— Маго — ты старая, выжившая из ума дура. Мой ребенок — наследник графского титула, и я немедленно отправляюсь к мужу.

Маго испуганно взглянула на меня и перекрестилась. Я же торжествующе расхохоталась.


* * *

Паланкин нещадно трясло. Я полулежала на подушках, занавески распахивались — и оттуда тянуло дождем и сыростью. От качки меня мутило, и я, даже не приказывая остановиться, высовывала голову наружу, и меня выворачивало наизнанку. Однако, как бы ни было тяжело, я не позволяла делать остановок. Скорее в Норфолк, только там я смогу овладеть положением.

Силы небесные — до чего же отвратительно чувствовать себя слабой и разбитой. Изжога, тошнота, озноб… Когда Маго, опасаясь за мое состояние, все же требовала сделать привал, я засыпала как убитая. Но проснувшись, тут же приказывала трогаться в путь. От того, как скоро я появлюсь в Норфолке, зависело слишком многое. Мне нужно было всего лишь на час или даже на полчаса остаться наедине с Эдгаром, и тогда я смогу доказать всем и каждому, что у моей беременности есть законная причина.

Ах, до чего же славно все сложилось! Я и не ожидала, что смогу накинуть на Эдгара такую удавку. Этот сакс плодит бастардов от своей шлюхи? А я, со своей стороны, навяжу ему ублюдка какого-нибудь Геривея Бритто и сделаю его продолжателем рода Армстронгов!

И все же, как мы ни торопились, на дорогу ушло больше недели. Ради скорости передвижения я бросила в пути свой обоз, слуг и камеристок, довольствуясь только конными охранниками и тем количеством имущества, которое поместилось во вьюках мулов.

Мы миновали Оксфордшир и Нортгемптон, где некогда я была так счастлива с Эдгаром. Сейчас здесь ничего не напоминало о том блаженном, сияющем солнцем времени, все было серым, унылым, промозглым. Сеялся нескончаемый, мелкий, как пыль, дождь. Дороги были ужасны, лошади теряли подковы, охранники проклинали все на свете, Простуженная Маго кашляла и беспрестанно ворчала.

Но самое ужасное началось, когда мы въехали во владения моего мужа. Начался самый настоящий ноябрьский шторм. Ветер нес ледяные струи ливня, гнул деревья к земле, взбаламученная вода покрыла все низины. Но я уже узнавала знакомые места. Мы двигались вдоль вспенившейся от дождей речки Уз, и я надеялась еще до темноты увидеть бревенчатые частоколы бурга Незерби.

Наконец начальник охраны, перекрикивая бурю, сообщил, что бург показался. Я откинула промокшие насквозь занавески и выглянула. К реке вел крутой спуск, впереди чернел бревенчатый мост.

Внезапно паланкин сильно тряхнуло, и он накренился. Я вцепилась в столбик навеса и отчаянно завизжала, чувствуя, что вот-вот окажусь в грязи под копытами. До меня донеслись крики, истошное ржание мулов, и я увидела, как двое передних животных сползают вниз, скользя по насыпи. Затем поддерживающие паланкин шесты затрещали, мир перевернулся, а в следующий миг и паланкин, и я, и оба задних мула рухнули с кручи.

Помню только удар, треск, наваливающуюся на меня мокрую тушу одного из мулов и собственный нечеловеческий вопль. Холод и дождь обрушились на меня вместе с болью.

Мои люди засуетились вокруг, разрезая ремни паланкина, чтобы освободить меня из под его обломков. Один из охранников попытался меня приподнять, но внезапная резкая боль согнула меня в дугу. По ногам потекла теплая жидкость, в поясницу словно ударили кузнечным молотом, а затем мой живот словно вспороли тупым ножом. Я не могла вздохнуть.

Затем меня куда-то несли. Я оставалась скорченной, жалкой, истекающей кровью и среди многочисленных голосов узнавала только подвывающие стенания Маго. И я уже понимала, что со мной произошло, хотя до последней секунды отказывалась в это поверить.

Даже когда дымное тепло усадьбы окутало меня и чей-то голос проговорил, что нужно послать за повитухой, я все еще сопротивлялась.

Но тщетно. Я была в Незерби, и эти саксы не больно слушались меня. Потом какая-то женщина мяла мне живот, да так, что я начинала скулить. Между ног у меня было горячо и хлюпало. Отвратительно!

Но вскоре меня заставили выпить какое-то тепловатое пойло, и по его сладковатому привкусу я определила, что это маковый отвар, который погружает в забытье, и смирилась.

