«Ах, — подумала Джилли, маленькими глоточками прихлебывая вино, — если бы он не проявил себя как ненасытное похотливое животное и не принялся ухаживать за Гленис О’Кифи, я бы, может быть, позволила себя одурачить и полностью оказалась в его власти».

«Что ж, — решила она, протянув руку и указывая Рори на место рядом с собой на софе, — пора показать дорогому супругу, что я не его собственность. Аманда посоветовала мне флиртовать с Рори, чтобы вызвать ревность мужа, но я использую его для того, чтобы показать Кевину, что меня интересует совсем другой мужчина».

Все ее кокетство с О’Кифи до этого момента можно было счесть за ничто по сравнению с тем, что происходило на софе — она буквально нависла над Рори, проявляя повышенное внимание к его особе.

Спросив, не хочет ли кто-нибудь послушать пение, она попросила О’Кифи принести ей старинную лютню.

— О нет, — воскликнула Гленис. — Только не эти старинные песни! Как жаль, что ваше фортепиано расстроено, а то я сыграла бы и спела для вас, Кевин, кое-что повеселее, чем печальный репертуар вашей жены.

— Мне нравятся ее песни, — вступился за жену Кевин, на секунду забыв, за кем он подрядился ухаживать, и заслужив злобный взгляд Гленис, но быстро опомнился и напустил на себя покаянный, удрученный и одновременно влюбленный вид.

— Мне они тоже нравятся, — откликнулся Рори (который клялся, что ему все нравится), наклонившись над Джилли и подавая ей инструмент.

Настроить лютню оказалось нелегко, и Джилли понадобилось для этого несколько минут. Затем она принялась наигрывать бессвязные веселые мелодии, автором которых был Генрих VIII, а Бо, который в такие минуты терял контроль над собой, громко подхватил куплеты, в которых говорилось о неуемной монаршей похоти.

Кевин и раньше слышал игру Джилли, он, как всегда, гордился женой — ему нравилось, как она поет старинные песни.

Хэтти Кемп рассказала графу, что мать научила девочку играть на лютне по нотам, найденным в Холле, в том числе «Третьей книге песен» Тома Кэмпиона. Она была впервые издана в 1617 году, но это был самый современный из доступных сборников, так как интересы младшего графа не распространялись на музыку.

«Жаль, что арфа и другие инструменты в таком безобразном состоянии», — подумал Кевин. Как только у него появятся свободные деньги, решил он, он отдаст арфу в починку. Он, сделавший жену пожизненной пленницей в Холле, подарит ей музыкальный инструмент, чтобы ей хотя бы было чем себя развлечь.

Черт, но это несправедливо! Кевин весь закипал при мысли о том, как лондонское общество уничтожит Джилли, узнав о том, что она незаконнорожденная, а узнать это будет нетрудно. Даже его популярности будет недостаточно, чтобы спасти ее от унижений. Ох уж это высшее общество, скольких оно уже убило! Лишь королевские отпрыски да узаконенные бастарды, такие как Харлеан Мисцеллани, могли быть приняты в свете. Может быть, когда она станет старше и ее красота перестанет так бросаться в глаза (о, как изменилось первоначальное мнение Кевина о внешности жены!), можно будет склонить свет проявить к ней милосердие. Но пока не остается ничего, кроме как держать ее здесь, в Холле, где у нее есть друзья.

Она могла бы отправиться куда хочет, делать что хочет, если бы у нее была хотя бы половина состояния Сильвестра (самое малое, на что она имеет право), она была бы свободна покинуть Холл, чтобы прошлое не преследовало ее по пятам. Имея достаточно денег, она могла бы поселиться в Ирландии или еще где-нибудь и жить в роскоши, выйти замуж за любимого человека и нарожать полдюжины рыжих малышей…

Но нет, Джилли не может этого сделать, она не свободна. Она замужем: связана с человеком, которому может отдаваться лишь в темноте и никогда — при дневном свете. С человеком, которого готова терпеть, но не может любить. Черт побери Сильвестра! «Я ненавижу их всех, — признался себе Кевин, — потому что они обрекли мою любовь к Джилли на бесславный конец. Какое-то время, — продолжал он размышлять, — мне казалось, что она проявляет ко мне интерес — неподдельный интерес, — но вмешалось слишком много обстоятельств: шпион, контрабандисты, сокровище и его полуночный искатель, не говоря об О’Кифи». Мысли Кевина обратились к главной причине его несчастья — Рори О’Кифи. Кевин успел заметить внимание, которое Джилли проявляла к этому человеку — он просто обязан был это заметить, — но никогда до этого вечера не проявлялось оно так очевидно, так вопиюще.

