Блоп-блоп

Блоп-блоп

Блоп-блоп

Мои глаза открываются. Мне приходиться использовать пальцы, чтобы веки не слипались, и даже тогда они продолжают закрываться.

Блоп-блоп

Похоже, он приближается. Я должна встать, выйти наружу. Я уже снаружи. Под своими пальцами я чувствую снег. Поднимаю голову. Слишком много боли. Что с моей головой? Ах, да, я упала. Перелезая через забор.

Блоп-блоп

Блоп-блоп

Мне нужно выбраться на поляну. Туда, где они меня увидят. Но вокруг лишь деревья. Всё это время я шла. Я в гуще зарослей. Могу протянуть руку и прикоснуться к ближайшему стволу мизинцем. И я остановилась здесь, потому что думала, что здесь теплее? Возможно, я просто свалилась? Не помню. Но я слышу, как лопасти вертолёта разрезают воздух, но я должна сделать так, чтобы они меня увидели. Использую ближайший ствол дерева, чтобы встать на ноги. Спотыкаюсь, ковыляю в сторону, откуда пришла. На снегу я вижу свои следы. Место кажется знакомым. Там я вижу небо. Это дальше, чем я думала, и когда оказываюсь на месте и поднимаю голову, блоп-блоп слышится не так отчётливо, как раньше. У меня нет времени на то, чтобы разводить огонь. Когда я представляю, что пытаюсь развести огонь из кучи дерева на снегу, мне становится смешно. Возвращаться в дом слишком поздно, как долго меня там не было? Я совершенно потеряла чувство времени. Два дня? Три? Вдруг меня пронзает мысль. Айзек жив! Он отправил за мной людей. Мне не остаётся ничего, я стою на поляне, задрав голову вверх, и жду.

Меня доставляют в ближайшую больницу в Анкоридже. Толпы журналистов новостных каналов уже ожидают снаружи. Я вижу вспышки, слышу хлопанье дверей и голоса, в то время как меня завозят на каталке в отдельную палату через чёрный вход. Медсёстры и врачи в форме цвета лосося бросаются ко мне. Я готова скатиться с каталки и скрыться. Здесь слишком много людей. Хочу сказать им, что я в порядке. Я профи в выживании. Нет необходимости в таком количестве медицинских работников или во всех этих анализах. Их лица серьёзны, они сосредоточены на моём спасении. Но на самом деле, спасать нечего.

Тем не менее, иглы пронзают мои руки снова и снова, пока они не немеют. Меня комфортно устраивают в вип-палате, и только капельница составляет мне компанию. Медсёстры спрашивают, как я себя чувствую, но я не знаю, что ответить. Знаю лишь, что моё сердце бьётся, и что мне больше не холодно. Они говорят, что я обезвожена, страдаю от недоедания. Мне хочется воскликнуть: «Да неужели!», но пока я не могу составить и слова. Через несколько часов меня кормят. Или пытаются. Простая пища, которую мой пустой желудок сможет переварить: хлеб и что-то белое и мягкое. Я отталкиваю еду в сторону и прошу кофе.

Они говорят:

— Нет.

Когда я пытаюсь встать и сказать им, что могу сама сходить за кофе, они его мне приносят.

Затем появляется полиция. Всё выглядит официально. Я говорю им, что сначала хочу поговорить с Сапфирой, прежде чем расскажу им что-либо. Им нужно моё заявление; они щёлкают кнопочками на концах ручек и протягивают ко мне диктофоны, но я просто смотрю на них, плотно сжав губы, пока не смогу поговорить с Сапфирой.

— Вы сможете поговорить с ней, когда будете себя хорошо чувствовать, чтобы прийти в участок, — говорят они мне.

Холодок пробегает по моему телу. Они держат её. Здесь.

— Вот тогда я поговорю и с вами, — отвечаю им.

За день до выписки меня посещают два врача, один онколог, а другой хирург-ортопед. Ортопед держит рентгеновский снимок моей ноги.

— Кость зажила неправильно, поэтому, когда вы долго стоите, у вас начинает болеть нога. Я назначил вам…

— Нет, — говорю я ему.

Он вглядывается в мое лицо.

— Нет?

— Я не заинтересована в лечении. Оставлю всё так. — Открываю журнал, который лежит у меня на коленях, показывая этим, что разговор окончен.

— Мисс Ричардс, при всём уважении, неправильное срастание кости, которая была вызвана несчастным случаем, будет причинять вам боль всю оставшуюся жизнь. Вам необходима операция, чтобы это исправить.

Я закрываю свой журнал.

— Я люблю боль. Мне нравится, что она осталась. Она напоминает человеку о том, что он пережил.

— Это очень уникальный взгляд — говорит тот. — Но не практичный.

