— Фараоны выродились, — напомнил Филипп.

— А я на экзаменах провалюсь, — вздохнула Арина без всякой связи с предыдущей темой. — Мама и папа мечтают, чтобы я в институт поступила, но ничего не выйдет.

Арина все свободное время проводила с Филиппом, учебников так и не открыла.

— Хочешь, я вместе с тобой буду поступать? — великодушно предложил Филипп.

— Правда? — обрадовалась Арина. — Там есть механический факультет.

— Мы провалимся оба, — продолжал Филипп, — и твоим родителям будет не так обидно.

Но они, к большому удивлению, поступили. На устных вступительных экзаменах нужно было хоть экать, хоть бэкать, хоть мычать — только не молчать. Письменные экзаменационные работы, наверное, никто и не читал. Филиалу института требовалось выполнить план набора коммерческих студентов, и брали всех без разбора, лишь бы плату внесли.

Арина и Филипп были уверены, что вылетят после первой сессии, и снова ошиблись. Деньги решали все. Только за экзамены теперь платили не в кассу, а сбрасывались, староста группы передавал деньги преподавателям, те рисовали в зачетках положительные оценки. Ситуация повторилась и в летнюю сессию. Ребята могли себе позволить потратиться на экзамены, хотя сама по себе ситуация с липовой учебой отдавала бессмысленностью — платить деньги за незнание, за корочку в будущем, за студенческий отпуск? Через два года филиал в их городе закрыли, и сдавать сессию нужно было в Москве. Там вовсю катил тот же конвейер поборов перед экзаменами.

Справедливости ради нужно сказать, что в столице некоторые предметы и спецкурсы по хлебопечению заинтересовали Арину, она ими увлеклась и сдавала экзамены честно, без денег. Филипп тоже почерпнул немало полезного в дисциплинах по ремонту, монтажу и сервисному обслуживанию хлебопекарного и кондитерского оборудования. Преподаватели были винтиками в давно отлаженной системе, хорошо зарабатывали на незнании студентов, но, истосковавшись по настоящим ученикам, если видели мало-мальскую заинтересованность в своих предметах, горячо откликались.

Филипп и Арина поженились на втором курсе. Во время подготовки к свадьбе Арина гораздо больше пыла и заинтересованности выказала свадебному караваю, чем подвенечному платью. Что платья? Они все красивые, одно другого наряднее, ошибиться невозможно. Другое дело — каравай. Арина раззадорила профессиональную гордость сослуживиц. Десять раз поссорилась и помирилась с товарками, рыдала и доводила до слез технолога. И все-таки они добились нужного вкуса теста, испеченный свадебный каравай своим украшением напоминал покрытую лаком деревянную скульптуру, вырезанную рукой мастера. Рецепт этого каравая потом взяли в ассортимент, в продаже он значился как «Каравай свадебный элитный», а в цехе его все называли «Аришкин». После успеха с караваем Арина попыталась внедрить и другие свои задумки, но столкнулась с жестким и безоговорочным сопротивлением коллег. Одно дело — свадьба у самой молодой сотрудницы, тут все костьми легли и капризу потакали. Другое дело — всякую блажь на поток ставить. «Из яиц и курочки сделает и дурочка», — напомнили Арине поговорку. А им нужно было извернуться без яиц и курочки, да с большим припеком работать.

Загодя было решено, что Филипп переезжает к Арине. У нее была своя комната, а Филипп в точно такой же двушке делил комнату с сестрой и братом, родители — в соседней. Но накануне свадьбы кто-то спросил Филиппа: «В примаки идешь?» Он не понял, посмотрел в Интернете, что такое «примак». Словарь Даля не порадовал: примаком называют зятя, принятого в дом тестем. Примак — он же призяченый, влазень и животник.

— Я влазнем не хочу быть! — заерепенился Филипп. — Тем более — животником!

Его строптивость Арине показалась глупой, о чем она прямо и заявила. Но Филипп стоял на своем — как-нибудь поместимся у моих или давай комнату снимать. Обычно покладистый и мягкий, Филипп вдруг уперся — не сдвинешь. Нашла коса на камень.

Полюбив Филиппа, Арина не только расцвела и выглядела настоящей красавицей, но и не поглупела, как часто бывает со счастливыми девушками, у которых первый чувственный опыт тормозит работу мозга. Напротив, Арина стремительно набиралась мудрости, словно внутри нее открылась и активно наполнялась копилка женской науки. И то, до чего Арина доходила своим умом, методом проб и ошибок, не описывалось ни в одном журнале.

