Насколько я успел разобраться в происходящем, в этой истории и в самом деле не обошлось без Бэртрады. Дочерей Генриха Боклерка среди остального женского племени выделяла особая закваска, в которой не последнюю роль играла несокрушимая воля. Все зависело от того, на что эта воля была направлена. Примером могла служить моя возлюбленная Матильда, не дрогнувшая даже тогда, когда раскрылась вся история ее отношений со мной. Но Бэртраду, ее сводную сестру, я совсем не знал. Мне, однако, было известно о длительных неладах в семье графа Норфолка и то, что Эдгар получил титул благодаря страстной любви к нему принцессы Бэртрады. Могла ли такая женщина смириться с тем, что ее избранник изменил ей?

Но одно дело протестовать и отстаивать свою честь, и совсем другое — решиться на то, что произошло сегодняшней ночью… Неужели сестра моей возлюбленной способна на кровавое преступление?

Никогда ранее в моем присутствии Тильда никогда не упоминала о своей рожденной вне брака сестре. Было ли это связано с обычным пренебрежением законных детей к бастардам? Или Бэртрада и в самом деле ничего не значила в глазах императрицы? В одном я был уверен: моя возлюбленная не испытывала родственных чувств к супруге Эдгара.

— Где сейчас находится графиня Норфолкская? — спросил я напрямик.

Мне почудилось, что глаза Эдгара зловеще блеснули.

— С самого Рождества она гостит в аббатстве Бэри-Сент-Эдмундс. Большой город, постоянно новые лица. К тому же графиня дружна с настоятелем, преподобным Ансельмом. Чего не скажешь обо мне.

— Ваша супруга, милорд, как я замечаю, по-особому жалует людей, которые вам не по душе.

— Аминь, — усмехнулся Эдгар. — Так повелось с самого начала. Весь этот брак был страшной ошибкой, и мы оба давно поняли это. Но таинство свершилось, и мне ничего не оставалось, как попытаться ужиться с супругой. Я закрывал глаза на ее открытое неповиновение, на попытки разжечь против меня смуту, на предательство моих интересов. По вине Бэртрады погиб мой сын Адам — и я переступил через это. Но если она приложила руку к тому, что случилось сегодня…

Я вновь обратился к нему:

— Если вы убедитесь в причастности леди Бэртрады, прежде всего следует сохранять хладнокровие. Ведь графиня — дочь короля, а что такое ненависть Генриха Боклерка я испытал на себе. Вам не удастся расправиться с графиней, как с проходимцем Бигодом, ибо гнев короля обрушится не только на вас, но и на вашу возлюбленную и ваше дитя. Муж может поступить с провинившейся женой так, как сочтет нужным: изгнать, избить, заточить, навсегда пренебречь ею. Но у него нет права казнить ее. А ведь именно это сейчас у вас на уме, не так ли?

— Да, — утомленно проговорил Эдгар. — Если подтвердится, что она причастна.

Ему ли было не знать, что если графская корона на континенте предоставляет ее обладателю неограниченные права в отношении подданных, в Англии любой лорд — прежде всего сам подданный короля. И Эдгара ничего не спасет, если он решится выйти за пределы своей власти.

Не пускаясь в пояснения, я спросил — сможет ли он смириться и оставить все в таком положении, как сейчас. То есть продолжать жить, полностью игнорируя супругу.

Эдгар покачал головой.

— Это выше моих сил. Тогда я окончательно потеряю Гиту.

Действительно — сколько бы мы тут ни рассуждали, оставалась женщина, которая пострадала больше всех. И ей невозможно объяснить, что нужно и дальше терпеть и смиряться.

Едва сдерживая стон, Эдгар проговорил:

— Сам дьявол ликовал, когда нас венчали с Бэртрадой. Все мы в тот день угодили в западню — и я, и Бэртрада, и Гита. И да поможет мне Всевышний — я не знаю, как жить дальше.

— Сэр, мельницы Господни мелют медленно, но верно. Ноя хотел бы спросить: не думали ли вы попробовать расторгнуть ваш брак с Бэртрадой?

Эдгар взглянул на меня с удивлением. Похоже, эта мысль не приходила ему в голову. И это понятно. Развод был делом немыслимо трудным, требующим огромных усилий, неистощимого терпения и больших денег. Желающим получить развод приходилось многократно обращаться к Святому Престолу, жертвовать, раздавать направо и налево взятки влиятельным духовным особам, унижаться и собирать доказательства. А в случае Эдгара это вдобавок было чревато королевской немилостью и возможной утратой титула. Не говоря уже о том, что факт развода считался позором для всего рода, к которому принадлежал разведенный.

