Кит изрыгает кучу слов на русском, которые я не понимаю. Но мне не нужно понимать их, чтобы знать, что до него дошло моё послание.

— Ты не уйдешь так просто, — он говорит мне, его акцент внезапно в десять раз сильнее, чем пять минут назад. — Разве ты не знаешь, кто я?

И тогда я смотрю на него. Не могу отказаться. Но убеждаюсь, что мой взгляд выглядит холодным и равнодушным, как грабли, пробегающие по верхней части его наполовину лысой головы и прорезающие его до кончиков босых ног.

— Я точно знаю, кто ты, — говорю ему через минуту и наблюдаю, чтобы до него дошло, что я действительно в курсе кто он, и что он из себя представляет. — Вот почему я никогда не хочу видеть тебя снова рядом со своим отелем.

Его проклятия звучат в моих ушах словно музыка, ещё рано, но всё же сейчас я могу считать свой рабочий день оконченным, так как его день я испортил окончательно. И я сам закрою за собой двери люкса.

— Один час, — напоминаю я ему, прежде чем закрыть дверь позади себя. Не думаю, что это займёт намного больше времени.

Глава 3

Ария


— Я заеду позже, Люси. Сначала у меня есть несколько дел, о которых нужно позаботиться, — говорю я своей сестре, когда вылезаю из машины и начинаю долгий путь к отелю «Атлантис», через парковку для персонала.

— Ты обещаешь? — требует она. — Потому что мама сошла с ума и даже не разрешает мне вставать с постели. Я схожу с ума здесь.

— Она не сумасшедшая. Она просто… слишком опекающая. Тебе сделали серьёзную операцию меньше недели назад.

— И я отлично с ней справилась! — фыркает Люси. — Как я справлялась со всем остальным. Но мы все прекрасно понимаем, что это ничего не значит, что это просто отсрочивает неизбежное. И я не хочу провести остаток моей неизбежности, валяясь в постели, когда могу заниматься делом!

Это удар под дых, слышать, как легкомысленно она говорит о собственной смерти. Часть меня — прекрасно знает, и не отрицает, что сестра борется с этой проклятой болезнью всеми возможными способами. Люси так же здорова, как любой другой с тяжелым синдромом «хрустального человека» (прим. пер.: хрустальный человек или так называемая хрустальная болезнь — это синдром ломкости костей). Но есть и другая часть — та часть, которая удерживает меня в Вегасе, даже когда я хочу быть далеко-далеко отсюда, чтобы поддерживать её каждый раз, когда она об этом говорит. Каждый раз, когда мне приходится сталкиваться с тем, что моя младшая сестра не рядом со мной. Она далеко уже больше десяти лет.

— Знаю, знаю, — я успокаиваюсь, поглядывая на часы, пока иду прогулочным шагом через парковку. Уже почти два, чёрт побери, и если я хочу попасть домой, чтобы увидеть Люси, прежде чем туда вернётся мой отец, мне нужно поторопиться. Первым делом мне нужно пойти и забрать свою чёртову зарплату, но я провела всё утро в сети, просматривая объявления и пытаясь найти новую работу.

К сожалению, сейчас лето и большинство работодателей, которым я подхожу, даже если использую свою степень по философии «Вассара» и свою настоящую фамилию, уже приняли студентов колледжа, желающих провести свои летние каникулы на вечеринках Вегаса.

Всё это означает, что я в полной заднице, до тех пор, пока не соберусь бежать обратно к папочке за помощью. Что я категорически отказываюсь делать.

У меня есть немного сэкономленных денег, почти ничего, но достаточно, чтобы продержаться шесть недель без зарплаты. Два месяца, если я исключу мои еженедельные сеансы терапии, что в действительности я не хочу делать. Но учитывая альтернативу — возвращение домой с поджатым хвостом, несколько недель не видеть доктора Коллинз — это меньшая цена, которую придётся заплатить.

На улице 112 градусов (прим. пер.: имеется в виду 112 градусов по Фаренгейту — около 44 градусов по Цельсию) я потею, и когда добираюсь до отеля-казино, то на мгновение останавливаюсь прямо в дверях, чтобы насладиться прохладой кондиционера и попрощаться с сестрой.

Потом продолжаю свой путь через игровой зал с его мигающими огнями и звоном колокольчика игровых автоматов, направляясь к бухгалтерии, чтобы забрать свой чек. По моим подсчётам, я отработала примерно сорок восемь часов, всю неделю до моего пятидневного отгула, и ещё весь вчерашний день. Звучит довольно прилично, но на самом деле это не так, не тогда, когда ты думаешь о том, как долго продлится твой период без зарплаты и отсутствия чаевых, пока не найдёшь другую работу.

Думаю, это будет относительно быстрая процедура, в конце концов, я уволена. Не похоже, что они захотят обсуждать причины увольнения. Однако когда я попадаю в бухгалтерию, меня отправляют в отдел кадров, а когда добираюсь до отдела кадров, оттуда меня посылают наверх, в офис мистера Кейна.

Это совершенно выводит меня из себя. Я имею в виду, действительно. Да, я попала по-крупному, но удар был полностью заслуженным. Плюс, меня уже уволили, что, чёрт возьми, ещё может со мной сделать этот старик?