Чем отчаяннее Джилли флиртовала с Рори (пуская в ход весь арсенал детских улыбок, хихикая и беззастенчиво строя глазки), тем яростнее Кевин отвечал ей, кокетничая с Гленис (искусно осыпая ее комплиментами, бросая на нее многозначительные взгляды и пару раз даже игриво подмигнув).

Остальные четверо, находившиеся в комнате, завороженно следили за обеими парами, как следят зрители за воланом, летающим над сеткой от одной ракетки к другой во время матча по бадминтону. Зрелище занимало их не меньше, чем какая-нибудь премьера в Ковент-Гарден.

Бо попытался было вмешаться, желая разрядить атмосферу, и попросил Джилли спеть «Веселый месяц май»; когда все подпевали припев, он «аккомпанировал», от души горланя «фа-ла-ла-ла-ла-ла!».

Это была похвальная попытка, но, когда Аманда попросила спеть что-нибудь тихое и печальное, Бо пожалел, что не предложил сыграть в карты, потому что Джилли запела одну из самых печальных песен Кэмпиона:

Можно, я к тебе, мой свет,

Загляну под вечерок?

Коль прогонишь, дай ответ.

Да какой в изгнанье прок?

Ты из жалости пригрей,

Не стоять же у дверей.

Она пела, не отводя глаз от лица Рори, сидящего рядом с нею на софе. Затем она медленно обернулась к Кевину и обратила второй и третий куплеты к нему:

Я не знаю, что за сброд

В час свидания ночной

За пустяк меня прибьет

Иль попользуется мной.

И пока тебя дождусь,

Вмиг румянца я лишусь.

Отведи угрозы прочь,

Презирающие страсть,

Мне любовью в эту ночь

Не нарадоваться всласть.

И не смейся, что не смог…

Так мертвецки я продрог.

Первый куплет она спела с нежностью и мольбой, а когда перешла ко второму и третьему — весьма двусмысленным, надо сказать, — ее голос окреп и усилился, словно она пыталась о чем-то сказать мужу между строк.

Он встретил ее послание с выражением ярости на лице. Джилли дала ему понять, что его любовь ее не радует, что она и он мертвецки продрогнут, прежде чем снова встретятся в одной постели.

Что ж, чаша его терпения переполнена. Так решил Кевин Ролингс. Сейчас он встанет, подойдет к Джилли, возьмет ее за шкирку и отведет в спальню, а там либо задушит, либо уложит в постель.

Он уже начал подниматься на ноги, и одновременно с ним Джаред, дабы попытаться остановить друга, если понадобится, силой, но в это время стеклянная дверь распахнулась с такой силой, что створки ударились о стену, и в комнату, спотыкаясь, вошел человек.

— В меня… стреляли! — только и успел проговорить управляющий имением Уолтер Грей между прерывистыми вздохами, прежде чем упал на пол.

Кевин и Джилли первыми подскочили к нему. Кевин перевернул его на спину, а Джилли обняла за плечи, почерневшие от засохшей крови. Анна кинулась к колокольчику и принялась звонить в него, дергая полусгнивший шнурок.

Аманда побежала по коридору, громко взывая к Райсу и крича, чтобы он привел двоих лакеев.

Бо и Джаред выбежали в сад в надежде увидеть что-нибудь, но мало что увидели.

Гленис и Рори не двинулись с места.

Через несколько минут Уолтер Грей был уложен на софу, причем Джилли осторожно освободила его левую руку из рукава кожаной куртки и столь же осторожно разорвала домотканую рубаху.

— Райс! — рявкнул Кевин. — Пошли Вилли за доктором.

— Зачем? — горячо возразила Джилли. — Райс, пошли за миссис Уайтбред. Скажи ей, что Уолтер ранен. Пусть принесет все необходимое и ждет нас в голубой спальне. Первое, что надо сделать, — это извлечь пулю, пока бедняга без сознания.

Так как Райс не двигался, не зная, чей приказ исполнять, Аманда подошла к нему и слегка подтолкнула:

— Давай, дружище. Позови миссис Уайтбред.

Очевидно, леди Сторм не сомневалась в том, что Джилли способна справиться с ситуацией, и, в конце концов, подумал Райс, эта леди видела, как юная хозяйка принимала роды. Райс поклонился и быстро вышел.