Я швыряю журнал в сторону. Он летит с удивительной силой и с огромным стуком ударяется об дверь. Потом стягиваю вниз свой больничный халат, пока не появляются шрамы на груди. Похоже, врач сейчас упадёт в обморок.

— Мне нравятся мои шрамы, — твёрдо произношу я. — Я честно их заработала. Теперь убирайтесь.

Как только дверь за ним закрывается, я кричу. Медсестры врываются ко мне в палату, но я бросаю в них кувшин с водой. Теперь, полагаю, они закроют меня в психушке.

— Убирайтесь! — кричу я на них. — Прекратите указывать мне, как жить!

К онкологу я более благосклонна. Она получила мою карту из больницы в Сиэтле и провела ежегодные тесты, которые я пропустила из-за заключения. Когда врач рассказывает мне о результатах, то сидит на краю моей кровати. Это так сильно напоминает мне об Айзеке, что я чувствую себя разбитой. Когда она заканчивает, то говорит, что я создана для того, чтобы бороться, эмоционально и физически. Я по-настоящему ей улыбаюсь.

Через несколько дней меня отвозят в полицейский участок на заднем сидении патрульной машины. Она воняет плесенью и потом. На мне одежда, которую мне выдали в больнице: джинсы, уродливый коричневый свитер и зелёные кеды. Медсестры пытались причесать мои волосы, но, в конце концов, сдались. Я попросила ножницы и отрезала запутавшийся клок. Теперь волосы едва касаются моей шеи. Я выгляжу глупо, но кого это волнует? Меня на год заперли в доме, я питалась кофейной гущей и старалась не умереть от переохлаждения.

Когда мы приезжаем в полицейский участок, они сажают меня в комнату, передо мной стоит чашка кофе, а рядом лежит рогалик. Ко мне заходят два детектива и пытаются принять моё заявление.

— Не раньше, чем я поговорю с Сапфирой, — отвечаю им.

Не знаю, почему для меня так важно сначала поговорить с ней. Может, я думаю, что они меня обманут и будут удерживать подальше от неё. Но, наконец, один из детективов, высокий, от которого несёт сигаретным дымом, и который слишком мягко выговаривает букву «с», ведёт меня за руку в комнату, где они её держат. Мужчина говорит, что его зовут детектив Гаррисон. И он ведёт это дело. Интересно, сталкивался ли он когда-либо с таким случаем, как этот.

— Десять минут, — говорит он. Я киваю. Жду, пока мужчина закроет дверь, потом смотрю на неё. Она взъерошена. Её губы не накрашены тёмно-красной помадой, волосы не собраны в низкий хвост. Женщина сидит, облокотившись на стол, руки сложила перед собой. Это её типичная поза психолога.

— Что случилось, Сапфира? Вы выглядите так, будто ваш эксперимент не удался.

Она не удивлена видеть меня. На самом деле, женщина выглядит совершенно спокойной. Она знала, что её поймают. Хотела этого. Наверное, даже планировала. На миг разум покидает меня. Я забываю, зачем сюда пришла. Я подхожу к стулу напротив неё. Он скрипит по полу, когда я его выдвигаю.

Моё сердце колотится. Всё не так, как я себе представляла. Её лицо расплывается у меня перед глазами. Я слышу крики. Нет. Это моё воображение. Мы находимся в тихой комнате, окрашенной в белый цвет, сидим за металлическим столом. Единственный звук, который нас окружает — это тишина, и мы сидим, созерцая друг друга, так почему же мне хочется поднять руки и закрыть свои уши?

— Сапфира, — выдыхаю я. Она улыбается мне. Улыбкой дракона. — Почему ты это сделала?

— Сенна Ррричардс. Великий авторрр бестселлеррров, — мурлычет она, наклоняется вперёд и опирается на локти. — Ты не прррипоминаешь Вествик.

Вествик.

— О чём ты говоришь?

— Ты была госпитализирована, моя дорррогая. Три года назад. В психиатрическую клинику Вествик.

Мою кожу покалывает.

— Это ложь.

— Действительно ли?

У меня пересыхает во рту. Язык прилипает к нёбу. Я стараюсь пошевелить им во рту, дотронуться до внутренней стороны щеки, но он прилип, прилип, прилип.

— У тебя был психотический срррыв. Та пыталась покончить с собой.

— Этого не может быть, — шепчу ей. Я люблю смерть. Думаю об этом всё время, но на самом деле далека от самоубийства.

— Ты позвонила мне из своего дома в тррри часа ночи. Ты несла бррред. Ты морррила себя голодом. Не давала себе заснуть с помощью таблеток. Когда они нашли тебя, ты не спала уже девять дней подряд. Ты подверррглась галлюцинациям, паранойе и провалам в памяти.

