Нет, я не схватился за меч. Этот сакс не стоил, чтобы ради него обнажалась благородная сталь. Поэтому я резко и быстро ударил его кулаком в челюсть и, прежде чем тот опомнился, схватил за шиворот и несколько раз ткнул головой в блюдо с остатками рагу. И тут же рядом оказался Теофиль, отшвырнул Хорсу так, что тот покатился, завернувшись в полы накидки.

Кто-то из слуг испугано закричал, но мои рыцари смеялись, а Бэртрада несколько раз лениво хлопнула в ладоши.

Хорса стал подниматься. Ему не дали. Геривей первым с размаху ударил его ногой в лицо, как мальчишки буцают мяч во время игры. Я расхохотался, но тут Хорса вскочил и, не обращая внимания на заливающую лицо кровь, все же выхватил нож. Однако ловкий Ральф де Брийар уже оказался рядом, выбил его.

— Этот сакс посмел обнажать оружие в присутствии графини! — крикнул я. — Так проучим же его!

Никто из нас не хватался за мечи, мы били его, как дерутся моряки в таверне — опускали на него кулаки, били в голову, живот, в ребра. Когда он падал, пинками заставляли подняться, швыряли друг другу. Конечно это было не по рыцарски, но иного этот пес не заслуживал. Мы же были словно в опьянении, нам было весело. В конце концов Теофиль поднял Хорсу и швырнул как куклу об стену. И когда тот упал, я и мои люди окружили его, пинали, топтали, не сразу заметив, что сакс уже не обороняется. Был весь в крови.

Мы не слышали испуганных возгласов в зале, визга женщин, не заметили когда в пылу забавы повалили стол. Наверное мы бы забили Хорсу, если бы откуда-то не возник каменщик Саймон, стал оттаскивать нас.

— Вы же убьете его! Миледи, ради всего святого, вступитесь за Хорсу!

Геривей, в пылу драки, ударил и Саймона, но каменщик оказался парень крепкий и сумел ответить бретонцу так, что тот даже отлетел, вопя рухнул на плиты. Мои воины были распалены и Саймона могла постигнуть участь Хорсы. Но едва они набросились на француза, как в толпу вмешалась Клара Данвиль, визжала, кидалась на них. Кто-то грубо отпихнул ее и она с криком кинулась к графине.

— Миледи, прекратите это! Умоляю вас!

Но Бэртраду потасовка только забавляла. Лишь когда Саймон схватил скамейку и стал размахивать ею, обороняя себя и Хорсу, а моим людям пришлось отступить, графиня решила, что с нее довольно.

— Прекратите! — громко и повелительно сказала она. И когда ее не услышали, даже топнула ногой: — Говорю вам, остановитесь!

Тут и я стал успокаивать разбушевавшихся парней.

— Все. Все! Повеселились и хватит.

Еще тяжело дыша, они переглядывались. У некоторых на лицах появилось даже растерянное, недоуменное выражение.

Я подошел к Саймону, похлопал его по плечу. В конце концов, этот каменщик внушал мне уважение.

— Довольно, поставь свою скамейку. Мы его больше не тронем.

Он повиновался хотя бы потому, что тяжело было держать и скамейку и повисшую на нем рыдающую Клару.

Хорса лежал в беспамятстве.

— Что с ним делать? — спросил я у Бэртрады.

— Что? — она усмехнулась. — Этот человек схватился за оружие в моем присутствии. В темницу его!

Но немного подумав, добавила, чтобы к Хорсе вызвали лекаря.

Через час, переговорив с Бэртрадой, я велел поднять мост во внутреннем кольце крепостных стен. Это означало, что Гронвуд на осадном положении. Ведь в замок проник человек с оружием и, значит, подобное может повториться. Самое время, чтобы послать гонца с письмом к королю. Что я и сделал в тот же вечер.

Меня беспокоило только, что Бэртрада может передумать. Поэтому я не отходил от нее. Вновь напоминал все обиды, настраивал против Эдгара, даже попытался соблазнить ее, но не вышло. Графиня с удовольствием выслушивала мои признания в любви, однако к телу не допускала. Ну и черт с ней, у меня только меньше хлопот будет.

Однако напряжение не спадало. Ведь по сути это мы нарушили покой в графстве, пленили прибывшего с миром Хорсу, и уже это могло настроить против нас местное саксонское население. Поэтому я ежедневно менял пароль для въезда в замок, обходил посты, велел дозорным следить и немедленно донести, когда появится граф.

