– Приходи, – великодушно согласился Энрике.

Когда конюх поставил кобылу в стойло, расседлал ее и ушел, Ниол неожиданно спросил:

– Я могу остаться наедине с Мечтой? Я хочу поговорить с ней.

Энрике пожал плечами, потом кивнул. Этот парень держался на удивление независимо и смотрел на него так, будто он, Энрике Вальдес, был прозрачным как стекло. Судя по всему, для юного метиса не имели значения ни деньги, ни титулы; он верил в нечто такое, о чем молодой дворянин даже не представлял.

Убедившись в том, что в конюшне никого нет, Ниол уверенно и вместе с тем с предельной нежностью положил ладонь на лоб лошади и заговорил. И если бы кто-то вознамерился его подслушать, он бы ничего не понял, потому что юноша обратился к Мечте на языке мапуче.

Ниол говорил ей о ночных звездах, которые сверкают, как капли росы в паутине, об утренних облаках, тающих незаметно и неслышно, словно во сне, о солнце, которое дарит тепло и свет всем, независимо от их происхождения, о том, как сложно любить жизнь и как она все-таки прекрасна. И конечно, о своей любви к Паоле.

В эти минуты Ниолу чудилось, будто белая лошадь по кличке Мечта – единственное существо на свете, способное его понять.

Глава Х

Собираясь отправиться вместе с Энрике в его поместье, Паола нарядилась в платье из черной тафты с прорезями на рукавах, сквозь которые была видна пестрая материя нижнего одеяния. Согласно моде того времени, поверх кожаных туфелек девушка надела деревянные сандалии с массивным каблуком из пробки, которые делали фигуру выше и придавали ей соблазнительную стать. Чтобы не быть замеченной и узнанной, Паола накинула на себя легкое, как дым, покрывало из полупрозрачного шелка, которое на самом деле было не чем иным, как инструментом невинного девичьего кокетства.

Девушка ехала в карете, которую прислал за ней Энрике, и ее обуревали мечты. Неужели совсем скоро они рука об руку выйдут в свет? Неужели ей суждено увидеть королевский двор?! Вместе с тем Паола не совсем понимала, как быть с прежним миром. Иногда девушка думала, что попросту сложит его в сундук и увезет с собой, хотя чаще ей казалось, что это решение способно разрушить все то, чем она жила десять лет.

Паола жалела о своем саде, в котором провела детство и который стал приютом ее грез. Она вспоминала, как подрагивала влажная от росы листва, приветствуя ее по утрам, как приятно было ступать босыми ногами по упругой траве и прикладывать прохладные ладони к горящим щекам.

Однажды настал момент, когда и дом, и сад стали казаться ей ловушкой, тюрьмой, из которой она пожелала вырваться, вырваться любой ценой, но так ли это было на самом деле?

В смутных тайниках души Паолы хранились воспоминания, которые она не любила ворошить. Девушка почти не помнила мать, которую увели незнакомцы, и себя, заточенную в монастырь. Потом появился Армандо, забрал ее к себе и внушил ей, будто он ее отец. Паола всегда знала, что он стережет ее подобно тому, как цепной пес стережет кость, и в ее душе брезжила надежда на освобождение. Девушка верила, что когда-нибудь она заживет другой жизнью. Когда на горизонте появился богатый и знатный Энрике, Паола стала лелеять надежду, что именно он станет ее спасителем.

Молодой дворянин встретил свою гостью у ворот и помог ей спуститься на землю. На нем был шикарный наряд: расшитый золотыми медальонами камзол из черного бархата с гофрированным воротником, короткие штаны, чулки и украшенные разрезами атласные туфли.

Увидев перед собой столь ослепительного вельможу, Паола слегка оробела. Энрике торжественно провел девушку в свои владения, дабы она могла насладиться видом роскоши, в которой ей предстояло жить.

Великолепный дом имел прямоугольный внутренний двор, вдоль которого шли галереи второго этажа. Потолок в главном зале был деревянным, а украшения стен и дверей выполнены из гипса. Девушка впервые увидела такое количество резной мебели, мраморных каминов, гобеленов, ковров, до блеска начищенных медных канделябров, золота и серебра. Для освещения комнат использовались дорогие восковые свечи, какие можно встретить только в церквах.

– Твой дом похож на королевский дворец! – прошептала Паола, и Энрике самодовольно изрек:

– Король правит государством, я же управляю своим поместьем – каждому свое, и каждый счастлив по-своему! Ты станешь украшением моего дома, истинным бриллиантом моих покоев!

