Мы тормозим в воротах, и Крис опускает стекло, чтобы набрать код доступа. Через минуту мы заезжаем в гараж под домом.

Его домом. Я никогда до конца не почувствую, что я дома, пока эти секреты не перестанут разделять нас.


Оказавшись в квартире, я сразу убегаю, чтобы принять ванну с пузырьками, намереваясь привести свои сумбурные мысли в некое подобие порядка. Я не позволю себе думать, что Крис отвечает на звонки… те звонки, потому что мое воображение склонно заходить слишком далеко.

Только-только я до подбородка погружаюсь в мыльную пену, как в ванную входит Крис с бокалом вина в руке и садится на край ванны.

– Это поможет тебе успокоить нервы, – говорит он, протягивая вино мне. – У меня обширный винный погреб за городом, который оставил мне отец, и я держу несколько бутылок здесь для гостей.

Вино его отца, спившегося знатока вин, оставленное ему.

Расстроенная этой мыслью, я ставлю бокал на другую сторону ванны. Хватаю его за рубашку мокрой рукой и притягиваю к себе.

– Спасибо, но я его не хочу. Я хочу только тебя.

Он понимающе смотрит на меня.

– Прошлое есть прошлое. Я оставил его позади.

Тревога шевелится у меня в душе. Это в каком-то смысле вписывается в его потребность в контроле, но я точно не знаю как.

– Прошлое – это часть тебя и нас. Ты можешь оставить его на хранение в каком-то другом месте, но не можешь заставить его уйти. И ты не сможешь до конца покончить с этим прошлым, пока мы не встретимся с ним лицом к лицу.

– А что я, по-твоему, пытаюсь сделать?

Может, дело тут вовсе и не в контроле. Может, наоборот, в его потере. Возможно, то, что он привез меня сюда, что обнажает передо мной душу, выбивает его из колеи, а я как эгоистка слишком сильно давлю на него? Слишком лезу в душу?

– Крис…

Звонит его телефон, и он крепко зажмуривается.

– Я должен посмотреть на случай, если это важно.

– Я понимаю. – На самом деле у меня чешутся руки швырнуть телефон в воду.

Он не двигается, словно чувствует то же самое. Звонок прекращается, и его губы дергаются.

– Похоже, не важно. – Крис наклоняется ближе, и сердце мое пускается вскачь: ведь сейчас он меня поцелует.

Телефон опять звонит.

Крис чертыхается и начинает выпрямляться, а я неохотно выпускаю его рубашку. Он встает и вытаскивает телефон из кармана джинсов. Лицо его остается бесстрастным, когда он смотрит на номер и нажимает «отбой». Я чувствую крошечный укол в груди и быстро переворачиваюсь на бок, чтобы Крис не заметил мою реакцию. По крайней мере он опять отклонил звонок. Очевидно, не отвечал и на предыдущие звонки, пока я набирала ванну. Или, может, ответил, и теперь тот «человек» перезванивает.

– Эмбер.

От ее имени у меня сжимается желудок, и я вновь поворачиваюсь лицом к нему. Чувствую себя обнаженной во всех смыслах и радуюсь, что мыльная пена закрывает меня по самую шею.

– Что?

– Ты хочешь знать, кто звонит. Это Эмбер. Всего лишь.

– А. – Не слишком тактичный ответ, но, учитывая его раздраженное настроение, это лучше, чем «знаю», которое я чуть не выпалила. – Почему ты не отвечаешь на ее звонки?

Он взъерошивает рукой свои волосы, оставляя их в сексуальном беспорядке.

– Потому что сейчас я, черт возьми, велел бы ей держаться от тебя подальше, но только подоходчивее.

Я поражена тем, как он зол. Кажется, даже чересчур, и хотелось бы мне знать почему.

– Она не заманивала меня в ловушку. – Я понятия не имею, почему защищаю женщину, которая не задумываясь растоптала бы меня своими «шпильками».

– Она загнала тебя в угол.

– А я позволила ей сделать это. Ошибка, о которой я сожалею.

– Ты не знаешь, на что способна Эмбер, а я знаю.

«Крис случился со мной». Я опускаю глаза, когда в памяти всплывают слова Эмбер. Слышал ли он, что она сказала мне? Имеет ли то обвинение, которое я почувствовала, какое-то отношение к его гневу? Да, думаю, имеет.

Я поднимаю глаза в поисках каких-нибудь ответов, но моргаю от неожиданности при виде Криса, снимающего рубашку.