«Это не самоубийство», — думаю я. Но уже не так уверена. Я убираю руки со стола и прячу их между бёдрами.

— Ты говорррила одно и тоже, одно и тоже, когда они доставили тебя. Прррипоминаешь?

Из меня вырывается странный звук.

Если я спрошу, о чём говорила, то это станет признанием, что я ей верю. А я не верю.

Кроме того, я всё ещё слышу крик в своей голове.

— Розовый Гиппо, — продолжает она.

Моё горло сдавливает. Крики становятся громче. Я хочу закрыть уши руками, чтобы подавить звук.

— Нет, — говорю я.

— Да, Сенна. Именно так.

— Нет! — я ударяю кулаком по столу. Глаза Сапфиры округляются. — Я говорила Зиппо.

И тут простирается тишина. Всепоглощающая, пугающая тишина. Я понимаю, что схватила наживку.

Уголки её рта приподнимаются.

— Ах, да, — щебечет она. — Зиппо, через «З». Моя ошибка.

Я как будто только что очнулась ото сна, не хорошего, просто сна, который скрывал позабытую реальность. Я не волнуюсь, не паникую. Такое ощущение, будто я проснулась после долгого сна. Хочу встать и размять мышцы. Я снова слышу крики, но теперь они относятся к памяти. Я в запертой комнате. Я не пытаюсь выйти. Я не забочусь о выходе. Я просто свернулась на металлической кровати и кричала. Они не могут заставить меня остановиться. Я кричала в течение нескольких часов. И прекращала только тогда, когда они усыпляли меня, но как только действие наркотика заканчивается, я снова кричала.

— Почему я прекратила кричать? — спрашиваю я её. Мой голос совершенно спокоен. Я не могу всё вспомнить. Только отрывки: запахи, звуки и подавляющие эмоции, из-за которых я чувствовала, что могу взорваться.

— Айзек.

При звуке его имени меня сотрясает дрожь.

— О чём ты говоришь?

— Я позвала Айзека, — повторяет она. — И он пришёл.

— О, Боже, о, Боже, о, Боже. — Я сгибаюсь, обнимая себя. Я вспомнила. Я падала и теперь, наконец, упала на землю.

В голове проносятся вспышки видений, он заходит в комнату и ложиться в кровать позади меня. Его руки обнимают меня, пока я не перестаю кричать.

Я всхлипываю. Это некрасивый, гортанный звук.

— Почему я забыла всё это? — я до сих пор отношусь к ней, как к своему психологу; задаю вопросы, будто она достаточно здравомыслящая, чтобы знать ответы. Она твой Смотритель Зоопарка. Она пыталась убить тебя.

— Такое бывает. Мы забываем вещи, которррые угрррожают сломать нас. Это лучший механизм защиты мозга.

Мне трудно дышать.

— Для тебя всё это эксперимент. Ты воспользовалась своим положением. Использовала всё, о чём я с тобой говорила.

Весь мой боевой настрой испарился. Мне просто нужны ответы, а затем я могу уйти отсюда. Убраться отсюда, но куда? «Домой», — говорю я себе. Во что бы ни стало.

— Помнишь, о чём ты меня спросила на нашем последнем сеансе? — я смотрю на неё пустым взглядом. — Ты спросила: «Если Бог существует, то почему он позволяет, чтобы с людьми случались ужасные вещи?»

Я помню.

— Свободная воля порождает плохие решения; решение вести в пьяном состоянии и убить чужого ребёнка. Решение об убийстве. Решение выбирать, кого мы любим, с кем хотим провести нашу жизнь. Если бы Бог не позволял случаться ничему плохому, то он должен был бы забрать у людей свободу воли. Он стал бы диктатором, а мы были бы его марионетками.

— Зачем ты говоришь о Боге? Я хочу поговорить о том, что ты сделала со мной!

Вдруг я понимаю. Сапфира заперла меня в доме с Айзеком, мужчиной, который, как она верила, стал моим оплотом и спасением, она контролировала лекарства, пропитание, чтобы мы видели, как мы это видели, всё это было её экспериментом со свободной волей. Она стала Богом. Как-то во время одной из наших встреч женщина сказала: «Представь, что ты строишь на краю утёса, испытывая не только страх падения, а страх от возможности броситься вниз. Ничто не удерживает тебя, и ты испытываешь свободу».

Утёс! Почему я этого не видела?

— Знаешь, сколько в мире таких людей как ты? Я слышу об этом каждый день: боль, печаль, сожаление. Ты хотела второй шанс. Поэтому я дала его тебе. Я дала тебе человека, не которого ты хотела, а который был тебе нужен.