— Если вы не поможете мне, то меня, вне всякого сомнения, заберут в тюрьму, и в семье разразится скандал!

— Едва ли в этом вы можете винить меня, — голос герцога звучал холодно. В то же время он говорил быстро, проглатывая некоторые буквы в словах. Речь его звучала отрывисто, словно приказы командира.

Герцог сидел за письменным столом. Это был очень красивый мужчина лет тридцати тридцати пяти. В его серых глазах застыло суровое выражение, и они казались стальными, губы были плотно сжаты, и весь его облик выдавал в нем военного.

— Но послушайте, — настаивал Джеральд Вуд. — Да, я знаю, я повел себя безрассудно и глупо, но кузен Эдвард всегда помогал мне в таких случаях. В конце концов, я наполовину ваш брат.

— Вот именно, наполовину, — сухо заметил герцог.

Джеральд молча посмотрел на него. Трудно было представить себе, что на месте покойного герцога стояли не Уильям или Джон, с которыми он был дружен с детства, а этот чужой и неприветливый человек, унаследовавший титул герцога Чэдвуда. С первого взгляда Джеральд понял, что у него не может быть ничего общего с этим надменным солдафоном. Теперь ему стала понятна та история, которую он не раз слышал с детства. Она касалась нового герцога.

Отец Джеральда женился совсем молодым человеком на женщине по имени Ханна. Она была из хорошей семьи. Их брак считался удачным, однако никто не брал в расчет их темперамент: молодые люди были полной противоположностью друг другу.

Лайонел Вуд был общительным и обаятельным человеком, душой любой компании, легко сходился с людьми. Его любили и друзья, и слуги. Он был незлоблив и легко прощал чужие грехи. «Дайте ему еще один шанс», — обычно говорил он про того, кто сделал что-нибудь не так.

Джеральд считал своего отца самым замечательным человеком на свете. Однако, когда он подрос, то понял, как глубоко несчастлив был тот в первом браке.

Ханна оказалась вздорной и мелочной особой. Она сразу же невзлюбила друзей своего мужа. В Лондоне ее неприятно поразили роскошь и нравы высшего общества, в котором они вращались. Она постоянно придиралась к мужу, подозревала и ревновала его. Наконец, когда напряжение между супругами достигло апогея, она оставила мужа и вернулась к родителям, забрав с собой без разрешения Лайонела Вуда их единственного ребенка — мальчика, который при рождении получил имя Ленокс.

Пять лет Лайонел Вуд добивался от жены согласия на развод и вскоре снова женился. Его вторая жена походила на него. Это была веселая жизнерадостная женщина, буквально излучавшая доброту. С рождением Джеральда пустота, которая образовалась в душе Лайонела после исчезновения первого сына, заполнилась. Он был слишком горд, чтобы просить Ханну отдать Ленокса. Да в конце концов, его шанс на получение титула был весьма незначительным, чтобы беспокоиться о возвращении наследника.

Сколько себя помнил Джеральд, в их доме всегда царили веселье и счастье. Несмотря на то, что денег было немного, жили на широкую ногу, и, казалось, никто не задумывался о том, откуда они берутся. Неудивительно, что когда Джеральд достиг зрелости, ему трудно было отказаться от всех удовольствий красивой жизни в Лондоне. К тому времени его родителей уже не было в живых, и он со всем безрассудством молодости бросился в пучину наслаждений. Карты, женщины… различные экстравагантности, которые царили при дворе Георга IV. Его интерес к жизни был ненасытным. С одинаковым удовольствием он посещал кулачные бои в Уимблдоне и скачки в Ньюмаркете, прослыв вскоре азартным картежником и завсегдатаем многих известных игорных клубов типа «Киприотс». Джеральда, или Джери, как звали его друзья, не раз встречали в фешенебельных публичных домах в окружении легкомысленных девиц и великосветских щеголей.

Уже неоднократно пятый герцог Чэдвуд оплачивал немалые долги своего кузена. И вот неделю назад назойливые кредиторы опять начали осаждать дверь его квартиры в Лондоне. Джеральд понял, что зашел слишком далеко в поисках удовольствий и вынужден обратиться за помощью к новому главе рода. Шестой герцог Чэдвуда был фактически его сводным братом Леноксом. Он отправился в Чэд, решив представиться родственнику, с которым до сей поры ни разу не встречался. О Леноксе мало что знали и практически забыли о его существовании, пока он не стал новым герцогом, унаследовав не только титул, но и все богатства семейства Вуд.

