Теперь он заставляет меня улыбнуться.

– О да.

Некая сексуальная смесь жара и озорства просачивается ему в глаза, предупреждая, что меня ждет какой-то восхитительно порочный сюрприз, прежде чем он поднимает мою руку, прижимается губами к ладони и обводит языком. Я тихо вскрикиваю от этого неожиданного, невозможно эротического действа, а он отклоняется назад, проводя моей мокрой рукой по своей шее, и встает.

Закусив губу, наблюдаю, как он снимает брюки, и даю себе зарок чаще называть его прекрасным, если такова моя награда. Крис и сам не сводит с меня глаз, и когда он, сбросив с себя последнюю одежду, выпрямляется, великолепный в своей наготе, мои глаза буквально пожирают его. Он такой твердый. Везде. Мне нравится, какой он твердый. А мне сейчас жарко, хоть вода уже остыла, но какое это имеет значение?

Он ступает в ванну и тянет меня вниз, чтобы мы лежали боком, лицом друг к другу.

– Твои швы намокнут, – предупреждаю я, дотрагиваясь до повязки на руке.

– Мне сказали, что через сутки уже можно мочить. – Он кладет ногу поверх моей и устраивает свою возбужденную плоть в колыбели моих бедер. – Занималась когда-нибудь сексом в ванне?

– Нет, никогда.

Он начинает игриво дразнить сосок пальцем.

– Я тоже.

Я делаю удивленные глаза.

– Значит, я буду у тебя первой. В известном смысле, конечно.

Он тянет меня на себя и приближает свои губы к моим.

– Ты первая во многих вещах.

Я улыбаюсь и тихо стону, когда он прижимается тазом и плавно входит в меня. Я резко втягиваю воздух в ответ на глубокие толчки, погружающие его на всю длину; потом он затихает и пристально смотрит на меня.

– Насчет тех границ. Ты обнаружишь, что со мной их нет.

– Не помню, чтобы просила о них, – дерзко парирую я.

Он переворачивается на спину, и я оказываюсь сверху.

– Прокатись на мне, детка.

Это один из тех редких случаев, когда он позволяет мне быть наверху, отдает мне контроль, а учитывая, каким пьяняще возбуждающим я нахожу его превосходство, я удивлена, как сильно мне это нравится. Глаза его ощупывают мое тело, и сладострастный взгляд из-под отяжелевших ресниц говорит, что и ему такое положение вещей нравится.

Я упиваюсь сознанием того, что могу заставить этого изумительного, этого прекрасного, всегда, казалось бы, владеющего собой мужчину отдаться страсти без остатка, и с радостью отдаю себя в его власть. Я и помыслить не могла, что когда-либо воплощу в жизнь свою фантазию, которая называется контролем. А он воплотил.

Суббота, 14 июля

Пересадка в Лос-Анджелесе

Я ненавижу делить с кем-то мужчину, ненавижу, когда мужчина делится мной. Об этом я думаю, сидя в аэропорту. Я так близко к дому, но такое чувство, будто очень далеко. Мне кажется важным по возвращении домой понять, что я приму и чего не приму в наших отношениях с «ним», если мы снова будем вместе. Он знает, что я не подпишу больше никакого контракта, но мне хочется чего-то более глубокого, чем чернила на бумаге. Он говорит, что готов к этому, но вот готов ли к обязательствам иного рода? Этот мужчина, который выставлял на всеобщее обозрение наши самые интимные моменты, который привел ее в нашу постель, прекрасно зная, что это расстроит меня. Она меня ненавидит. Я вижу это по ее глазам всякий раз, когда мы оказываемся рядом, но мне все равно пришлось терпеть ее прикосновения. Я вынуждена была смотреть, как она прикасается к нему.

Меня передергивает от одних только мыслей об этом. Единственное, почему я это терпела и могу простить как прошлое, это причина, по которой он так делал. Или по крайней мере я в душе верю, что именно такова причина. Он боялся по-настоящему влюбиться в меня, и я знаю, просто знаю, что именно поэтому он и привлек ее к нашей игре, когда мы с ним начали сближаться. Она была его стеной. Его защитой. Позволит ли он своим стенам разрушиться? Позволит ли мне увидеть его настоящего? Сможет ли полюбить меня, как я люблю его? Знаю только, что меньшего мне не надо. Либо все, либо ничего…

Глава 13


Утро наступает слишком скоро, если учесть, что я все еще живу по сан-францисскому времени и лежу в объятиях Криса. Очевидно, чувствуя то же самое, Крис стонет от звука будильника и прячет лицо у меня на шее.

