Доминик Дьен - Испорченная женщина

– О, французы всегда недовольны! Разве кому-нибудь из нас приходит в голову жаловаться, когда правительство взимает с нас налог на крупные состояния? Ни за что! Мы все проглатываем, прошу прощения за кулинарный каламбур! – замечает Жан Салерн, обращаясь к Массону, словно тому тоже приходится платить налог на крупные состояния. – Конечно, я понимаю, что мы должны участвовать в поддержании всеобщего благосостояния…

«Так кому же он симпатизирует: добреньким заевшимся левым или националистам?» – пытается разобраться Массон, потерявший привычные ориентиры. Впрочем, он, наверное, специально говорит так обтекаемо, чтобы каждый мог понять так, как ему нравится. Надо же так уметь! Тома и Виржини за все это время не произнесли ни слова. Массону становится их жалко. Какими невыносимо скучными, должно быть, кажутся им эти семейные трапезы! Или же им вообще запрещено разговаривать? Во всяком случае, никто из взрослых к ним не обращается.

Братья Салерн буквально впитывают в себя каждое слово матери, которая в свои семьдесят пять лет кокетничает, словно двадцатилетняя девчонка. Не то чтобы женщина в таком возрасте теряла свое очарование, вовсе нет! Напротив, Массон считает, что женщина всегда остается женщиной – но только если не отказывается смириться со своим возрастом. Как ни странно, Массону всегда казалось, что отчаянно молодящиеся женщины в конечном счете выглядят старше своих лет.

Затем внимание инспектора понемногу переключается на Кристиана Салерна. Что он за человек? Мог ли он влюбиться в свою восхитительную невестку с роскошной грудью до такой степени, что не смирился с существованием ее любовника? Но в таком случае он убил бы Оливье, а не Бизо. Разве что…

– А вы женаты, инспектор? – неожиданно спрашивает мадам Салерн. Массон замечает, что Катрин быстро подняла голову в ожидании его ответа.

– Сожалею, мадам Салерн, но во время работы я не отвечаю на личные вопросы, – с улыбкой замечает он.

– Стало быть, сейчас вы находитесь при исполнении служебных обязанностей, инспектор? – язвительно интересуется Кристиан Салерн.

– Так точно, месье.

За столом вновь воцаряется тишина. Изо рта рыбы по-прежнему торчит петрушка, но кроме головы от нее остался лишь жалкий скелет, годный только на то, чтобы окончить свои дни в мусорном ведре или в мисочке кошки.

Катрин нажимает на небольшую кнопку, и на кухне раздается звонок. Анриетта заканчивает убирать со стола и быстро проходится по скатерти маленькой метелочкой, стряхивая крошки на поднос. Затем она с величественным видом ввозит в столовую тележку, в центре которой возвышается массивное блюдо, накрытое серебряной крышкой в виде колокола. Анриетта торжественно поднимает ее, с гордостью демонстрируя очередной кулинарный шедевр.

– Баранья ножка! – восторженно восклицает мадам Салерн. – Моя дорогая Анриетта! Вот кто всегда знает, чего я хочу! – И, обернувшись к Массону, она добавляет: – Дело в том, инспектор, что баранья ножка – это моя слабость! Это очень простое блюдо, но Анриетта готовит его великолепно!

– По-вашему рецепту, мама, – уточняет Кристиан Салерн. – Анриетта – всего лишь ваша ученица.

– Баранью ножку легко приготовить, – продолжает мадам Салерн, по-прежнему обращаясь к Массону, – если вы будете соблюдать два правила. Первое: мясо нельзя ни пережарить, ни недожарить. Второе: разрезать его следует строго по правилам. Неправильно разрезанная баранья ножка – это банальный кусок мяса, годный лишь для собаки! Кстати, – добавляет мадам Салерн, повернувшись к Анриетте, – чего же вы ждете? Начинайте разрезать! Баранью ножку едят горячей.

Анриетта словно окаменела. Лицо ее белее мела. Она подносит руку ко рту и смотрит пустыми глазами на мадам Салерн.

– Что с вами, Анриетта? – спрашивает Катрин.

– О господи! – бормочет та. – Я забыла про нож.

– Ну так сходите за ним, – раздраженно произносит Жан Салерн.

Анриетта семенящими шажками выходит из столовой.

– И побыстрее, – недовольно ворчит ей вслед мадам Салерн. Она заводит пространную речь о легком привкусе жира, который появляется у баранины по мере того, как та остывает.