Мужчины ждали внизу, а Вилли, которого позвала миссис Уайтбред, помогал женщинам. Анна, сославшись на усталость, удалилась в свою спальню.

О’Кифи удалились через несколько минут после происшествия. Жалобы Гленис на то, что при виде крови она падает в обморок, не вызвали ничего, кроме отвращения, у мужчины, который только что нежно гладил ее руку. Рори же, всегда проявлявший любопытство ко всему, что происходило в Холле, на сей раз проявил лишь огромное желание поскорее уйти.

— Кто мог подстрелить Грея? — спрашивал друзей Кевин. — Он совершенно безобидное существо. Знаете ли вы, что он настолько ненавидит насилие, что убрал все капканы из моих лесов и разрешил лесникам отстреливать только кроликов и прочую мелочь, в то время как в лесах полно дичи.

— Был у него дома, — сообщил Бо. — Полно тварей.

— Я видел, как он объезжал поместье в тележке, запряженной пони, — сказал Джаред. — Несколько необычно для управляющего. Верхом ездить намного удобнее.

Кевин усмехнулся и объяснил, что Грей — очень плохой всадник. Джилли уговорила Кевина купить ему тележку, а то у бедняги постоянно болели ягодицы.

— Было очень приятно увидеть, как он впервые сел, войдя в мою контору. А то мне уже стало казаться, что у него колени не гнутся.

В это время вошла Аманда и внесла лоскут белой ткани, в который был завернут металлический шарик, только что извлеченный Джилли из плеча Грея.

— Браконьеры не стреляют такими пулями, — сказал Кевин. — Это пуля для большого пистолета. Грей смог что-нибудь рассказать?

— Он прогуливался возле лабиринта и вдруг услышал, что кто-то ворочается в кустарнике. Он решил, что какое-то животное запуталось в колючках, и поспешил ему на выручку, тут в него и выстрелили. Больше он ничего не помнит, — сообщила Джилли, входя в комнату.

Похоже на то, что он стал свидетелем чего-то, что не должен был видеть, предположил Джаред, закурив с разрешения Джилли и Аманды сигару. Ему лучше думалось, когда он курил, и, выпустив несколько клубов дыма, он заявил, что Грей наверняка спугнул кого-то из троих: ночного гостя, контрабандиста или шпиона.

— Шпиона? — воскликнули в унисон Аманда и Джилли.

— Ну-ну, Джаред, — Кевин попытался свести слова Джареда к шутке. — Наверняка у шпионов есть более важные дела, чем ошиваться вокруг Холла. У нас здесь нет военных тайн.

— Ты прав. Шпионы в Лондоне. Не здесь, — подтвердил Бо, полагавший, что дам лучше не наводить на мысль о том, что в округе орудует шпион.

Оговорка Джареда, однако, заставила глаза обеих дам загореться — в них вспыхнул воинственный огонь.

— Нет-нет, — возразила Аманда, поднявшись; она принялась мерить комнату шагами. — Этот район очень подходит для шпионов, он же на самом берегу и так близко от Франции. Может быть, у него была здесь назначена встреча с кем-то, кто взялся его переправить через Ла-Манш.

— Пролив, — автоматически поправила Джилли.

Мы называем его Проливом. Это имеет смысл, твоя теория вполне разумна, Джаред, вот только одно странно. Никто здесь не стал бы помогать шпиону — мы все законопослушные граждане.

— Здесь есть контрабандисты. Конечно же, шпион, если он существует, в чем и очень сомневаюсь, — оговорился Джаред, поймав укоризненные взгляды Кевина и Но, — мог предложить им заработать, передавая его сообщения, или даже переправить его самого через Ла-Манш в Кале или, наоборот, сюда.

— Завтра сюда прибудет констебль, чтобы задать вопросы Грею, когда он почувствует себя лучше, — сказал Кевин. — До тех пор, джентльмены, я предлагаю всем унять свое воображение. Джилли, — он взял жену за руку, — у нас был длинный день. Я думаю, стоит всем последовать примеру Анны и пораньше лечь спать.

Все с ним согласились, и вскоре Джилли очутилась в гостиной рядом с хозяйской спальней. Кевин, взяв тон любезного супруга, обратился к ней:

— Там, внизу, ты сделала из себя посмешище, исполнив эту отвратительную песню. Я знаю, ты пыталась разозлить меня, но я предупреждаю тебя, женушка, однажды ты рискуешь зайти слишком далеко. Только появление на сцене Уолтера Грея спасло тебя на сей раз, хотя я не уверен, что сейчас не перекину тебя через колено и не накажу как следует.