Я осторожно выкладывал все это Эдгару, опасаясь вызвать его гнев. Но он выглядел только взволнованным.

— Мне приходилось слышать, что даже венценосным особам не всегда удается добиться желаемого в таких делах.

— Это так. Но дела о разводе коронованных особ зачастую затрагивают вопросы политики и границ между государствами. Простым же смертным куда легче добиться расторжения брака. Деньги здесь играют не последнюю роль, и не забывайте, что влияние ордена Храма в Риме весьма велико.

Похоже мен удалось вселить в Эдгара крупицу надежды. Когда человек пребывает в таком отчаяние, самый подходящий момент, чтобы дать ему надежду. И видит Бог, я делал это бескорыстно. За моей душей немало грехов, но то, что я сейчас хотел помочь Эдгару, было искренним. Ибо привык платить свои долги, и никто еще не называл меня неблагодарным.

Но перед тем, как проститься с графом, мне надлежало сделать еще кое-что.

— Милорд, не позволите ли вы мне побеседовать с вашей дамой? Я понимаю ее состояние, но мне представляется, что если все, о чем мы с вами только что говорили, сообщит ей лицо стороннее и непричастное, она скорее поймет и примет наши доводы.

Я умолчал о том, что Эдгар сейчас для этой женщины, как бы она к нему ни относилась, — виновник беды, обрушившейся на нее. Но его главная вина заключалась в том, что он не сделал ни единого по-настоящему твердого шага к тому, чтобы уладить отношения со своими женщинами. И жестоко казнил себя за это.

— Да благословят тебя Господь и Пресвятая Дева, родич.

Дважды он назвал меня так. Для изгоя подобное обращение дорогого стоит.

Местный священник не сразу пропустил меня к леди Гите, твердил, что она нуждается в покое. Похоже этот поп искренне переживал за женщину и не допустил бы меня к ней, какими бы благими не были мои намерения. Но уже рассвело, из тумана стали появляться первые силуэты прихожан его церкви и священник отвлекся, отошел к ним, говоря, что сегодня службы не будет. Кого-то из пришедших отправил в замок Эдгара за помощью, сам остался, чтобы отогнать самых любопытных. По сути ему стало не до меня, и я проскользнул без его благословляемого напутствия.

А войдя, в первый миг позабыл все слова. Замер, встретившись с ее оцепеневшим, жутким взглядом. Она как-то неловко сидела на лежанке священника подле спавшей девочки. Дитя выглядело спокойным, как ангел, что резко контрастировало с запечатленным на лице ее матери выражением безысходной муки. Она даже не сразу отреагировала на мое появление. Страшные воспоминания, казалось, отнимают у нее последние силы. Ей бы уснуть… Я понимал, что ей понадобиться усилие, чтобы расслабиться.

Чтобы привлечь ее внимание я негромко кашлянул.

— Я решился потревожить вас, миледи, только потому, что вскоре уезжаю. Более я не буду для вас живым напоминанием о случившемся. Но я хотел бы, чтобы вы выслушали меня…

Далее я вкратце поведал то, о чем мы беседовали с графом. К моему удивлению, женщина вполне равнодушно отнеслась к моим словам о возможной причастности графини к событиям. И казалось, не слышала меня даже тогда, когда я заговорил о возможности развода Эдгара с женой и о том, что ради разрыва с Бэртрадой Эдгар готов лишиться титула и впасть в опалу.

— Но вы и только вы можете поддержать его в этом, — продолжал я. Что-то подсказывало мне, что леди Гита не вполне безучастна к моим речам. — Вы не должны оставлять Эдгара. Ради вас он готов на все. А иначе… Сейчас он не остановится даже перед тем, чтобы убить Бэртраду.

И тут по лицу женщины скользнула тень. Взгляд ее светлых глаз на потемневшем и осунувшемся лице стал тяжелым, как сталь. Она поглядела на меня огромными пустыми глазами. Взгляд ее светлых глаз казался особенно тяжелым на потемневшем осунувшемся лице. Возможно леди Гита и была красавицей, но об этом трудно было судить сейчас. В ее лице было нечто жуткое. Жуткой была и неожиданная улыбка, больше похожая на судорогу.

— Возможно, я плохая христианка, но я хочу, чтобы виновные понесли наказание. Так и передайте графу, — проговорила она.

Я понимал ее. Но и перевел дыхание. Главное, что он еще чего-то желает. Пусть и желаемое — месть.

— И вас не пугает, чем это обернется для вашей девочки?