Но Массон не слышит ворчания старухи – у него гулко зашумело в ушах. Моментально слетело вялое оцепенение, в которое он погрузился от ее занудной болтовни. Массон сосредоточивается на ноже: этот нож для разделки жаркого вполне мог оказаться орудием убийства. Гладкое, без зубчиков лезвие от двадцати пяти до тридцати сантиметров в длину… Очень острое… Такой нож можно найти во многих богатых домах… Слова доктора Вормса эхом отдаются в голове инспектора. И разве Анриетта пришла бы в такое волнение только из-за того, что не принесла с кухни нож? Что она хотела сказать своим «Я забыла про нож»?

Массон испытывает головокружительно-дразнящее ощущение того, что ключ к разгадке находится совсем рядом. Пора сделать свой ход! Шум в ушах прекращается. Инспектор пристально разглядывает сидящих за столом. Гнев мадам Салерн и ее сыновей нарастает с каждой минутой, а Анриетта все не возвращается. Тома не отрывает глаз от двери столовой, тогда как Виржини, наоборот, опустила голову еще ниже обычного. Массон поворачивается к Катрин. Он не видит выражения ее лица, но чувствует, что она превратилась в сплошной комок нервов. Она с такой силой сжимает в руке нож, что костяшки ее пальцев побелели.

Наконец на пороге появляется Анриетта и слабым голосом возвещает:

– Я не могу его найти.

Мадам Салерн, возмущенная до крайности, приказывает невестке, чтобы та немедленно отправилась искать нож.

– Идите сами! – резко произносит Катрин.

– Катрин! Сейчас же встань! – восклицает Жан Салерн с искаженным от гнева лицом. – И извинись!

– За что? За все двадцать лет я ни разу не видела, чтобы твоя мать хоть раз оторвала свою задницу от стула!

– Я предупреждала вас, мой бедный сын, что вы женились на дешевой приживалке! Вульгарной и ленивой!

– Да у нас полная кухня ножей! – продолжает Катрин звенящим голосом. – Для утки, для косули, для курицы, откормленной специальным зерном, потому что обычные куры годятся лишь для бедняков, для свинины, для говядины, для хлеба… Для чего еще, мадам? Напомните мне, пожалуйста! Вы ведь все знаете!

– Она сошла с ума!

– Но если вдруг один из них пропадет, то настанет конец света! Вам известно это, инспектор?

Массон оказывается в самом центре семейной сцены. Обстановка накаляется до предела, и он говорит себе, что Катрин вот-вот сломается. Если только…

– Шлюха! – в ярости выкрикивает мадам Салерн.

– Да, шлюха, которая показывает свою задницу! Вы кому-нибудь показывали свою задницу? Нет? Очень жаль! Вам это бы не помешало!

– Это возмутительно! Вы переходите все границы! – взрывается Кристиан Салерн.

– Видите ли, инспектор, – продолжает Катрин, обращаясь к Массону, – они никогда не показывают своих задниц, зато рты у всех троих – точь-в-точь, как куриные гузки!

Она хохочет во все горло: Салерны такие надутые. Массон настолько поражен, что теряет дар речи. Дети сидят, не шелохнувшись. Виржини тихо плачет. Все молчат еще несколько минут, затем Массон поднимается и произносит:

– Прошу вас, дамы и господа, успокойтесь! Я пойду помогу Анриетте отыскать нож. Он наверняка где-то здесь! Дайте мне пару минут.

– Теперь мы можем ждать сколько угодно, жаркое все равно уже остыло! – металлический голос мадам Салерн эхом разносится по столовой с позолоченной лепниной на потолке. Массон находит Анриетту на кухне – та с отрешенным видом сидит за натертым воском деревянным столом. Когда Массон опускается рядом с ней, она лишь слегка поворачивает голову.

– А теперь, Анриетта, расскажите мне все. – Он произносит это так мягко и участливо, что горничная начинает плакать.

– Я и так все знаю, поэтому ваше молчание лишь усугубляет ситуацию. Итак, расскажите мне про этот нож для жаркого.

Следующие за этим мгновения кажутся Массону нескончаемыми. Теперь он твердо уверен: Анриетта что-то знает. Но что именно? Орудие убийства все еще в доме? И кто им воспользовался? А вдруг это сама Анриетта? Инспектор решается на блеф. Но ему страшно. Он боится, что в последний момент не сможет вычислить убийцу. Боится, что ошибется. Он, словно канатоходец, балансирует на туго натянутой проволоке.

«Главное – не торопить Анриетту», – думает он. Оставаться спокойным.

– Ну же, – шепчет он, кладя руку ей на плечо. – Наберитесь мужества.

