Локвуд повернул голову к смеющейся миссис Протероу.

– Шокирующее открытие, не так ли? А наш хозяин, оказывается, никакой не небожитель. Такой же смертный, как и все.

– Мы все стоим на глиняных ногах, милорд, – в тон ему ответила миссис Протероу и, схватив Локвуда за лацканы сюртука, приподнялась на цыпочки и принялась что-то шептать ему на ухо. – Не переживайте так, мой дорогой лорд Хавьер, – бросила она с улыбкой хозяину дома. – На смену ей придут другие дамы. На ваш век хватит.

– Это пари – не комильфо. – Белокурый и курчавый Фредди Пеллингтон походил на херувима в наряде денди. И этот херувим выглядел расстроенным и растерянным. – Спорить на леди – это как-то не… Ну, вы меня понимаете.

Встретившись взглядом с Хавьером, Фредди отвел глаза, после чего отвернулся и начал громко обсуждать с миссис Тиндалл, можно ли ему отщипнуть побег омелы для бутоньерки.

И тогда Хавьер осознал со всей непреложной ясностью, что его сторонятся. Впервые в жизни высшее общество, которое он так усердно ублажал все эти годы, его отвергло, сочтя поведение графа недопустимым, недостойным джентльмена.

И поделом ему. Так оно и было. Локвуду даже не пришлось прибегать ко лжи.

Если бы Хавьер с самого начала проявил твердость и отказался заключать пари, его драгоценной репутации если бы и был нанесен удар, то несравнимо слабее, чем сейчас. И Луиза бы не пострадала.

Если бы он не постарался сделать свой домашний праздник в равной мере привлекательным как для дам и господ с подпорченной репутацией, так и для леди и джентльменов, чья репутация считалась безупречной, Луиза никогда бы не приехала в Клифтон-Холл.

Если бы он не проводил с ней столько времени, никому бы и в голову не пришло искать связь между лордом Хавьером и отсутствующей мисс Оливер.

Того, что случилось, могло бы не быть. Все было в его руках. Он имел возможность предотвратить катастрофу. Но слух уже был пущен, как поезд под откос, и крушение неминуемо. Есть лишь один шанс из ста избежать катастрофы. Если он будет действовать стремительно и безошибочно точно. Если он будет вести себя так, словно не чувствует, как содрагается под ним земля.

Хавьер приступил к выполнению плана немедленно. Он был учтив с гостями, поддерживал разговор то с одним, то с другим, заботился о том, чтобы у всех было что выпить. И Улыбка с большой буквы исправно ему служила.

Хавьер великолепно играл роль придворного фигляра. Он отломил ветку от куста омелы (разумеется, не от того, который нашел с Луизой; их с Луизой куст был сакральным, неприкосновенным) и с шутовским поклоном вручил ее Пеллингтону, вытянув из добродушного парня улыбку. Еще немного ласки и внимания, и Фредди будет готов был простить Хавьеру моветон. Лорду Везерваксу вполне хватило обещания хозяина угостить его после ужина, припасенным для особого случая сортом бренди.

А для Локвуда – ничего. Он демонстративно игнорировал любые замечания маркиза, мимикой давая понять, что считает ниже своего достоинства реагировать на пошлости и вульгаризмы. Хавьер очень надеялся на то, что остальные гости последуют его примеру, повинуясь давней привычке.

Когда Уиллинг объявил о том, что ужин подан, все гости плавно перетекли в столовую. Хавьер плыл в потоке, непринужденно болтая со всеми и с каждым. Ему очень хотелось верить, что в море этих пустых разговоров удастся потопить терзавшие его раздумья. Хавьер сделал для себя одно страшное открытие: как бы искренне он ни сожалел о том, что вольно или невольно втянул мисс Оливер в водоворот сплетен, в глубине души он был рад тому, что эти люди узнали: его с ней кое-что связывало, пусть и временно.


После бесконечной череды гастрономических удовольствий, после того, как джентльмены, насладившись портвейном и сигарами, присоединились к дамам в гостиной, пришла пора традиционных игр. До наступления Нового года оставалось два дня. Дни стояли пасмурные, и настроение Хавьера вполне соответствовало погоде.

Однако он понимал, что сейчас не время демонстрировать унылую мрачность, особенно с учетом того, что Локвуд неусыпно следил за ним, выжидая, когда Хавьер оступится и даст слабину. И потому, дабы не дать тоске поселиться среди гостей, Хавьер следил за тем, чтобы огонь в камине горел ярко и чтобы горячего вина, божественно пахнувшего пряностями, хватало на всех. Сегодня после ужина было решено сыграть в «визжащего поросенка». Правила игры состояли в том, чтобы плюхаться друг к другу на колени и громко визжать, что обещало игрокам много приятных моментов.

