– Лучше я стану побираться, – заявила Катарина.

– Ты говоришь так, потому что не знала голода! Если ты будешь нищей, твоих дочерей никто не возьмет замуж!

– Тогда я отдам их в монастырь, – сказала Катарина, глядя отцу в глаза.

– В монастырь? Детей пособника еретиков?

– Кажется, совсем недавно вы восхищались Эрнаном!

– Я и сейчас не говорю о нем плохо. Я просто не понимаю, как он мог совершить то, что совершил!

– Я сама пойду туда и поговорю с инквизиторами.

Пауль вскочил с места.

– И думать не смей! Явиться к ним без вызова – это все равно что самому сунуть голову в петлю!

Катарина встала и быстро покинула гостиную.

– Дело серьезное, – сказал Пауль хранившей молчание Эльзе, – я не знаю никого, к кому можно обратиться за помощью.

Катарина поднялась к себе в комнату, где ее ждала поникшая, заплаканная Инес. Когда Катарина поведала подруге о том, что говорил отец, девушка сказала:

– Я понимаю господина Торна, он хочет спасти вас.

Катарина принялась ходить по комнате.

– Но не такой ценой!

– Полагаю, Эрнан согласился бы с этим. Прежде всего он подумал бы о вашей безопасности.

Катарина остановилась.

– Эрнан?

– Да. Если он решился помочь чужим людям… Мне кажется, он очень хороший человек. Мне легче его понять, потому что у нас с ним много общего.

– У вас с Эрнаном?

Инес слабо улыбнулась.

– Да. И у меня, и у него никогда не было ни дома, ни богатства, ни семьи.

– У него есть мы, – сказала Катарина. – Я, Лусия и… Исабель.

– Да, и у меня есть вы. И больше мне никто не нужен.

Катарина села рядом.

– Ты говоришь так, будто навек отреклась от всех земных благ. Ты вышла из монастыря, перейдя невидимую границу, разделявшую два мира. Прежде ты пребывала в мире грез, а теперь живешь в мире возможностей.

– Каких? – с грустной усмешкой произнесла Инес. – Кто на мне женится? Я не могу просить твоего отца ко всему прочему позаботиться еще и о моем приданом!

– Прости, я не знала о том, что ты недовольна своей жизнью.

– Что ты, Кэти. – Инес взяла ее за руку. – С кем мне может быть лучше, чем с тобой? К тому же сейчас мы должны думать совсем не об этом.

– Да, об Эрнане.

– Скажи, – вдруг спросила девушка, – глядя на него, ты всегда вспоминаешь того, другого?

Катарина нахмурилась.

– Возможно, так было раньше, но не теперь. Эрнан занял в моей жизни особое место, которое больше не может принадлежать никому.

Она на мгновение закрыла глаза. Да, она отвоевала для него это место, отвоевала у воспоминаний и дум о Рамоне, у тоски и печали о любимом.

Собираясь выйти из дома, Катарина постаралась одеться скромно и в то же время так, чтобы не выглядеть слишком мрачно. Она надела коричневое платье с узким, обшитым белыми рюшами лифом и широким поясом, завязанным спереди свободным узлом. Причесалась очень просто и украсила голову сеткой из темно-золотых парчовых нитей.

Она сообщила Инес о том, что намерена сделать, и та не осмелилась возражать. Катарина надеялась в скором времени вернуться домой и все же попросила подругу в случае беды позаботиться о девочках.

Пауль уже уехал в порт, но внизу Катарина столкнулась с Эльзой. Та сразу все поняла и прямо спросила:

– Все-таки ты решилась?

Катарина прямо и твердо посмотрела Эльзе в глаза.

– Другого выхода нет.

Эльза отвела взгляд. Она казалась непривычно растерянной и поникшей.

– Этот тоже плох, как и тот, о котором вчера говорил Пауль. Конечно, отречься – это ужасно, а не отречься…

– А если бы такое случилось с моим отцом? – спросила Катарина.

– Вот потому-то я и молчала вчера…

– Ничего, – уверенно произнесла Катарина, – до отречения дело не дойдет. Я все улажу, и Эрнана отпустят.

– Ты так уверена в себе?

– В себе – нет. Лишь в милосердии Божьем! Пожелай мне удачи, Эльза!

С этими словами она быстро спустилась с крыльца.

Молодая женщина полагала, что ей придется долго и унизительно выпрашивать аудиенции, но ее сразу впустили внутрь здания и повели по темным коридорам, через зловещие помещения, напоминающие склеп. Катарине чудилось, будто ее руки и ноги скованы холодным железом, а в груди вместо сердца – кусок свинца.