Арине удалось переубедить Филиппа, приведя в пример известного и заслуженного государственного деятеля:

— Человек всю жизнь носит фамилию Примаков. И не стесняется! И достиг высот, и никто его влазнем или животником не дразнит. Не место красит человека!

Примаков на Филиппа подействовал, и в примаках Филипп зажил славно. Родители и молодые сосуществовали на зависть мирно. Никто не спорит, что новой и старой семье лучше жить порознь. Но если нет такой возможности, любящие и деликатные люди сумеют проявить терпение, пойти на компромисс или даже на жертвы ради доброй атмосферы в доме. Родители старались ни в чем не стеснять молодых и предоставить им максимум интима. Слышимость в квартире была как в карточном домике, поэтому мама и папа Арины вечером включали телевизор на полную громкость и засыпали под оглушительные вопли позднего рок-концерта. Когда случались мелкие бытовые споры, общее мнение отсутствовало, то группировки менялись: то тесть с зятем выступали единым мужским фронтом, а мама с дочкой противились покупке нового перфоратора в ущерб зимним сапожкам, то зять с тещей объединялись против слишком частых и вредных для фигуры Арининых печений. Отец Арины, давно махнувший рукой на лишний вес, стал на защиту дочери, не желая отказываться от вкуснейших булок-плюшек и пирогов-расстегаев.


Богатство свалилось на Арину неожиданно, хотя никакого чуда в этом не было. Одному состоятельному человеку приглянулся старый деревенский дом прабабушки Гали. Дом стоял в живописном месте, при доме участок в двадцать соток, а если прикупить бывшее картофельное поле, то захватывался спуск к реке с маленьким песчаным пляжем. Для Арины и ее родителей старый дом был головной болью. Машины у них не имелось, от конечной остановки автобуса до деревни нужно топать пять километров и все тащить на себе — от инструментов и гвоздей, до хлеба и еды.

Ничего ценного в доме оставлять было нельзя, потому что процветало воровство. Каждый приезд начинался с того, что из схорона в подполе доставали топоры, лопаты, одеяла и постельное белье, посуду и прочие необходимые вещи. А перед отъездом все это нужно было снова прятать.

Кроме того, Аринины родители не любили ковыряться в земле, папа считал, что картошку и овощи проще купить в магазине, чем корячиться на грядках, а потом переть все в город на своем горбу.

Арина очень любила старый дом, и у нее сердце обливалось кровью: дом ветшал, огород и палисадник зарастали бурьяном. Но Арина понимала, что не только человек владеет домом, но дом владеет человеком, требуя постоянной заботы. То крыша прохудится, то печную трубу надо чистить, то ступеньки подгниют, то забор завалится — конца и края этому не видно, и проблемы будут только накапливаться.

Филиппу нравилось выезжать на природу, он выполнял срочные аварийные работы, но без особого удовольствия, по необходимости. Для Филиппа идеал дачи — это приехать, сходить в лес за грибами, искупаться в реке, попариться в бане, пожарить шашлыки. Но никак не махать топором с утра до вечера или косить траву.

Арина, наследница и владелица дома, после настойчивых просьб бизнесмена Воронина согласилась встретиться с ним. Она шла на встречу, чтобы лично объяснить человеку, что дом не продается. Воронин отказов по телефону не принимал и обижался на нежелание вести переговоры. Обижать людей Арина не любила. Филипп не разделял точки зрения жены, но помалкивал, потому что право голоса принадлежало только Арине.

Встреча происходила в офисе Воронина. Арину и Филиппа провели в комнату для переговоров, предложили чай и кофе, печенье и шоколад, извинились — господин Воронин немного задерживается, у него срочный телефонный разговор с зарубежными партнерами.

Заманив молодых людей на свою территорию, окружив их точно высоких особ заботой, подчеркнув свою значимость и занятость задержкой, Воронин рассчитывал произвести впечатление, подготовить базу для торга. Но поскольку Арина не собиралась продавать дом, эти уловки не сработали. Филипп и Арина не заробели, болтали о своем, пока не пришел Воронин. У него было приятное лицо и располагающие манеры, неопределенный возраст — уже за тридцать, но еще не шестьдесят. Такую внешность Арина несколько раз отмечала у людей, облеченных властью. Они точно носили тонкую маску на лице — светились доброжелательностью, уверенностью, излучали надежность и оптимизм. Но под маской Арина угадывала настоящее лицо — бесконечно усталое, напряженное, отвыкшее расслабляться. Двуликие люди — богатые, властные, хозяева жизни — вызывали у Арины сострадание. Филипп, ясное дело, над тонкостями физиогномики никогда не задумывался, и Воронин произвел на него впечатление крепкого делового мужика себе на уме.