— Нет, это не серьезно! Вы не можете так говорить, — сказал Джерри, придав своему голосу как можно больше обольстительности и шарма. — Кузен Эдвар всегда понимал меня и говорил в таких случаях: «Мальчики есть мальчики!»

— Теперь, — произнес герцог леденящим душу тоном, — у вас есть шанс стать мужчиной! Думаю, вы им воспользуетесь!

— Заверяю вас, я начну новую жизнь! Если вы рассчитаетесь с моими долгами и дадите мне пособие, которое обычно выплачивал мне кузен, обещаю вам, впредь я буду экономно и рачительно тратить деньги! Договорились?

— Нет! Мой ответ — нет!

— Вы… вы хотите сказать, что отказываетесь помочь мне или оплачивать мое содержание?

— С какой стати? Я сам зарабатывал себе на жизнь все эти годы! И я не понимаю, почему должен содержать всех этих тунеядцев и оплачивать их паразитический образ жизни!

— Но это входит в обязанности главы рода, — пытался возразить Джерри.

— Тогда всем Вудам предстоит жестокое разочарование! Я не намерен, еще раз повторяю вам, платить пособие здоровым молодым людям, которые не хотят работать. Я также не собираюсь подкармливать этих одряхлевших стариков, которые за всю свою жизнь не собрали себе денег на старость.

Джерри отказывался верить тому, что слышит. От удивления он сел в кресло, стоящее напротив стола.

— Нет, давайте поговорим спокойно! Конечно, я не должен был беспокоить вас так скоро, но обстоятельства вынудили меня. Я был уверен, что вы меня поймете.

Герцог посмотрел на него долгим изучающим взглядом, словно перед ним было какое-то странное насекомое.

— Вы молоды, здоровы, полны сил, — произнес он наконец. — Думаю, вы сможете найти себе какую-нибудь работу. И для собственного блага сделайте это как можно быстрее!

— Боже милостивый! Вы думаете, что я умею что-то делать? Да и того, что я смогу заработать, едва ли хватит, чтобы оплатить мои долги. Это, как говорится, лишь капля в океане!

— Тогда мне остается только посочувствовать вам! Боюсь, тюрьма на Флитстрит не покажется вам самым приятным местом на свете.

Насмешливый тон герцога привел Джерри в бешенство. При упоминании известной долговой тюрьмы он непроизвольно сжал кулаки. Однако подраться сейчас с братом, чего он страстно желал в глубине души, будет верхом безрассудства. И, пересилив себя, он сказал:

— Хорошо! Но вы хоть дадите мне переночевать сегодня? Может быть, мы вернемся к этому разговору позже. Я уверен, когда вы все обдумаете, то поймете, в чем заключаются ваши обязанности!

Герцог издал короткий смешок, звучавший издевательски:

— Не хочу тешить ваших надежд! Но коль вы оказались здесь, я, конечно, дам вам приют на одну ночь!

— Очень мило с вашей стороны! — сказал Джеральд, вложив в эту реплику весь сарказм, на который был только способен.

Разговор был окончен. С этими словами Джеральд покинул кабинет, чуть было не столкнувшись со стоящим за дверью Аптоном, но все же молча пройдя мимо него. Аптон, знавший его с пеленок, с удивлением смотрел вслед Джеральду. Его лицо стало еще более озабоченным, и с таким серьезным выражением он зашел в кабинет.

— Простите, милорд! Но здесь мисс Оливия Лэмбрик. Она хочет видеть вас.

Герцог не ответил, и дворецкий продолжил:

— Она пришла по поводу своего брата, мистера Энтони, которого конюхи держат сейчас на конюшне.

— Кто это, мисс Лэмбрик? — сухо спросил герцог.

— Мисс Оливия Лэмбрик, милорд, дочь покойного преподобного Артура Лэмбрика. Он был здешним священником на протяжении более двадцати лет. Он также выполнял обязанности личного капеллана его сиятельства.

Герцог что-то пометил на лежавшем перед ним листе бумаги.

— Это был замечательный человек, милорд! Большая потеря для всех прихожан. Его жена была из семейства Вуд. Ее тоже все любили. Смерть миссис Лэмбрик оплакивали в поместье.

Герцог сделал еще одну пометку и сказал:

— Пусть войдет!

— Хорошо, милорд!

Аптон пошел по коридору в приемную, где ожидала Оливия. Она вопросительно посмотрела на него:

— Его сиятельство примет меня? — спросила она с надеждой, прежде чем Аптон успел произнести хоть слово.