Молодую женщину привели в низкий сводчатый зал с вырубленными в толстых стенах узкими стрельчатыми окнами и причудливыми каменными статуями в углах. Сумрак окутывал тяжелую мебель резного дуба, горы бумаг на столе.

Вскоре появился человек в серой одежде с лиловым поясом. Он опустился в кресло и довольно вежливо, хотя и несколько небрежно кивнул Катарине.

– Садитесь, сеньора.

Катарина села и заставила себя посмотреть в изжелта-бледное лицо человека, на котором выделялись темные бездонные глаза.

– Меня зовут Диего Контрерас, я один из помощников Великого инквизитора, – сказал он. – Мне доложили, что вы желаете побеседовать с кем-либо по делу вашего мужа, сеньора Монкада. Вы пришли сами, потому это будет беседа, а не допрос. Видите, здесь, кроме нас с вами, никого нет, и я, – он слегка развел руками, – не записываю ни слова. Итак, о чем вы хотели поговорить?

Катарина набрала в грудь побольше воздуха.

– О том, как облегчить участь моего супруга.

Диего Контрерас кивнул.

– Прекрасно! Я разделяю ваше желание. Для нас главное – справедливость. Чем откровеннее вы будете с нами, тем скорее мы найдем возможность помочь вашему мужу. Конечно, это будет зависеть также от того, сознается ли он в своих прегрешениях!

– Он уже сделал признание.

Инквизитор склонил голову набок.

– Вижу, вы не считаете его проступок серьезным.

В светлых глазах Катарины вспыхнули золотистые искры.

– Он проявил милосердие…

– Все должно иметь свои границы и свое название, сеньора. Жалость по отношению к преступникам – это не милосердие. Таким образом ваш супруг оскорбил Святую службу. Он поверил в то, что инквизиция может быть несправедлива, чрезмерно придирчива и жестока к еретикам. Наверное, он и раньше говорил вам об этом?

– Нет, никогда.

– А если бы заговорил, вы, как примерная супруга, разделили бы его убеждения?

Катарина пожала плечами.

– Я не задумывалась об этом.

– Все же вы не исключаете такой возможности?

– Ни я, ни мой муж никогда не исповедовали другой веры, кроме истинно христианской. Это все, что я могу ответить на ваш вопрос, – твердо произнесла Катарина.

– Мы же договорились, это не допрос. Вы вольны не отвечать, а просто встать и уйти. Можете сами спросить меня о чем хотите.

Инквизитор улыбнулся, и Катарина содрогнулась от этой улыбки.

– Нет, я лучше останусь. Мне бы хотелось знать, чем именно я могу помочь своему мужу?

Инквизитор смотрел изучающе.

– Чем? Например, принести искупительную жертву.

– Вы имеете в виду денежный выкуп?

– У дьявола нельзя выкупить душу за деньги.

– Мой муж не продавал душу дьяволу!

– Будем считать, что он соблазнился его речами. Но я не об этом. Лично вы, сеньора Монкада, готовы принести искупительную жертву?

– Кому?

– Господу Богу, конечно!

– Да.

– Любую?

Катарина подумала о своих детях. И с запинкой ответила:

– Нет…

– Вот видите. Ваше милосердие тоже имеет свои границы. Хотя, вообще-то, вы должны были бы отдать Господу все, что бы он ни потребовал.

Глаза Катарины блеснули.

– Я верю в то, что милосердие Бога безгранично.

– Правильно делаете. Только иногда Бог проявляет милосердие, наказывая. Знаю, вам трудно меня понять, но между тем это правда. Итак, вернемся к вопросу о жертве. Скажем, вы могли бы снять платье?

– Снять платье? – повторила она с тихим раздражением. – Зачем?

– Не стоит сразу вдаваться в подробности. Тем более что это только для примера. Просто скажите: могли бы или нет?

– Снять здесь? Сейчас?

– Да.

– Я не хочу этого делать!

– Если бы для того, чтобы получить желаемое, мы бы делали то, что хотели, нашу земную жизнь можно было бы назвать жизнью в раю. Вы снимете платье, хотя не хотите этого делать, а мы проявим милосердие к вашему мужу, хотя тоже не хотим этого делать. Вы перейдете свои границы, мы – свои.

Катарина смотрела в обтянутое желтоватой кожей лицо с впалыми щеками и вытянутым подбородком и помимо воли искала в нем признаки помешательства. Она не нашла в словах этого непонятного человека никакого смысла, и ее охватило желание сию же минуту уйти отсюда.