Последние слова не понравились девушке, но она не нашла что возразить. После того как владения были осмотрены, Энрике приказал подать вино и сладости и заставил Паолу выпить два бокала терпкого, густого и красного как кровь вина, отчего ее голова отяжелела, а на душе, напротив, стало легко, захотелось смеяться и болтать.

– За наше будущее! – сказал Энрике, сияя улыбкой. – Ты подарила мне свое сердце и тем самым отворила двери в рай!

В следующую секунду у Паолы захватило дух от его поцелуя и она почувствовала, как сильные руки Энрике властно подхватывают ее и куда-то несут. Девушка очнулась за закрытыми дверями, перед кроватью с роскошным балдахином, очнулась, когда ее одежда уже пришла в беспорядок, а губы молодого человека ласкали ее обнаженную грудь.

Охваченная стыдом Паола хотела оттолкнуть его, но не смогла. Каким-то чудом Энрике переместил ее из мира, в котором он ей поклонялся, в мир, где он мог ею владеть.

– Паола, я схожу от тебя с ума! Если ты любишь меня, докажи это сейчас!

Девушка не вполне понимала, что он подразумевает под доказательством и зачем это нужно делать. У нее не было ни матери, ни подруг, и она была плохо осведомлена о тайнах пола. Иной раз Армандо туманно намекал ей, что существуют запретные удовольствия, придуманные мужчинами и для мужчин, в которых женщина – всегда обманутая и страдающая сторона. Девушка знала, что муж и жена спят в одной постели и занимаются чем-то не вполне пристойным, на что Церковь тем не менее закрывает глаза, потому что это естественный акт, придуманный Богом для продолжения рода. Однако Паола не могла объяснить, как это связано с доказательством ее любви к Энрике. Почему и зачем она должна что-то доказывать? Потому что он ей не верит или потому что она сама не уверена в этом?

Однажды отец сказал ей: «Одно дело – любить женщину чистой любовью, и совсем другое – грязно домогаться ее».

Говоря об этом, Армандо забыл о том, как страстно желал тела Асусены Альманса. Теперь ему казалось, что он любил ее столь возвышенно и безгрешно, как любят Деву Марию.

Пока Паола размышляла, Энрике раздел ее до сорочки и опустил на постель. Девушка была охвачена противоречивыми чувствами и задыхалась от его поцелуев, которые внезапно показались ей назойливыми, неприятно властными, поразительно чужими. Однако ее руки сделались странно слабыми, а тело безвольным; когда ее пронзила острая боль, Паола испуганно и беспомощно затрепыхалась. Губы девушки задрожали, а на глазах выступили слезы. Она приехала сюда, конечно, не за этим, а между тем, вероятно, это была плата за вступление в сверкающий золотом и поражающий своим великолепием мир.

– Теперь ты моя, – сказал Энрике, когда все закончилось, и крепко прижал ее к себе. – Завтра я навещу твоего отца и объявлю о своих намерениях, а когда мы придем к соглашению, я заберу тебя к себе.

Паола, опустошенная, лежала неподвижно. Надо было встать и одеться, привести себя в порядок, но у нее не было сил, ни физических, ни душевных.

Энрике взял амулет, висевший на шее девушки, и с любопытством повертел в руках.

– Что это за языческая штуковина? – шутливо произнес он.

– Она предохраняет меня от дурных людей, – прошептала Паола и добавила про себя: «Но только не от разочарований и ошибок».

– Отныне она тебе не нужна, ибо теперь твоя судьба в моих руках! – сказал Энрике, и эти слова пробудили в душе девушки тайное и до боли острое чувство протеста.

Обратный путь прошел для Паолы словно в тумане. Сидя в карете рядом с девушкой, Энрике шептал ей ласковые слова, целовал ее лицо, шею и руки, но ни разу не спросил о том, как она себя чувствует после того, что случилось. Для него это было привычным делом, приятным и забавным приключением, по поводу которого не стоило ни задумываться, ни огорчаться.

Очутившись в своем доме, Паола прошла в кухню. Ей хотелось пить, и она попросила у Химены воды. Руки девушки, принявшие глиняную чашку, слегка дрожали, а губы были бледны, как лепестки увядших цветов. Вместе с тем она была рада тому, что очутилась в привычном мире. Череда великолепных комнат, диковинные предметы, бьющая в глаза роскошь – все вдруг показалось нелепым сном. Реальными были только боль, сохранившаяся в теле, и обида, пустившая корни в душе.

