Сто деталей.

Я поднимаю свой первый кусочек, тот, который с бульдогом.

— Ты знаешь, — говорит Айзек. — У моего велосипеда никогда не вырастут крылья.

Ром обуздал мою кислую мину и ослабил мышцы на лице. Я пытаюсь состроить на нём какую-нибудь версию шока, и это смешит Айзека.

— Нет, я не предполагала, что они вырастут. Только у птиц растут крылья. Мы просто остаёмся барахтаться в болоте, как кучка эмоционально неустойчивых пещерных людей.

— Нет, если у тебя есть кто-то, чтобы поддерживать тебя.

Никто не хочет поддерживать кого-то, у кого жизненные трудности. Как-то раз я читала об этом книгу. Сплошная чушь о двух людях, которые продолжали возвращаться друг к другу. Главный герой говорит это девушке, которую продолжает отпускать. Мне пришлось бросить ту книгу. Никто не хочет поддерживать кого-то, у кого жизненные трудности. Это понятие, которым умные авторы кормят своих читателей. Медленный яд; вы заставляете их поверить, что это реально, что побуждает их возвращаться снова и снова. Любовь — это кокаин. И я знаю это, потому что у меня был краткий и увлекательный опыт отношений с провалом, которое заглушило на некоторое время мою потребность в самоистязании посредством полосования кожи ножом. А затем, в один прекрасный день, я очнулась и решила, что была жалкой — когда решила, что всасывание наркотика через нос поможет избавиться от проблем с матерью. В итоге я предпочла ему кровопускание. Вот так я начала резать свою кожу. В любом случае... любовь и кокс. Последствия от обоих слишком дорогие: ты определённо наслаждаешься, когда на вершине, но если катишься вниз, то сожалеешь о каждом часе, который потратил, упиваясь чем-то настолько опасным. Но ты срываешься снова. Всегда срываешься. Если вы, не я. В моём случае я заперлась и писала рассказы об этом. Ю-ху. Ю, мать его, ху.

— Люди не созданы для того, чтобы нести чужие тяготы. Мы едва можем нести собственные. — Даже когда говорю это, то не совсем верю. Я видела, как Айзек делает то, что большинство не стало бы. Но это просто Айзек.

— Может быть, принимая чужие, мы делаем наши тяготы более сносными, — отвечает он.

Мы встречаемся взглядами. Я первая отвожу свой. Что я могу сказать по этому поводу? Это романтично и глупо, и у меня нет сердца, чтобы спорить. Было бы легче, если бы кто-то разбил сердце Айзека Астерхольдера. Одержимость любовью была настолько сильной, что от неё было чертовски сложно избавиться. «Как рак», — думаю я. Просто, когда вы думаете, что одолели его, он возвращается.

Мы выпиваем ещё, прежде чем я водружаю последнюю часть паззла на место. Это часть с Уолдо, из-под моей чашки кофе. Айзек закончил только половину. Его рот открывается, когда он это видит.

— Что? — спрашиваю я. — Я дала тебе хорошее преимущество на старте. — Встаю, чтобы принять душ.

— Ты спец, — кричит он мне в след. — Это не честно!

Я не ненавижу Айзека. Даже не немного.

И вот оно приходит. Несмотря на все отрицания, мой онемевший мозг всё осознал. Тепло — это слово, которое становилось всё менее знакомым. В последнее время Айзек более обеспокоен генератором. Он считает, как долго мы здесь.