Когда-то Хавьер считал себя гедонистом, но сейчас решительно не мог понять, что приятного в том, чтобы по-поросячьи визжать, находясь на коленях того, кого едва знаешь.

– Лорд Хавьер! – в один голос окликнули две семейные пары, регулярно обменивающиеся партнерами. – Придумайте для нас новую игру.

Леди Уэзерби хищно улыбнулась ему и кокетливо провела указательным пальцем по упругому темному завитку на виске.

– Мы очень верим в ваши… таланты. Возможно, вы могли бы поставить на… кого-то из нас?

Неужели эта женщина не может произнести предложения, не делая бесконечных пауз между словами? Понятное дело, ей такая манера кажется соблазнительной, но даже в шутку Хавьер не согласился бы на то, чтобы стать у них пятым.

– Прошу прощения, миледи, но, кажется, устроительница нашего праздника меня зовет. – Хавьер окинул долгим одобрительным взглядом пикантные формы леди Уэзерби и был вознагражден кокетливой улыбкой. Все прошло удачно. Он прощен.

Его гостями было нетрудно манипулировать. Он с легкостью мог повести их туда, куда считал нужным, навязать им свои убеждения и заставить отказаться от собственных. «Покажи, что нам следует о тебе думать», – словно блеяли они.

И посему граф демонстрировал гостям то же, что и всегда: готовность слегка пощекотать нервы, сгладить острые углы. С той лишь разницей, что теперь у него была иная цель – убедить их в том, что лорд Хавьер остался прежним, только чуть добрее, чуть снисходительнее, чуть лучше, чем раньше. И что эта слегка улучшенная версия лорда Хавьера была достойна их доверия.

Что он будет делать дальше, Хавьер даже не представлял. Из всех даров, преподнесенных ему Луизой, остался лишь один – ее вера в то, что он способен на большее.

Хавьер подошел к миссис Тиндалл, похлопал ее по руке, прекрасно понимая, что леди Уэзерби за ним наблюдает, после чего с чувством исполненного долга направился в дальний угол комнаты, где со вздохом плюхнулся на диван.

В этой части гостиной царил полумрак. Хавьер не сразу разглядел сидящую на другом краю длинного дивана синьору Фриттарелли. Очевидно, синьора воспользовалась лампой, чтобы прикурить тонкую ароматную сигару, после чего затушила фитиль.

– Можно к вам присоединиться? – с некоторым запозданием спросил Хавьер.

Синьора пожала плечами, выступающими из темно-красного бархата платья, и протянула графу золотой портсигар.

– Не хотите покурить?

Хавьер и вправду изменился. Он не стал флиртовать с синьорой, хотя и догадывался, что она свободна и не отвергнет его ухаживаний.

Но он не хотел ее.

Синьора кивнула и выдула ярко накрашенными губами ароматное, с пряным запахом гвоздики, колечко дыма.

– Вы печальны, – произнесла она и поднесла руки к лицу, изображая плач.

– Осторожнее, не обожгитесь. – Хавьер выхватил у нее сигару, тем самым не дав подпалить пышную шевелюру, и вернул только после того, как она отняла руки от лица. – Уверяю вас, мне совсем не грустно. – Он хотел добавить что-то остроумное, но, похоже, способность шутить покинула его вместе с Луизой.

– Какой милый лжец, – по-итальянски пробормотала синьора.

– И тут вы неправы, – сказал Хавьер и забарабанил пальцами по колену. – Милый – это не про меня.

Она улыбнулась:

– Вы можете дурачить других, но не меня. Я умею отличить хорошую актерскую игру от плохой. Не забывайте, игрой я зарабатываю на жизнь.

Синьора наклонилась и, протянув руку, похлопала его по колену, словно желая успокоить, после чего приняла прежнюю позу как ни в чем не бывало.

Хавьер был слишком удивлен, чтобы почувствовать себя задетым.

Итак, две женщины видели его насквозь: ученая девственница и развратная певичка.

Возможно, маска графа была не так хороша, как ему думалось. Или он плохо следил за тем, чтобы маска сидела плотно.

Для погрязшей в пороке синьоры его грехи, наверное, были не более чем невинными шалостями.

– Вы можете мне обещать, что то, о чем скажу, останется между нами?

Она пристально смотрела на него из-под полуопущенных ресниц. Ее лицо в обрамлении темных кудрей казалось сонным и томным.