– Что ты делаешь?

Твердые линии его лица смягчаются в ответ на этот глупый вопрос – пример очередной быстрой смены настроения.

– Раздеваюсь. А ты что-то имеешь против?


Мой взгляд скользит по восхитительно скульптурному телу, задерживается на сексуальных бицепсах, и во рту у меня пересыхает. Вопросы об Эмбер улетучиваются.

– Ни в коем случае, – заверяю я его и сама слышу в своем голосе возбуждение. – Почему так долго?

Он скидывает одну туфлю.

– Опять пытался быть галантным и дать тебе возможность понежиться в ванне. Что-то ни черта у меня не получается.

– Я рада, что ты это понял.

Когда вторая туфля летит в сторону, снова звонит его мобильный.

Раздраженная на Эмбер за то, что врывается в мою маленькую фантазию, я спрашиваю:

– Опять?

Крис бросает взгляд на телефон.

– На этот раз Блейк.

– Он мне нужен! – Я сажусь прямо, разбрызгивая пену и воду. – Мне надо поговорить с ним немедленно.

Глаза Криса окидывают мою голую грудь, потом поднимаются к лицу.

– Такая реакция моей женщины на другого мужчину – не совсем то, что может мне понравиться.

Я сажусь на колени.

– Не шути. Ответь, пожалуйста, и включи громкую связь, чтобы я не намочила телефон.

С озадаченным видом Крис нажимает кнопку и говорит:

– Одну минуту. Сара хочет поговорить с тобой.

Он садится на широкий край ванны и подносит телефон поближе ко мне. Я опускаюсь назад в воду и прижимаю колени к груди. Крис вопросительно вскидывает бровь, я киваю, после чего он говорит:

– Мы слушаем тебя, Блейк.

– Ну и хлопотное же дельце вы, ребята, мне подкинули, скажу я вам, – хмыкает Блейк в трубке. – Но мы, Уокеры, не любим подводить красивых женщин. Однако новостей у меня пока нет. Впрочем, как говорится, отсутствие новостей – тоже хорошая весть.

– На этот раз не насчет Ребекки, – говорю я, подумав об Эллином молчании, и значение этого молчания не может не тревожить меня. – Я ходила сегодня в мэрию посмотреть на Эллино свидетельство о браке.

– Что? – вскидывается Крис. – Когда?

– Утром. Шанталь водила меня.

Он открывает рот, потом бросает быстрый взгляд на телефон и сжимает губы, очевидно, решив, что то, что он собирается сказать, лучше сообщить наедине.

Я продолжаю:

– Когда Элла сюда приехала, она сказала, что сбежала с мужчиной и вернется через две недели. Но по закону приезжему можно здесь вступить в брак только после шестидесятидневного срока проживания.

– Может, ее доктор так влюбился, что забыл узнать про законы, – высказывает предположение Блейк.

Крис добавляет:

– Я постоянно живу тут, но не знал о правиле шестидесяти дней. Может, она просто решила пожить здесь подольше.

– Может, – соглашаюсь я без особой убежденности. – Но большинство людей предоставляют требуемое общественное уведомление о предстоящем браке, однако никакой записи нет. Она просто бесследно исчезла.

Мужчины молчат, и эта тяжелая тишина говорит, что оба понимают: дело скверное.

– Я найду кого-нибудь там вам в помощь, – говорит Блейк. – А пока мои люди будут делать все возможное здесь.

– Хорошо, – отзывается Крис. – Я поговорю с Реем, своим охранником, и посмотрю, не предложит ли он что-нибудь еще. Завтра свяжусь с тобой.

– Погодите, – быстро говорю я, – пока вы не повесили трубку, Блейк. Дама в мэрии, которая помогала нам сегодня, сказала, что вчера кто-то еще спрашивал Эллино свидетельство о браке.

Крис хмурит брови.

– А она описала этого человека?

Я качаю головой:

– Мы уже ушли оттуда к тому времени, когда Шанталь сказала об этом. У меня не было возможности задать вопросы.

Вид у Криса недовольный.

– Я съезжу в мэрию, Блейк. А ты займись этим делом у себя и дай мне знать, если что выяснишь. Значит, насчет Ребекки ничего нового? – заканчивает он.

– Ничего. – После секундного колебания, Блейк добавляет: – Эва настаивает на своей невиновности.

– Вы хотите сказать, что она настаивает на моей виновности, – уточняю я с упавшим сердцем.