– Который час?

– Рано. – Я протягиваю руку к прикроватной тумбочке и нажимаю на будильнике «дремать».

Крис поднимает голову и смотрит на дисплей. Шесть тридцать.

– А с чего мы вообще проснулись в такую рань? Мне в музей только к десяти.

– Шанталь повезет меня в посольство получить паспорт, а она считает, что нам надо быть там к открытию в половине девятого. – Я откатываюсь к краю кровати, но нога Криса прижимает мою и удерживает.

– Ты не поедешь в посольство без меня. Я сам отвезу тебя в понедельник. – Тон его абсолютно непререкаемый, не допускающий возражений. Этот голос, который я нахожу таким невозможно эротичным, может поставить меня на колени на ковер.

Этим утром, однако, его приказной тон меня раздражает. Я переворачиваюсь лицом к Крису, и мои ладони ложатся на голый торс, а он плотоядно оглядывает мою обнаженную грудь. Соски мгновенно заостряются, и я раздражаюсь еще больше из-за такой предательской реакции своего тела.

– Не пытайся отвлечь меня, – огрызаюсь я.

– Это ты меня отвлекаешь. Ты не поедешь в посольство без меня.

– Тебе незачем сопровождать меня в посольство, Крис. Там будет полно говорящих по-английски. Кроме того, со мной поедет Шанталь.

– Элла пропала, и какой-то неизвестный тип ее ищет. Я не хочу, чтобы ты болталась одна.

– Болталась? – возмущенно переспрашиваю я, нахмурившись. – Я занимаюсь делом, Крис. И тот, кто расспрашивал об Элле, искал ее, не меня.

– Теперь это связано с тобой, поскольку ты тоже о ней расспрашивала. Я не намерен рисковать. Дождись меня.

– Вчера ты уверял, что я должна сама управлять своей судьбой и перестать поддаваться страху. Теперь ты говоришь, что я должна спрятаться в доме. Ты уж, пожалуйста, определись. Беседа с послом об Элле – действие, а не только страх, и я не хочу это откладывать.

– Ты не едешь, Сара.

В моей душе поневоле начинают просыпаться старые демоны.

– Нет, еду.

Он с минуту сверлит меня взглядом. Я отвечаю ему тем же. Он протягивает через меня руку и хватает со стола свой телефон.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, уверенная, что мне это не понравится.

– Отменяю свои встречи.

Я округляю глаза.

– Нет! – Перекатываюсь на спину и накрываю телефон рукой. – Ты не можешь этого сделать. Твоя работа в музее слишком важна.

– Тогда дождись меня.

Я открываю рот, чтобы возразить, но проблеск какого-то глубокого затаенного чувства запечатывает мне уста. Я вспоминаю, что видела этот взгляд, когда он признался, что боится за мою безопасность. Неожиданно мое прошлое, где мы с мамой были, скорее, собственностью, чем людьми, начинает казаться таким незначительным в сравнении с тем, насколько глубоко смерть коснулась жизни Криса.

Знакомым сексуальным жестом он обхватывает меня за шею и притягивает к себе, а я запускаю ему руку в волосы и приникаю к губам, целуя до тех пор, пока не чувствую, что он расслабляется. Секунды бегут, покалывание растекается по моему телу и скапливается где-то в глубине. Когда наши губы, наконец, разъединяются, я смотрю в его неотразимые зеленые глаза.

– Спасибо, что беспокоишься обо мне. Со мной все будет хорошо, обещаю. Я никуда больше не пойду, только туда и обратно.

Жесткие линии красивого лица смягчаются, настроение меняется. К этим резким сменам настроения у Криса я уже начинаю привыкать.

– Ты никогда не научишься исполнять приказы, да?

Я широко улыбаюсь и говорю то, что раньше ни за что не осмелилась бы сказать:

– Мне кажется, я неплохо делала это на ковре в тот день.

Удивление и чувственный голод плотоядно отражаются в его взгляде, и он опускает телефон на тумбочку.

– Да, – соглашается он хрипло, придавливает меня своей восхитительной тяжестью и раздвигает коленом бедра. Твердая, разбухшая плоть интимно прижимается ко мне. Руки он ставит по обе стороны от моей головы, и волнистые пряди белокурых волос падают ему на лоб. Чувственный голод в его глазах делается прямо-таки ненасытным. Мне становится нечем дышать. – Может, – вкрадчиво говорит он, – мне и сейчас стоило бы отвести тебя туда.

Жидкий жар растекается у меня между ног, и я обвиваю его руками за шею. – А вдруг Шанталь как раз в это время придет?