Анриетта сморкается в передник. Массон чувствует, что развязка близка. Горничная тяжело встает, пододвигает к высокому посудному шкафу стремянку, поднимается на нее и маленьким ключиком, висящим у нее на шее на шелковой ленте, медленно открывает самую верхнюю дверцу. Затем протягивает Массону какой-то предмет, который тот осторожно кладет на стол. Часы, висящие на стене, показывают без двадцати десять. Развернув льняные тряпки, Массон обнаруживает нож Его лезвие абсолютно чистое. Но Массон знает, что доктор Тран сможет отыскать на нем следы крови, смешавшиеся кое-где со ржавчиной.

– Где вы нашли его, Анриетта?

– На кухне в раковине, инспектор, – шепчет горничная.

– В ту самую субботу?

– Да…

– Вы знаете, кто его туда положил?

– Мадам… я полагаю. Когда она вернулась домой, на ней лица не было. А уж когда я увидела, что она одетая лежит на кровати, а рядом, на ночном столике – коробочка с таблетками, я действительно подумала, что это она. Ох, как же я перепугалась! Вызвала «скорую»…

– Она хотела покончить с собой?

– Нет, как позже выяснилось, она не приняла ни одной таблетки. Но врач все же приезжал не напрасно. У малышки случился приступ тетании. Такое с ней бывало и раньше, когда ее мучили по ночам кошмары.

– У Виржини был приступ тетании? – переспрашивает Массон. Голос выдает его мысли, и Анриетта удивленно поднимает на него глаза.

– Я… всегда боялась, как бы малышка не прокусила себе язык, – Анриетта грустно смотрит на него и разражается рыданиями.

Массон слегка обнимает ее, чтобы успокоить. Она вдруг кажется ему такой старой, такой измученной, такой сморщенной. Он осторожно сажает ее на стул и выходит из кухни, наполненной восхитительным ароматом пирога с печеными яблоками.

Войдя в столовую, Массон бросает быстрый взгляд на Виржини. Нож он держит за спиной. На лице у него широкая приветливая улыбка.

– Итак, мадам Салерн, – произносит он, обращаясь к старухе, – кажется, это и есть тот самый нож для жаркого? – Он театральным жестом демонстрирует нож всем присутствующим. Взгляд его прикован к Виржини. Она наконец подняла голову от тарелки и поочередно обводит глазами жаркое, нож и самого Массона. Неожиданно девушка с глухим стуком падает на пол, сжимая в руках край скатерти из органди и увлекая за собой тарелки и бокалы, которые разбиваются о ее детское тельце на мелкие осколки.

Занавес наконец опустился, тяжелый и мрачный, оставив на сцене жалкую группку растерянных актеров, мучимых запоздалыми сожалениями и тайными угрызениями совести. Для Массона расследование завершено. Семья Салерн распалась на множество отдельных жизней, словно взлетающий к небу столб фейерверка, рассыпающийся на тысячи искр в ознаменование ежегодного праздника, который на протяжении двухсот с лишним лет прославляет кровавую победу Французской революции.

ИДЯ СКВРОЗЬ холодный туман раннего январского утра, Массон ускоряет шаг. У него назначена встреча в баре гостиницы «Лютеция». Он смотрит на часы. Времени еще достаточно. Выйдя из метро «Севр-Бабилон» и огибая угол улицы Севр, инспектор думает о Катрин Салерн. В его сознании регулярно всплывают образы, всегда одни и те же, словно кадры замедленной съемки. Все черно-белое – как жизнь Катрин, как этот холод, как зимние деревья…

Виржини отправили в тюрьму, а затем перевели в закрытое отделение психиатрической лечебницы в Вильжюифе. Здесь с ней больше ничего не случится. Это тюрьма для души в тюрьме для тела… Катрин навещает дочь каждый понедельник утром, и в это время Массон, как бы далеко оттуда он ни находился, отчетливо слышит звук открывающихся и закрывающихся дверей, которые, словно матрешки, следуют одна за другой… Он слышит усталые шаги Катрин по стерильно чистому полу, шорох ее плаща, когда она крепко прижимает к себе Виржини и беззвучно, чтобы не напугать ее, плачет…

В возрасте двенадцати лет девочка почти ежедневно подвергалась тяжелому сексуальному насилию. Но против Кристиана Салерна, ее дяди, не было выдвинуто обвинения: Виржини признали невменяемой. Профессор Лорен Ла-ривьер не дает никаких прогнозов относительно ее возможного выздоровления.

В ожидании возвращения дочери Катрин живет в квартире на улице Сен-Жан-Батист-де-ля-Саль. Одна. Каждую неделю она переводит немного денег на сберегательный счет Виржини. Когда малышка выйдет из больницы, она не будет ни в чем нуждаться.