Крис избавляет Блейка от ответа:

– Позвони завтра, расскажешь последние новости.

– Будет сделано. – Помолчав, Блейк добавляет: – Все образуется, Сара. – И кладет трубку.

Я, кажется, не могу заставить себя пошевелиться. Прикрываю глаза и прячу лицо в коленях.

Крис не произносит слов утешения, и я этому рада. Он интуитивно понимает, что сейчас я не хочу никаких слов. Не в них дело. Мне надо просто минуту помолчать, чтобы успокоить темное нечто, поднимающееся у меня в душе, пока оно не обрело названия. Мне просто нужна… минутка.

Потом руки его ложатся на край ванны передо мной.

– Посмотри на меня, Сара. – Тон его – чистейшее доминирование и властность, и это задевает во мне какую-то струну и заставляет вскинуть на него глаза.

– Хватит. Прекрати.

Я моргаю.

– Что?

– Страх овладевает тобой и разрывает изнутри. Если ты думаешь, что я буду сидеть и смотреть, как ты делаешь это с собой, то ты совсем меня не знаешь.

– Это не страх, – возражаю я.

– Это страх. Сосредоточься на том, что способна контролировать. Именно это я имел в виду, когда говорил о границах в самолете. Ты должна знать, что конкретно можешь подчинить своей воле, и не тратить энергию на то, что не можешь, иначе оно высосет из тебя все силы, вот как сейчас.

– Мы говорим о возможном обвинении в убийстве и…

– Не будет никакого обвинения. Полиция просто собирает доказательства против Эвы, которые позже не позволят ей использовать в качестве защиты. И ты далеко от Сан-Франциско, где тебе пришлось бы гораздо тяжелее.

Я перехожу в глухую оборону:

– Дело же не только в обвинении в убийстве. Гораздо важнее то, что Элла в беде. Я чувствую это… как чувствовала тогда, что Ребекка мертва. – Я давлюсь на последнем слове, не в силах его выговорить.

– И твое беспокойство ей поможет?

Я изумленно смотрю на него. Тон его такой невозможно холодный.

– Не могу поверить, что ты это говоришь! Я не перестану беспокоиться об Элле.

Он приседает передо мной на корточки, и меня пленяет его повелительный взгляд.

– Я не прошу тебя не беспокоиться. Я прошу посмотреть в лицо этому беспокойству и положить его в тот же ящик, в который положила своего отца и Майкла. Потому что оно стоит твоих страданий не больше, чем они.

Эти его слова как удар в грудь. Страх и отрицание всегда были моим ядом. Когда я чего-то боюсь, я отрицаю. Но не могу отрицать того, что происходит сейчас, и не знаю, что с этим делать. Да, отец с Майклом засунуты в ящик, но крышка еще так недавно запечатана, что я не уверена, получится ли у меня.

– Мы наймем лучших из лучших для поисков Эллы, – обещает Крис уже помягче. – И я тоже сделаю все возможное. Но ты должна сосредоточиться на том, что можешь контролировать, а не на том, чего не можешь. – Он проводит пальцем от моей щеки к уху, и я покрываюсь «гусиной кожей», как будто он гладит меня везде. – Это мы атакуем проблемы, а не они нас. И делаем это вместе.

Я заглядываю в глубину его глаз и вновь ощущаю эту, уже знакомую и вполне ощутимую, нашу с ним связь. Она струится по мне как лунный свет по заливу, мерцая и искрясь в душе, рождая покалывающее тепло. Я глубоко вздыхаю и осмеливаюсь признаться, что мои страхи сделали меня слишком уязвимой, слишком легкоранимой. Крис помог мне спрятать прошлое в этот пресловутый ящик и запечатать. Он как добрый волшебник сделал такое возможным.

– Я люблю тебя, Крис. – И мне нравится, как легко мне произносить эти слова, ничего не опасаясь.

– Я тоже люблю тебя, детка. Мы со всем разберемся, обещаю. Все в наших силах, поверь.

Я протягиваю руку и мокрыми пальцами глажу его по лицу.

– Ах, мой прекрасный, талантливый художник. Все в твоих руках, и так было всегда. – Я завидую ему, но приятно сознавать, что и я уже на этом пути, и мне нравится, что не приходится делать это в одиночку.

Он ловит меня за запястье. Глаза его искрятся, соблазнительный изгиб губ намекает на улыбку. Мне нравится вызывать у него улыбку.

– Прекрасный художник?