– А если бы она не должна была прийти, – голова его опускается, и я ощущаю теплое дыхание на своей шее, губах, – ты бы хотела вернуться на ковер?

Эта идея в сочетании с соблазнительным прикосновением его губ к чувствительной коже за ухом рассылает по мне пульсирующую волну желания.

– Да, – прерывисто признаюсь я. – Я бы хотела вернуться на ковер.

Он на мгновение замирает, потом улыбается у меня на щеке.

– Интересно, что бы потребовалось от меня, чтобы уговорить тебя на это нынче утром? – Ладонь его оглаживает изгиб моей груди, спускается ниже и прижимается к животу. Пылающая плоть жаждет его прикосновения. Тревога вновь уходит, и мне хочется закричать от несправедливости. Ну почему все так не вовремя?

Крис протягивает руку и нажимает кнопку «дремать».

– У нас мало времени. – Пальцы скользят в шелковистый жар моего тела, раздвигают, прижимают разбухшую пульсирующую плоть к моей. Нетерпение вспыхивает во мне, когда он добавляет: – Так что не будем терять его понапрасну. – Он одним резким толчком заполняет меня, и я ахаю. – Может, это заставит тебя делать, как я говорю.

– Не рассчитывай на это, – поддразниваю я, но мой дерзкий вызов обращается в непроизвольный стон, когда накал страсти возрастает.

Его щека ласкает мою, губы нежно дотрагиваются до чувствительной кожи шеи, потом уха.

– Тебе придется кое-чем заплатить за мое беспокойство, Сара.

– Чем заплатить? – прерывисто шепчу я.

– Ну, есть множество способов, которыми я мог бы заставить тебя заплатить, – заверяет он меня, потягивая сосок. Я сдерживаю стон, и плоть моя сжимается вокруг него. Он опускает голову, и зубы легонько прикусывают твердую вершинку, прежде чем он глубоко втягивает ее в рот. Мои пальцы стискивают его волосы, побуждая продолжать, но он оставляет сосок и покусывает шею, отказывая мне в том, чего я хочу. – Сегодня же ты заплатишь тем, что смиришься с присутствием другого мужчины. Рей поедет с вами в посольство.

Поневоле на ум приходят записи из дневника Ребекки о том, сколько раз Марк делил ее с другими и как ее это обижало. Какую боль, должно быть, испытывала она. Я чувствовала бы то же самое, если бы Крис попытался сделать такое со мной. Я бы развалилась на мелкие кусочки и уже больше никогда не стала прежней.

– Сара, я никогда, ни при каких обстоятельствах не буду ни с кем тебя делить. Ни за что на свете, ни с единой душой.

Я моргаю и вижу, что Крис внимательно смотрит на меня.

– Что?

– Не знаю, чем это было вызвано, но ты думала о дневнике Ребекки, как Марк делил ее с другими.

Я удивлена, как легко он может читать мои мысли. Это правда. Меня буквально преследует жизнь Ребекки, а теперь и ее смерть.

– Вспомни свои собственные слова, – продолжает он. – Я не Марк, а ты не Ребекка. Ты знаешь меня. Знаешь, что я не делюсь. Ты моя, Сара. Только моя. И больше ничья.

Эти его собственнические слова освещают меня, согревают и прогоняют холод воспоминаний. Я обвиваю его за шею, отсекая все, кроме тепла у него в глазах и ощущения его во мне.

– Мне нравится быть твоей.

В глазах его вспыхивает чисто мужское удовлетворение.

– Тогда тебе лучше смириться с тем, что я буду тебя защищать, нравится тебе это или не нравится. Либо Рей едет с тобой в посольство, либо я.

Я игриво хмурю брови.

– Ты опять подавляешь меня.

Он легонько прикусывает мою нижнюю губу, потом лижет ее.

– Я компенсирую это тебе.

И он, разумеется, компенсирует. О, еще как.


Крис натягивает светло-голубые джинсы и белую майку с логотипом музея и отправляется вниз сварить кофе. Я выбираю черную юбку, черную шелковую блузу, черные сапоги до колен и расчесываю свои только что вымытые длинные волосы, пока они не рассыпаются шелковистой массой по плечам. Довольная, что выгляжу вполне строго и официально, иду на кухню. Какая-то странная нервозность охватывает меня при мысли о том, что я еду в посольство. Как глупо волноваться, когда я просто еду получить паспорт, но не так-то легко совсем не обращать внимания на настроение Криса. Я не понимаю, как кто-то здесь может связать меня с Эллой. Или может?