Женщина коротко вздохнула, на миг прикрыв лицо ладонью, а затем взглянула на меня. Только страх за свое дитя мог вывести ее из этого состояния. Но этим не следовало злоупотреблять. Уловив момент, когда мертвенное выражение исчезло с лица леди Гиты, я заговорил, взывая к ее разуму:

— Никому не ведомо о том, что произошло ночью в фэнах. Те, кто глумился над вами, уже понесли кару. А те, кто выжил, будут молчать. И если вы найдете в себе силы, чтобы в дальнейшем вести себя как ни в чем не бывало — они проиграли. Они поймут, что вы оказались сильнее, и им ничего не удалось добиться.

Это были только слова. Но чтобы следовать им, нужны неженские сила и мужество. Поэтому я продолжал:

— Нет греха в том, чтобы оступиться и угодить в грязь. Грех — оставаться в грязи. Несчастья и удары преследуют нас всю жизнь, но роковым становится только последний. Все прочие нам удается пережить. Нельзя забывать об этом.

Женщина вдруг испустила сдавленный стон.

— Что вы знаете об ударах судьбы!? Что знаете о бесчестии?

— Кому и знать, если не мне.

И тут я назвал свое имя.

Когда человек в беде, ему становится легче, когда рядом оказывается такой же, как он, несчастный и гонимый. Эта женщина знала обо мне, и мое имя, заклеймленное позором, сказало ей все. Она глубоко вздохнула, ее глаза расширились.

— Вы… Вы — враг короля!

Я заставил себя улыбнуться.

— К вашим услугам, миледи.

Она протянула руку, и я ощутил легкое пожатие.

— Сэр… Я восхищаюсь вами.

Ну уж это слишком! Я был опорочен, изгнан, мое имя было покрыто позором и все кто узнавал меня, шарахались как от прокаженного. Словно мое бесчестье могло запятнать и их. И вот эта униженная, измученная, растерзанная женщина пытается приободрить меня.

У меня перехватило дыхание. Я только понял, что эта женщина стоит того, чтобы ради нее рисковать графской короной. А может я стал излишне сентиментальным?

— Запомните главное, миледи. Вам надо заставить себя забыть то, что случилось. Думаю у вас это получится. Само ваше желание отомстить даст вам силы. И вы должны помнить, что вы сами остались живой, жив и Эдгар и ваше дитя не пострадало. Вы все вместе, а это и есть надежда.

Ее губы наконец дрогнули, черты лица смягчились и, слава Богу, глаза наполнились слезами. Теперь пусть выплачется. Слезы для женщины — великое облегчение.

Я вышел. У церкви все еще толпились какие-то люди, доносился сердитый голос священника, требовавший, чтобы они расходились восвояси.

Первым делом я направился к коновязи. Моро положил мне голову на плечо и шумно вздохнул. Я ласково потрепал его по холке.

— Что, брат, беспокойная вышла ночка? Ну, ничего, скоро снова в дорогу. Нам с тобой не привыкать.

Я пока еще не представлял, куда направлюсь. Ригины нет в Норфолке, а в этих краях мне больше не у кого искать пристанища.

Граф появился из церкви только тогда, когда из Гронвуда прибыли его люди. Их было множество — конные ратники, погонщики мулов, запряженных в крытые носилки, несколько женщин-прислужниц. Эдгар велел им ждать, а сам направился к дому священника, но не решился войти — стоял, ожидая, пока прислужницы помогут леди Гите собраться и привести себя в порядок.

Но вот появилась служанка с девочкой на руках. Малышка уже проснулась, вертела головкой и забавно позевывала. Однако, завидев Моро, просияла улыбкой:

— Лошадка с пятнышком!

И стала вырываться, требуя, чтобы ее пустили к коню. Выходит, не я один безраздельно отдал сердце своему вороному. И я невольно улыбнулся, наблюдая, как эта кроха безбоязненно тянется к Моро.

В этот миг на пороге дома священника появилась леди Гита. Эдгар рванулся было к ней, но замер, не решаясь ступить дальше ни шагу. Женщина была с головы до ног укутана в темное покрывало и передвигалась неловко, слегка припадая на одну ногу. Но голова ее была гордо поднята

Приблизившись к Эдгару, она припала к его груди. В этом движении было все — и прощение и нежность. Даже у меня навернулись на глаза слезы, и пришлось отвернуться

Внезапно я услышал его голос, окликающий меня:

— Сэр Гай!

Они оба — Эдгар и Гита — смотрели на меня. Наконец Эдгар проговорил:

— Сэр рыцарь, от всего сердца я прошу вас быть моим…