— Вы извините, — сказала Арина, — но бабушкин дом не продается.

— Продается все, — покровительственно улыбнулся Воронин и, увидев реакцию Арины, уточнил: — Я не имею в виду чувства, конечно. А вещи, предметы — от Эфелевой или Пизанской башни до отпечатка мамонта или ржавого копья скифов — имеют цену. Она может быть реальной, но может и зависеть от капризов, фантазий продавца. Надеюсь, что я удовлетворю вашу фантазию. За бабушкин дом я предлагаю полтора миллиона рублей. Это очень и очень высокая цена. Подумайте! Это стоимость нормальной двухкомнатной квартиры в нашем городе. Разве вам не нужна своя квартира?

«Нужна, еще как нужна», — легко прочиталось на лицах Арины и Филиппа.

Но Арина помотала головой:

— Простите, нет!

— Сколько же вы хотите? — спросил Воронин.

Арина хотела сказать, что они нисколько не хотят, что этот дом для нее — много-много чувств, которые не продаются.

Но неожиданно подал голос Филипп:

— Пять миллионов! — брякнул он.

— Ого! — задрал брови Воронин.

— Да что ты… — начала Арина, повернувшись к мужу.

— Согласен! — быстро сказал Воронин. — Пять миллионов рублей и в качестве бонуса оформление за мой счет.

Арина и Филипп растерялись. Они не представляли себе эту сумму. Человек, который получает пятнадцать тысяч рублей в месяц, не умеет считать на миллионы. Но совершенно определенно цена несоразмерна покупке.

— Это слишком много, — пробормотала Арина. — Зачем вам… почему вы…

— Мне очень понравилось место, просто влюбился в него. В конце концов, я могу позволить себе этот каприз. Как, впрочем, и вы себе свой. По рукам?

Он поднялся и протянул руку Арине, она машинально пожала ее. Воронин обменялся рукопожатием с Филиппом и сказал, что договор купли-продажи будет готов на следующей неделе.


Пять миллионов рублей, упавшие в банк на счет Арины (у Филиппа, конечно, была доверенность на полное управление счетом), взбудоражили родню. Никто не мог представить себе эту сумму, но любимым занятием стало подсчитывание, сколько можно на пять миллионов купить: квартиру, машину, барахла. При этом старшее поколение придерживалось мнения, что деньги тратить нельзя, вон какие проценты капают. Молодежь считала глупым копить. На что? И так денег куча, вот счастье подвалило.

У Арины была мечта, совершенно несбыточная, Арина о ней никогда не говорила, но все и так знали. Арина помешана на хлебопечении и кондитерстве, предел ее мечтаний — иметь собственную пекарню. До продажи дома глупо было строить подобные проекты и вдруг стало — реально.

Месяц Арина и Филипп боялись притронуться к деньгам, а потом вошли во вкус. Первые их траты были подарками родителям. Обеим мамам купили по норковой шубе. Это было необычно, немного страшно и очень приятно — отвалить по шестьдесят тысяч за шубу. Конечно, не в деньгах счастье. Но видеть, как твоя мама раскраснелась, ошалела от радости — не только из-за дорогущей обновки, а и потому, что дети могут себе позволить подобные жесты — разве не счастье?

Хотели еще бабушке Филиппа купить норку, но бабушка решительно открестилась:

— Смерти моей хотите. Я вжисть не носила мехов, случись что с шубой — потрется или моль побьет, я на тот свет раньше времени от расстройства сыграю.

— Но что же вам подарить, бабушка? — спросила Арина.

— Ничего мне не нужно, милая. У вас все было бы хорошо — это для меня лучшее.

Филипп и Арина задумались. У них столько потребностей, а ведь бабушке действительно уже ничего не нужно.

— Так не бывает, — сказал Филипп. — Бабуля, должно быть у тебя желание. Колись или шубу купим!

Бабушка помялась, поотнекивалась, а потом все-таки сказала, что мечтала на могиле деда поставить гранитный памятник.