Теперь мне хотелось только забыться. Не думать о том, что меня ожидает, не чувствовать боли, не знать, что со мной сделают…


* * *

Первое, что я увидела, придя в себя, был вышитый полог над головой. Листья растений, птицы с распущенными хвостами — все яркое, мастерски исполненное. Я в этом разбиралась и сама была вышивальщицей не из последних. В изножии ложа виднелась бревенчатая стена, сбоку на нее падал отсвет огня. Пахло пряными травами, которые бросают на угли жаровен, чтобы заглушить запах сырости — извечной спутницы дождливой поры. До меня донеслись приглушенные голоса. Один, всхлипывающий и дрожащий, принадлежал Маго. Другой — Эдгару Армстронгу.

Я повернула голову. Они оба сидели на скамье у стены. Маго плакала, вытирая глаза краем головного покрывала, а Эдгар, похоже, ее утешал.

Внезапно я подумала — до чего же красив мой муж! Эта свободная поза, легкие завитки каштановых волос, твердый профиль, четкая линия высоких скул. Мой прекрасный крестоносец… Которого я потеряла.

В моем горле вспух ком, и глаза наполнились слезами. Освещенный углями жаровни образ Эдгара расплылся в горячем тумане. Я всхлипнула.

Заметив, что я пришла в себя, оба приблизились к ложу.

— Эдгар…

Он взял мою руку и мягко пожал. Эта сильная и теплая ладонь….

— Тише, Бэртрада, все уже позади. Успокойся.

— Я спокойна. Это… Это сейчас пройдет.

Маго принесла чашу с питьем.

— Выпей это, деточка.

Но я даже не взглянула на нее. Я вцепилась в руку Эдгара и не могла отвести от него глаз.

— Я всегда любила только тебя, супруг мой. Один ты был нужен мне. На что бы я только не решилась, только бы вернуть тебя…

Я оборвала себя, поняв, что говорю лишнее. Эдгар, высвободив руку, принял у Маго чашу, затем присел на в изголовье ложа и, поддерживая меня, поднес питье к моим губам.

— Выпей, Бэртрада. Это вино с пряностями и травами. Оно придаст тебе сил.

Я покорно проглотила содержимое чаши. Эдгар одобрительно улыбнулся, и внезапно мне стало так хорошо, как когда-то в его объятиях. Господь всемогущий, об этом я уже и мечтать не смела.

— Ты не оставишь меня, Эдгар?

— Я побуду с тобой. Успокойся.

Вскоре я снова уснула, так и не выпустив его руки.

Как жалко и глупо я выглядела, я поняла только тогда, когда отоспалась и ко мне вернулась способность трезво мыслить. Эдгар наверняка знал, что со мной случилось. Если не Маго, то его саксы не преминули донести, в каком состоянии меня привезли в Незерби. Но Эдгар был добр и мягок со мной, ловко скрывая, что ему не доставило ни малейшей радости возвращение гулящей жены. Я же скулила и жалась к нему, словно побитая собака. Какой позор!

У меня было прескверное настроение, но я быстро поправлялась и на третий день уже встала и велела женщинам заняться моей внешностью. Однако дух мой не поспевал за плотью. Я страдала. Страдала оттого, что не удалось задуманное, оттого, что Эдгар больше не наведывался ко мне, а значит все осталось по прежнему — на грани полного разрыва. Больше того — я дала ему дополнительный повод требовать развода. То, что должно было стать моим триумфом, обернулось полным поражением. В глазах Эдгара я всего лишь жалкая блудливая женщина, которую он не желает видеть.

Я ненавидела его с прежней силой и постоянно терзала себя мыслями о том, как та, другая, великолепно проводит время в моем Гронвуде. Тогда как я прозябаю в этом жутком обветшалом поместье, где сквозняки проникают сквозь закрытые ставни, а пропитанные жиром факелы чадят, испуская клубы едкого дыма.

Внезапно течение моих мыслей менялось, и я начинала думать, что если Эдгар и разлюбил меня, то по-прежнему испытывает ко мне жалость. И эта жалость не унижала меня, а наоборот — давала надежду. Не будь этой светловолосой твари Гиты, я бы сумела вернуть мужа.

Одно за другим я отправляла послания в Гронвуд, умоляя его приехать.

Но Эдгар не появлялся, и я была вынуждена проводить время с этими грубыми мужланами в Незерби. Начало ноября — время, когда саксы отмечают праздники своих саксонских святых — Адольфа, Уинифред и Алкмунда, прибавьте к этому и общеанглийские дни поминовения святых Губерта, Катерины и Леонарда, и вы поймете, что у этих свиней ни дня не проходило без пьянства и чудовищного обжорства. Крики, хохот, пение в стенах бурга звучали неумолчно — и мне приходилось все это терпеть.