Он приехал один, без свиты. Имелась у него такая привычка, вскочить в седло и, не дожидаясь сопровождающих, нестись куда-либо. Однако своим нынешним приездом он словно бы подчеркнул, что хочет решить дело тихо, без огласки. А может давал понять насколько не принимает нас всерьез. Но я все же сумел поставить его на место, не впускал в замок, не опускал мосты, сославшись на подобное повеление от миледи.

— Вам, сэр, придется обождать пока графиня не даст нам указания на этот счет, — кричал я ему с надвратной башни.

Мы заставили его ожидать почти час. Это уже исходило от самой Бэртрады и, клянусь бородой Христовой, ну и посмеялись же мы, наблюдая, как Эдгар кружил у ворот собственного замка. Но что нам не понравилось, так то, что вся челядь собралась на внешнем дворе и явно сочувствовала графу. Но ведь они были простолюдины, сброд. И если этот граф-сакс опустился до того, чтобы опереться на них…. Чтож, свою честь он уронит, но против нас, опоясанных рыцарей, ничего не сможет поделать.

Наконец мы опустили мост и Эдгар вошел в главный зал. На пороге под аркой остановился. Я заметил, что Бэртрада не сводит с него глаз, но не страх был в ее взоре, а словно бы восхищение. Я тихо выругался. Дьяволово семя! — он все еще нравился ей. Я же ненавидел его. Ненавидел его длинные синие глаза, смотревшие на нас словно с презрительным прищуром, ненавидел его горделиво вскинутую голову. Он спокойно прошел через зал, небрежно сел на край подиума, на котором стояло кресло Бэртрады. К нему подбежали крутившиеся здесь же собаки, виляли хвостами, и он какое-то время возился с ними, не обращая на нас внимания.

— Вы не желаете узнать, что произошло? — первой не выдержала графиня.

— Я и так знаю, — ответил Эдгар. — Вы велели схватить Хорсу из Фелинга. Но теперь я велю выпустить его, а разногласия с местными саксами улажу сам.

— А если я не позволю освободить этого смутьяна? — выкрикнула графиня.

Эдгар наконец повернулся к ней.

— Не позволите?

Он пожал плечами.

— Тогда вдвойне глупо. Глупо надеяться, что сможете помыкать мною и глупо думать, что я не пойму, что вы пошли на поводу у тех, кому выгоден разлад между нами. И видит Бог, я даже не ожидал, что такая гордая, разумная женщина, позволит так управлять собой.

Бэртрада резко встала.

— Никто на меня не влиял. Приказ заточить Хорсу исходил от меня лично.

Какое-то время он смотрел на нее.

— Какое преступное легкомыслие. Но думаю нам стоит обсудить все это наедине.

Как раз этого я и опасался. Поэтому, едва он встал и протянул Бэртраде руку, я незаметно тронул ее локоть, предупреждая.

Графиня словно и не заметила его жеста и тут же заявила, что у нее нет тайн от рыцарей из ее ближайшего окружения. Мои парни одобрительно загудели, а я перехватил на себе цепкий взгляд Эдгара. Но этого сакса не так и просто было вывести из себя. Он лишь сказал, что глупо вести разговор при посторонних, но ежели ей так угодно…

Признаюсь, он верно оценил ситуацию и изложил все, как было. Эдгару Армстронгу нельзя было отказать в умении высказывать доводы, но Бэртрада недаром жила при дворе, она умела находить лазейки, где их и не было. И когда муж стал объяснять ей, что ее проделка грозит восстанием в Норфолкшире, она ответила, что он не показал себя столь уж верным слугой Генриху Боклерку, если поддерживал тесные связи с храмовниками, покрывал мятежников-саксов и даже помог изгою Гаю де Шампер. Короче выставила его, как своекорыстного смутьяна.

Теперь Эдгар смотрел на нее в упор. Я видел, как потемнели от гнева его глаза.

— Вижу, Бэртрада, ты не теряла времени даром, вызнавая мои дела. Но неужели же ты считаешь, что королю захочется еще разбираться в наших семейных распрях, когда ему хватает и недоразумений в семье Матильды и Анжу?

— Это не просто семейные противоречия. Это измена, какую я раскрыла.

— Чтож, тогда я готов лично ответить перед его величеством. Выслушивать же тебя, когда ты вышла из супружеского повиновения, я не стану. На моей стороне закон, обычаи и Церковь. Я знаю свое право и мог бы принудить тебя повиноваться силой. Может так и поступлю, но я тебя предупредил. Отныне вся вина за наш разлад ляжет только на тебя. Прощай!

При последних словах в голосе графа зазвучал металл. Он отвернулся от Бэртрады и направился к выходу, ни на кого не обращая внимания. Здесь он был у себя дома… и думая так, жестоко ошибался. Ибо Гронвуд уже принадлежал нам.