– Да. Вы пригласили меня в свой дом, и я готова вас выслушать.

Хавьер благодарно кивнул. Когда-то он хотел от синьоры куда большего, или, скорее, считал себя вправе получить от нее все, что захочет. Но теперь ее готовность выслушать была для него куда ценнее того, что он мог бы получить, если бы захотел.

Хавьер смотрел на своих гостей, плюхающихся друг другу на колени и истошно, по-поросячьи визжащих. Они казались ему какими-то диковинными животными, не имеющими с ним ничего общего.

– Я совершил ошибку, – начал Хавьер, теребя обтянутые тканью пуговицы на рукаве сюртука. – Но мне ничего другого не оставалось.

Он надеялся, что, высказавшись, снимет груз с души, но вышло наоборот: стало тяжелее.

– Тогда почему вы печальны? – Она держала сигару на отлете и пристально смотрела на него.

– Потому что я совершил ошибку. Errore, – добавил он по-итальянски.

Синьора нахмурилась.

– Да, я знаю это слово. Но если вы ничего не можете изменить, почему вы печальны?

Раздался щелчок – лопнула нитка, на которой держалась пуговица.

Что же, это не самая большая потеря сегодняшнего дня.

Хавьер опустил пуговицу в карман жилета, где уже лежал лорнет, сцепил пальцы и, уставившись на них, принялся обдумывать ответ.

– Я старался сделать как лучше, но этого оказалось мало для…

– Я знаю, о ком вы говорите, – перебила его синьора и снова по-дружески похлопала его по колену. – Все будет хорошо. Женщины прощают ошибки.

– Зато мужчины не прощают, – пробормотал Хавьер. – Даже свои собственные.

По правде говоря, граф скорее был зол, а не печален, и злился он на себя. Он опозорил Луизу перед тетей, рассчитывая на то, что ценой семейного скандала даст ей возможность избежать скандала публичного. Но его усилия оказались напрасными. Хавьер подставился, сделал себя уязвимым. И не только для Локвуда, но и для всех прочих. Для тех, ради кого он притворялся, по чьей воле он корчил из себя шута.

И ради чего все это? Чтобы в книге ставок появилась очередная запись о его выигрыше? Чтобы сохранить репутацию, построенную на зыбком песке?

Когда-то Хавьер думал, что без этой репутации он – ничто, но он ошибался. Только сейчас, выставив Луизу из дома, граф испытал настоящее, глубокое чувство потери.

– Cazzo, – сказала певица и резко подалась в сторону Хавьера, не выпуская из рук сигару. Сюртук она ему не прожгла, но пепел на диван просыпался. – Вы думаете своим cazzo, как и все мужчины. Вы хотите иметь все самое большое – и cazzo, и ошибки. Вы думаете, что вы самые ужасные и что вас никто не простит.

Закончив речь, синьора вновь откинулась на спинку дивана и меланхолично затянулась.

Хавьер в некоторой растерянности смотрел на ритмично вспыхивающий огонек на конце сигары. Он даже не знал, как возразить певице.

– Что, если, – тихо продолжила синьора, – вы перестанете думать своим cazzo? Что, если вы попросите у своей любимой прощения? – Похоже, ей не хватало слов на английском, и она перешла на родной итальянский. – Прощение просить труднее, чем решить для себя, что вас нельзя простить. И только попросив прощение, мы можем получить надежду на то, что ошибку удастся исправить.

«Но Локвуд сказал, что он прибегнет к насилию…»

Нет. Это пустая угроза. Хавьер поддался страху. Проще было разрубить узел проблем, чем кропотливо его распутывать: найти способ справиться с Локвудом, позаботиться о том, чтобы Луиза… Ну, скажем, чтобы у нее было все, что она хочет.

Она выбросила ягоду омелы и все же не отказала ему в доверии, верно? Возможно, у него еще есть шанс все исправить. Ну, пусть не все, но отмыть имя мисс Оливер от грязных слухов он попробует.

Хавьер понимающе кивнул, и синьора ответила ему улыбкой, – робкой и милой. При виде этой улыбки Хавьер с сожалением подумал о том, что, увы, общество не допускает возможности искренней и чистой дружбы между графом и оперной певицей.

– Почему вы не веселитесь вместе со всеми? – тихо спросил Хавьер по-итальянски.

Синьора выдула очередное кольцо дыма, после чего затушила сигару о золотую крышку портсигара.

– По той же причине, по которой не веселитесь и вы. Мой любимый не со мной. Я знаю, чего от меня ждут на этом празднике, но сердце мое не здесь.