– Почему именно это? – медленно произнесла она, стараясь распутать узел дьявольской логики.

Странно, что в этом месте, где сидят те люди, которые борются с ересью, поневоле начинаешь думать не о Боге, а о нечистом! Катарина слышала, что инквизиторов называют «потрошителями душ», но она назвала бы их осквернителями.

– Для того чтобы показать, насколько тяжело нам бывает нести свою службу и через что приходится переступать, – ответил Диего Контрерас.

– Хорошо, – сказала Катарина, – допустим, я сниму платье. На что я могу рассчитывать?

Инквизитор хищно улыбнулся.

– Это уже торговля. Ее ведут с дьяволом, а не с Богом.

– Вы же не Господь Бог!

– А это богохульство. Я – проводник воли Господа на земле.

– Значит, Господь хочет, чтобы я сняла платье?

– Вы, как женщина, видите только мелочи и не замечаете главного. Как и в поступках вашего мужа. Он хотел помочь еретикам избежать справедливой кары, а вы считаете, что он проявил милосердие к ближнему.

– Значит, по-вашему, снять платье – это жертва?

– С вашей стороны – да. Прошу заметить, сейчас я ничего не говорил про ваше платье, вы сами вернулись к этому вопросу. Вот видите, как просто внушить что-либо человеку. Направить вашего супруга на неправедный путь не сложнее, чем заставить женщину снять одежду.

– Я думаю, мой муж охотно поклянется в том, что не совершал злых поступков, так же как не исповедовал иной веры.

– Конечно, поклянется. Чтобы избежать наказания. Нам же важно, чтобы он очистил свою душу. Потому, прежде всего, он должен покаяться.

– Он уже признался и раскаялся в том, что сделал, – быстро сказала Катарина и вдруг вспомнила, что уже говорила об этом. Сейчас все начнется сначала! Поняв, что не в силах продолжать этот бессмысленный разговор, молодая женщина резко встала.

– Простите, я должна идти.

Ее собеседник спокойно кивнул.

– Я не задерживаю вас. Вы свободны и можете уйти в любой момент.

– Вы так и не сказали, что ждет моего мужа.

– И не скажу. Потому что не знаю.

Катарина перевела дыхание.

– Меня проводят?

– Конечно. Найти выход из наших лабиринтов не проще, чем разобраться в себе.

Едва Катарина покинула помещение, как отворилась некая потайная дверь и в зал вошел человек в такой же одежде, как у Диего Контрераса, но с еще более желчным выражением лица, отмеченным печатью лицемерия и алчности.

– Видел? – спросил его Контрерас. – Правда, красавица?

– Зачем ты ее отпустил?

Тот усмехнулся – цинично и жестоко.

– Она вернется. Они все возвращаются. И мы заставим ее снять и платье, и все остальное.

– Она сильная, – заметил собеседник Контрераса. – Ни на мгновение не вышла из себя и, кажется, ни разу всерьез не испугалась.

– Ломали и не таких. Мы станем спать с ней – и я, и ты. А потом приведем ее мужа и покажем ему его дорогую женушку во всей красе. Он впадет в гнев, и мы сумеем выбить из него такие слова и признания, какие только захотим.

– Почему ты решил задержать именно Эрнана Монкада, а не Пауля Торна? Монкада – голодранец, хотя и дворянин, а Торн очень богат.

– В последнее время было схвачено слишком много влиятельных и богатых людей, потому Тассони приказал пока не трогать состоятельных голландских купцов. Только по его личному велению и никак иначе. Чтобы не было лишнего шума. А Торна мы и без того заставим платить, причем прямо нам. Руки Тассони блестят от золота, а намного ли увеличилось наше содержание?

– Ты прав. Но спешить не нужно.

Контрерас согласно кивнул.

– Мы не будем спешить.

– Кстати, почему Торн принял Монкада в свою семью?

– Потому что тот обесчестил его дочь. Она родила ребенка через шесть месяцев после свадьбы.

– Вот как? Тогда она тем более станет для нас легкой добычей.

Оказавшись на улице, Катарина не сразу пришла в себя. Отдышавшись, она оглянулась на темное здание, торчавшее на фоне голубого неба, точно огромный гнилой зуб. У этого зуба были корни, те самые, уходящие в недра темницы, где в одной из камер томился Эрнан.

Катарина не пошла домой; молодая женщина разыскала контору писца и попросила его записать то, что она скажет. Схватив запечатанную бумагу и расплатившись, она поспешила к мужскому монастырю.

Глава III