Лишь когда чашка опустела, Паола поняла, что пила не воду, а что-то другое, возможно отвар каких-то трав, то, что принесло облегчение и душе, и телу. Разум начал проясняться, боль исчезла. Девушка глубоко вздохнула, отгоняя обрывки недавнего сна, и внезапно посмотрела на мир другими, взрослыми и трезвыми глазами.

– Не беспокойся, – вдруг сказала Химена. – Главное – у тебя не будет ребенка.

Паола вздрогнула и залилась краской. Откуда индианка узнала о том, что случилось? Вокруг Химены всегда витал дух недосказанности, тайны. Эта женщина не отличалась многословием, но, если ей случалось заговорить, ее слова пронзали насквозь.

Девушка медленно провела рукой по волосам.

– У меня вообще не будет детей?

– Будут. Но не теперь, – спокойно произнесла индианка и добавила: – Завтра человек, о котором ты сейчас думаешь, придет в этот дом.

Паола встрепенулась.

– Что со мной станет?

– Тебе придется жить в другом мире, совсем не похожем на тот, который окружает тебя сейчас.

– Иногда мне чудится, что я останусь здесь навсегда, – вздохнула Паола и призналась: – И… я думаю, что так будет лучше.

Химена покачала головой.

– Никто из нас не останется здесь навсегда. Это временное убежище.

– Почему ты задержалась в этом доме на десять лет? – спросила девушка.

– Из-за своего сына.

Она ответила без колебаний, уверенно и твердо, и Паола задумчиво обронила:

– Мне кажется, Ниол несчастлив.

– Просто его время еще не пришло.

– Откуда ты все знаешь, Химена?! – воскликнула Паола. – Порой ты представляешься мне волшебницей, способной предсказать даже путь звезд!

Индианка оставалась невозмутимой.

– Иногда мы кажемся себе лодками, пустившимися в путь в бескрайнем океане, однако каждый из нас приходит в этот мир со своей судьбой, изменить которую невозможно. И еще мы рано или поздно познаем истину.

– Разве она существует?

– Конечно. Старые истины никогда не расходятся с жизнью.

В кухню вошел Ниол. Он не заметил Паолу, сидевшую на скамеечке в темном углу, и воскликнул, обращаясь к Хелки:

– Зачем ты говорила, что у нас нет будущего?!

Он хотел рассказать матери о сегодняшнем дне. Небо сияло голубизной, воздух был на диво чист и свеж. Тропа, по которой он ехал верхом на белой лошади, взбежала на пригорок, откуда открылся чудесный вид на округу, изумрудную долину и золотые холмы. Ниол испытывал небывалый прилив внутренних сил и чувствовал себя способным на любые, самые великие и смелые свершения.

Его радость омрачали некоторые сомнения: если Паола поселится здесь, будет ли она владеть Мечтой? Видя счастье любимой женщины, сможет ли он испытать хотя бы тень удовлетворения? Будет ли судьба хотя бы отчасти справедлива к нему?

– Затем, что иногда, чтобы двигаться вперед, надо немного вернуться назад, а чтобы завоевать свое счастье, полезно пережить некоторое разочарование, – ответила индианка.

Ниол оглянулся и увидел в углу кухни Паолу, растерянную, испуганную, с рассыпавшейся прической. В одно-единственное мгновение юноша получил ответ на свои вопросы. Мечта не будет принадлежать этой девушке, ею владеет Энрике Вальдес, так же как отныне он владеет и Паолой.

На него накатила жаркая волна, в глазах заплясали красные звездочки. Кровь гулко стучала в висках, сердце отсчитывало секунды, и эти секунды тянулись, как вечность. Ниол не знал, что сказать, потому что случившееся нельзя было выразить и объяснить никакими словами.

Юноша молча повернулся и вышел из кухни.

На следующий день Ниол трудился на стройке: сделавшись столицей королевства, Мадрид разрастался с невиданной скоростью. Иногда юноша злился, оттого что был вынужден выполнять самую грязную и тяжелую работу, но сейчас физический труд приносил ему облегчение. Он сознательно выбирал самые большие камни, желая изнурить себя работой, чтобы в голове не осталось ни одной мысли, а в сердце – никаких чувств. По лицу струился разъедающий глаза пот, но это было лучше, чем слезы горечи и досады, которые жгли его душу.

Вечером, получив жалкие дневные гроши, Ниол с неохотой отправился домой. Ему было тяжело видеть Паолу. К счастью, девушка укрылась в своей комнате с твердым намерением не выходить оттуда до тех пор, пока Энрике Вальдес не предстанет перед Армандо и не попросит ее руки.