— Да, мисс Оливия… но…

Он подождал, пока девушка подойдет поближе и сказал тихим голосом:

— Мистер Джерри несколько расстроил его сиятельство.

— Джерри здесь? Как чудесно! Я так давно не видела его!

Аптон ничего не ответил. Но, идя за ним следом, Оливия видела, что старый слуга чем-то обеспокоен и огорчен. Но чем, она понять не могла.

Дворецкий открыл дверь кабинета.

— Мисс Оливия Лэмбрик, милорд! — доложил он.

Девушка выглядела очаровательно. Ее хорошенькое овальное личико с большими глазами обрамляла соломенная шляпка, украшенная васильками и голубыми лентами. Оливия была хрупкой и бледной. Старенькое платьице, однако, не скрывало красивых очертаний груди, тонкой талии и грациозной походки.

Она подошла к столу и протянула руку:

— Добро пожаловать в Чэд, милорд! Я рада встрече с вами, так как уже давно с надеждой ждала вашего приезда сюда.

Герцог медленно поднялся из-за стола.

— Садитесь, мисс Лэмбрик. Как я понимаю, вы еще одна моя родственница!

Было очевидно, что это обстоятельство совсем не радовало его.

— Да, мама была двоюродной сестрой покойного герцога, а вам она, наверное, доводится родней в третьем или четвертом колене.

При этих словах она издала короткий смешок. Смех звучал мелодично, как серебряный колокольчик.

Поскольку герцог хранил молчание, девушка посерьезнела.

— Я пришла к вам по поводу своего брата Энтони, или Тони, как мы все его зовем. Боюсь, что он сильно нашалил и изрядно досадил вашим конюхам!

— Не думаю, что попытку украсть лошадь можно квалифицировать как шалость, — сухо ответил герцог.

Оливия рассмеялась.

— Конечно же, он не крал ее. Ему всегда разрешали кататься на всех лошадях, которые есть в Чэде!

— Он должен был спросить моего разрешения на это!

— Да, знаю! Он поступил неправильно. Я уже не раз говорила ему, чтобы он не приставал к вам со своими пустяками, пока вы не войдете в курс всех дел. Но… соблазн был слишком велик.

Оливия видела, что герцог не понимает ее, и объяснила:

— Конюх, который ехал на лошади, оставил ее без присмотра, а сам отправился в лес смотреть капканы. Тони как раз проходил мимо, увидел свободную лошадь, вскочил на нее и начал проделывать все трюки, которые выполнял раньше.

Она замолчала. Последовала пауза, которая показалась Оливии вечностью. Наконец герцог сказал:

— Не ожидал, что мои родственники поведут себя подобным образом!

— Тони принесет вам свои извинения, а пока примите, пожалуйста, мои. Ему показалось мучительно долго ожидать встречи с вами, чтобы испросить разрешение обучать лошадей.

— У меня для этого есть грумы, — холодно заметил герцог.

Оливия посмотрела на него с недоумением.

— Значит ли это, что в будущем вы не разрешите брать нам лошадей из конюшен?

— Я подумаю над этим позже, — медленно произнес герцог.

Оливия уже была готова начать умолять его разрешить Тони кататься на лошадях и впредь, как вдруг вспомнила, что у нее есть более важные вещи для обсуждения с герцогом.

Слегка нервничая, она начала:

— Но раз я уже здесь, то не могли бы мы поговорить о нашем будущем?

— О вашем… будущем? — повторил герцог тоном, в котором не было ни капли снисхождения.

— Видите ли, мама всегда получала от кузена Эдварда материальную помощь в размере двухсот фунтов в год. Но теперь, когда он умер, адвокаты сказали, что они не имеют оснований продолжать выплачивать эти деньги.

Герцог молчал, и Оливия сбивчиво продолжала:

— Папа был священником и капелланом здесь более двадцати лет и, конечно, он рассчитывал получить пенсию, которая сохранилась бы за детьми после его смерти.

Лицо герцога оставалось безучастным. Оливия почувствовала, что он не испытывает никакого сострадания к ее горю, и речь ее стала еще более сбивчивой от волнения.

— Я ожидала случая, чтобы поговорить

с вами. Мы сейчас буквально без гроша, и это не может продолжаться долго.

— Вы в самом деле думаете, мисс Лэмбрик, что я продолжу платить вам пособие после смерти ваших родителей?

— Но… если… вы не станете делать этого, то мы… все трое… умрем с голода. — Она старалась придать разговору шутливый тон, но это у нее плохо получалось, и последние слова она произнесла почти всхлипывая.

— Кому принадлежит дом, в котором вы сейчас живете?