Только каменщик Саймон, находившийся в это время в Незерби, скрашивал для меня эти тягостные дни. Я находила француза забавным. Но как же я должна была опуститься, чтобы находить удовольствие в общении с простолюдином-мастеровым!

Саймон обосновался в Незерби, поскольку Эдгар намеревался возвести здесь каменную стену, перестроив бург на новый манер. Однако сейчас он оказался не у дел, так как из-за непогоды все работы приостановились, и я проводила целые дни в болтовне с этим не лишенным обаяния простолюдином.

Я не обмолвилась — Саймон и впрямь был обаятелен. Была в нем некая мягкая теплота, которая так притягивает женщин вроде моей неверной шлюшки Клары. И хотя Клара уже была женой Пенды, Саймон только посмеивался, упоминая об этом, словно все это не имело никакого значения, и стоило ему только поманить Клару, как она была бы тут как тут. Впрочем, ко мне этот француз относился с неизменным почтением. В его глазах я была прежде всего графиней и дочерью короля.

Окончательно Саймон расположил меня к себе, пренебрежительно отозвавшись о Гите Вейк.

— Саксонка Гита завладела Гронвудом, хотя я строил его для дочери короля. И знаете ли, миледи, до чего она дошла в своей гордыне? Она едва не заставила меня жениться на одной из гронвудских служанок. Хвала небесам, лорд Эдгар вовремя вмешался, иначе я был бы уже далеко за морем, лишь бы не слышать ее поучений.

Но больше всего прочего Саймона занимала его работа. Он был увлечен планами постройки каменной церкви Святого Дунстана в фэнах — там, где стоит деревянная, давно пришедшая в негодность церквушка. Нынешним летом Эдгар и лорд д'Обиньи позаботились, чтобы работы по возведению новой церкви шли полным ходом, и Саймон уже успел выстроить там башню с ребристыми новомодными арками и стрельчатыми окнами. Одно скверно — почва там оказалась недостаточно надежной и начала оседать под тяжестью каменной кладки. Поэтому работы там сейчас приостановлены, пока грунт не осядет окончательно и можно будет исправить недочеты.

Мне приходилось выслушивать и эту ерунду, в которой я ничего не смыслила. Обычно мы располагались в отдельном покое, я перематывала крашенную пряжу для вышивания, Саймон услужливо подставлял руки, а старая Маго мирно дремала в углу.

Наконец Эдгар соизволил явиться. Это случилось в день Святого Мартина[89], когда по традиции начинается убой скота и заготовки мяса на зиму.

В Незерби еще с утра поднялась суета — выводили предназначенный к закланию скот за ворота. Работенка грязная, но все в этот день веселы, хлещут эль ковшами и жарят на кострах самые лакомые куски свежего мяса. Дожди прекратились, и хотя было чертовски холодно и сыро, я поднялась на галерею понаблюдать за всей этой неразберихой и стояла, пряча руки в большую муфту лисьего меха.

Оттуда я и заметила, как в воротах бурга показался Эдгар. Не сходя с седла, он, посмеиваясь, начал о чем-то переговариваться со своими людьми. Я стремглав бросилась к себе.

— Маго, живо подай малиновую пелерину! Эдгар здесь, не хочу, чтобы он застал меня всю в коричневом, словно послушница. И поправь мне волосы!

Но я напрасно спешила. Эдгар явно оттягивал момент встречи, погруженный в деловые разговоры со своими саксами, а я сидела и ждала, продумывая, что следует сказать, чтобы произвести впечатление смирившейся и покорной жены, которая готова на все, только бы вернуть его любовь и уважение.

Наконец раздался скрип ступеней. И с каждым следующим шагом Эдгара мое сердце все больше замирало. Больше недели прошло с того момента, когда у меня случился выкидыш. Достаточно ли я оправилась, ли вернулась моя красота?

Я кусала губы, чтобы они заалели, щипала щеки, пытаясь вернуть им румянец. И когда Эдгар вошел, я так и застыла, спрятав лицо в ладонях, словно в испуге.

— Рax vobiscum[90], — молвил он. Ни улыбки, ни более теплого приветствия, кроме такого, что принято среди монахов или рыцарей-храмовников.

Я присела в поклоне.

В покое с закрытыми на зиму ставнями было полутемно. Только большая жаровня на треноге, стоявшая между нами, давала немного света. Эдгар опустился на скамью, и отсветы бегавших по угольям огней отразились на золотом шитье его ворота, на стальных пластинах пояса.

— Присядь, Бэртрада. Нам необходимо поговорить.

И знаете о чем он повел речь? Все о том же — о разводе.