетитель не заметил, что в номере нет ничего, над чем можно! было сосредоточенно трудиться.

— Это деловая...

— Нет, нет, — немедленно произнес Леонард.

— Как любопытно.

— О деле мы уже договорились. Нет, я просто хотел бы выпить хорошего чаю в вашем обществе. «Карлайл» славится своим чаем, насколько я знаю. Здешний чайный зал — лучший в городе. Вы не составите мне компанию?

Она заморгала, еще несколько секунд словно бы пребывала в нерешительности, а затем сказала:

— О, почему бы нет? Я действительно хочу есть. Позвольте я возьму шаль.

Чайный зал располагался на первом этаже. Оттуда открывался вид на небольшой сад во внутреннем дворе. Леонард выдвинул для нее стул, а сам стоя снял пальто, перчатки и шляпу.

— Прекрасный день, — сказал он, кивнув в сторону окна.

Их столик располагался как раз возле него. Впервые с того дня, как Эмма приехала в Лондон, она видела солнце. Денек на самом деле выдался на славу.

Она кивнула, улыбнулась, коснулась горла, словно невзначай провела подушечкой пальца по ключице, затрепетала ресницами, коснулась кудряшек, взяла предложенное меню. Зачем Леонард привел ее сюда?

Ах, чтобы наговорить гадостей о Стюарте!

— Мой племянник был притчей во языцех с тех пор как родился. Мне известно, чего он добивался от вас прошлым вечером, и хочу, чтобы вы знали: ко мне вы всегда можете обратиться за помощью. Его отец... — Леонард помрачнел и покачал головой, давая понять, что у сына и отца много общего.

Подошел официант, и они заказали два чая. Эмме оставалось гадать, чего же Стюарт добивался от нее прошлым вечером. Стюарт импровизировал, и она не понимала, зачем он это делал.

После того как официант ушел, Леонард, понизив голос почти до шепота, заговорил:

— Его отцу и, полагаю, самому моему племяннику нельзя доверять в том, что касается женщин. Я просто хочу вас предупредить. Яблоко от яблони, говорят... Так вот, яблоко это гнилое. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.

Эмма кивнула с серьезным видом. На самом деле ей страшно хотелось смеяться. Неужели он серьезно?

— Спасибо за заботу, — сказала она.

Он помахал рукой, давая понять, что благодарить его не за что. Кроме того, он еще не все сказал. Облить грязью предстояло еще и мать Стюарта.

— Знаете ли, мой брат не хотел этого брака. И само по себе появление Стюарта на свет было для всех большой неожиданностью. Донован написал мне письмо ночью, в канун свадьбы. Я вам его процитирую по памяти. «Заклинаю тебя, — писал он, — используй все свое влияние, которое ты имеешь на отца с матерью. Я не хочу жениться на этой женщине. Она совершенно домашнее создание, кроме того, она тиха и невзрачна, как мышь. Не представляю, как я смогу терпеть ее весь день нашей свадьбы, не говоря уже о том, чтобы прожить с ней жизнь. Это выше моих сил. Помоги мне, Лео. Не позволь нашей семье разрушить мою жизнь, возложив меня на алтарь своей жадности».

Принесли чай в дымящемся белом чайнике из китайского фарфора, а вместе с чаем три блюда с выпечкой, включая миндальные пирожные, и вазочки со взбитыми сливками и клубничным вареньем.

— Я не знаю, — продолжал Леонард, — как он вообще зачал Стюарта. О, тогда, много-много лет назад, я один раз взглянул на богатую невесту брата и решил, что следующим виконтом Монт-Виляром стану я, а мой братец будет жить богато, но без наследников. Но надо же, наша маленькая жаба забеременела почти сразу же.

Эмма потягивала чай, внимательно следя за собственной мимикой. «Жаба». Бедная женщина!

Лео продолжал рассказ, посвящая ее в омерзительные подробности семейной жизни своего брата и, соответственно, Стюарта. Он говорил о тех страданиях, через которые ему самому пришлось пройти. Из его рассказа выходило, что с момента рождения Стюарта, а следовательно, уже тридцать лет Леонард не мог смириться с несправедливостью того факта, что титул и деньги достанутся не ему, хотя если кто всего этого и заслуживает, то исключительно он, Леонард.