Я подал знак рыцарям у двери, и они скрестили копья перед лицом Эдгара, не давая ему пройти.

Он поворачивался к нам медленно. Так медленно, что я и еще несколько моих человек успели догнать его. Он через плечо глянул на нас, глаза недобро сузились.

Я выступил вперед.

— Вы, граф, сглупили, явившись сюда в одиночку, — я положил ладонь на рукоять меча. — Отныне вы наш пленник.

Наверное в моей улыбке был открытый вызов и именно ко мне обратился Эдгар, когда спрашивал, понимаем ли мы, что делаем.

— Вы сами это понимаете, сэр. Только что вы открыто угрожали нашей госпоже, а мы ее охранники.

— Леди Бэртрада — моя жена. Я волен поступать с ней, как пожелаю. Во всем христианском мире ни один человек не осудит супруга, пожелавшего наказать строптивую жену.

Я почти не слушал его. Я был напряжен, понимая, что имею дело с искусным воином, воином-крестоностцем. И я уловил момент, когда его рука легла на кинжал. Обычно он носил у пояса три остро отточенных кинжала, и я знал — упусти мы момент, и трое из нас узнают каково у них острие. А у графа был еще и меч, каким он владел с редким мастерством. Однако всего его хваленого умения оказалось недостаточно, когда я выхватил свое оружие и направил острием к его горлу. Я был первым — он не успел. И когда вокруг с сухим металлическим лязгом мои люди повыхватывали мечи, граф Норфолкский оказался в наших руках.

— Вы понимаете, что делаете? — опять повторил он.

Я расхохотался.

— О да, клянусь небом! Мы арестовали саксонского мятежника, изменника короны и распутника, который предпочел дочери короля шлюху из фэнов.

Мои последние слова адресовались графине, так как я все же опасался, что она остановит нас. Но я зря волновался. Бэртрада уже ощутила вкус силы и когда я взглянул на нее… Клянусь Всевышним — на ее лице читалось явное торжество. Бэртрада получила что хотела, она показала мужу, что в их браке главенство принадлежит ей.

По моему приказу Эдгар был разоружен. Я не удержался, чтобы не сказать ему пару колкостей. Теофиль пошел дальше, толкнул графа в спину. Но силу не рассчитал и Эдгар едва не упал. Мы расхохотались. Возможно в этом сказывалось наше напряжение, ибо все мы понимали, что решились на неслыханное — схватить графа Норфолкского в его владениях, в его доме.

Но шаг был сделан — и поздно жалеть об этом!

Эдгар был брошен в подземелье собственного замка, власть перешла к графине. Да что к графине — власть была у нас, у меня!.. Когда прибудут посланцы короля, мы выставим перед ними все, как нам угодно. И будет даже лучше, если Эдгара к тому времени вообще не станет. Поэтому я постарался, чтобы его поместили вместе с Хорсой. И если граф будет убит в подземелье, можно все списать на мятежника-сакса.

Я чувствовал себя победителем, когда обходил посты на башнях. А вернувшись в зал, заметил как веселы и возбуждены мои парни. Бэртрада уже ушла к себе и возможно мне следовало бы пойти к ней, однако куда более мне хотелось остаться со своими верными рыцарями, отметить такое событие, как пленение графа. И захват Гронвуда! Наконец-то Гронвуд-Кастл был моим!

Челядинцы Гронвуда выглядели притихшими, жались по углам, взволнованно шептались, но когда я вошел, вмиг кинулись выполнять мое распоряжение. Принесли бочонок вина, не слишком большой, так как напиваться нам не следовало. Я велел отнести по чарке и стражникам на башнях. Пусть знают, как милостив новый хозяин Гронвуда. А таковым я уже мог себя считать.

— Выпьем за удачу! — я поднял кубок. — За удачу и мужество. Ибо и то, и другое нам еще понадобятся.

И мы весело сдвинули чаши.


* * *

Я просыпался с трудом. Веки были словно свинцом налиты, во рту неприятный сладковатый привкус. Я попытался пошевелиться, но отчего-то у меня не очень получилось. Силы небесные! — когда это я успел так напиться? Помнится, я осушил всего одну чашу, потом мы беседовали с соратниками, я как раз собирался отправиться к Бэртраде…

Сквозь головную боль и похмельную дурноту я ощутил холодок беспокойства.

— Гуго! — звал меня кто-то.

В глазах маячил свет, плыли яркие круги.

— Гуго! Что делать, Гуго?

Кажется это голос Теофиля.

Мои мысли еле ворочались. И сыро мне как-то, неуютно.

Я наконец открыл глаза. Щурился. Надо мною маячило серое марево, белесая дымка. Я толком ничего не мог понять.