Я испытываю сильное желание уйти и послать к чёрту все дела. Но мне нужна зарплата — это единственное, что стоит между мной и моей просьбой денег у отца, и я бы предпочла раздеться у шеста, чем выпрашивать у него хоть цент. Не потому, что он не даст мне их, он даст. Проблема лишь в том, что папочка добавит к ним около миллиона условий в придачу, которые я должна буду выполнить. Мне потребовалось двадцать четыре года, чтобы избавиться от этих чёртовых пут и вернуть контроль над своей собственной жизнью и когда я это сделала, он был зол как чёрт. Я ни за что добровольно не надену их на себя.

К тому времени, когда я добираюсь до офиса мистера Кейна на тридцатом этаже, у меня начинает болеть живот. Не потому, что я нервничаю из-за встречи с большим боссом, я больше не нервничаю, но боюсь того, что он собирается мне сказать. Это Вегас и у этих ребят всё схвачено. Если он не захочет заплатить мне, потому что игрок вдруг решил подать в суд, или что-то другое, нет ничего, что я в состоянии с этим поделать. Не без адвоката, которого я в любом случае не могу себе позволить. И не тогда, когда именно я — та, кто так явно ошибся.

Не то, чтобы я собиралась признаться в этом ему или кому-либо ещё. Нет, мне нужна эта чёртова зарплата, и я не уйду отсюда без неё.

Когда я добираюсь до его офиса, то подхожу к секретарю — пожилой женщине с короткими волосами и кислым выражением лица, что напомнило мне монахиню Пресвятой Богородицы Лурдес. Как многие девушки я ходила в католическую школу в старшем классе, когда училась в средней школе. Она говорит мне, чтобы я присела, но я её игнорирую. Вместо этого, подхожу к окну и смотрю на расположившийся внизу квартал Стрип. Отсюда он выглядит почти очаровательно — грязь, порно брошюры и отчаяние кажутся на расстоянии в миллион миль от этого места.

Не могу вспомнить время, когда была далеко отсюда, время, когда блеск и гламур были всем, что я знала о Лас-Вегасе.

Но это было давно, и нет смысла оглядываться назад. Или, по крайней мере, такова моя философия и я её придерживаюсь. Как только я смогу забрать эту чёртову зарплату, то двинусь дальше.

Я настраиваю себя на долгое ожидание; не могу поверить, что Ричарду Кейну есть дело до уволенной официантки, но не проходит и пары минут, как монахиня в гражданской одежде говорит, что я могу войти.

Я поворачиваю голову к двери, ведущей в кабинет, в святая святых, но прежде чем успеваю дотронуться до ручки, она распахивается. И я вижу, как её открывает высокий, хорошо сложенный мужчина с широкими плечами. Человек, который стоит там, наверняка, не семидесятилетний мистер Кейн.

Наши глаза встречаются, когда я перешагиваю через порог, и тела соприкасаются в узком дверном проёме. Несколько долгих секунд я не могу думать, не могу дышать. Не могу делать ничего, кроме как смотреть, как в моём тщательно выстроенном плане не-упасть-в-грязь лицом, происходит сбой.

Не хочу, чтобы он увидел это, не могу позволить это увидеть, поэтому просто смотрю ему в лицо, прямо в глаза, как учила меня моя мама. Но в этот раз это не срабатывает. На сей раз всё ввергает меня в состояние шока. Не потому, что он развратник, как тот русский ублюдок прошлой ночью, а потому что безусловно, он не такой.

Я моргаю, стараясь сосредоточиться, но вижу его зелёные глаза. Насыщенные, зелёные и настолько тёмные, что, кажется, они находят отклик внутри меня. Это та тьма, которую я всегда старалась игнорировать, потому, что так много времени провела в темноте, пытаясь притвориться, что её там нет.

Тот факт, что я могу так легко увидеть своё отражение в его глазах — ужасает. Я должна отвернуться, отойти. Бежать прочь. Но вместо этого просто стою тут в течение нескольких долгих, тихих секунд. Завороженная. Пленённая. Очарованная.

Я не двигаюсь. Не моргаю. Чёрт, не уверена, что даже дышу. Только моё сердце, заходящееся в дикой пляске, доказывает мне, что я ещё жива.

Та маленькая часть моего мозга, кажется, единственная, которая пока функционирует, ужасается, насколько я восхищена этим человеком. Это та же часть, которая кричит на меня, чтобы я бежала, убиралась сейчас же, пока ещё хоть что-то контролирую и к черту эти сорок восемь часов, что они должны мне оплатить.

Я до сих пор не двигаюсь. Всё ещё стою там, в дверях, моя грудь в дюйме или двух от его груди, моё лицо слишком близко, в его личном пространстве. И я наблюдаю за ним так же, как он наблюдает за мной.

Но тут в его великолепных зелёных глазах что-то меняется, что-то мелькает, и на мгновение, только на мгновение, я вижу, что глубоко внутри он напуган, когда смотрит на меня.

Подумать только, меня напрягает мысль, что мужчина может с первого взгляда увидеть всё, что я пыталась скрыть и над чем так упорно работала. Именно эта идея вызывает во мне панику, по глупости искажая настоящее, и заставляет распрямить спину.

— Извините, — говорю я, отклоняюсь и прижимаюсь позвоночником к дверному проёму, чтобы убедиться, что не прикасаюсь снова к мужчине. — Я здесь, чтобы увидеться с мистером Кейном.

— Я — мистер Кейн.

Эта откровенная ложь помогает мне отвоевать себе немного больше контроля. Прищуривая на него глаза, я на дюйм отодвигаюсь от дверного проёма, возвращаясь в приёмную.

— Я видела мистера Кейна, и вы совсем на него не похожи. Не говоря уже о том, что вы лет на пятьдесят моложе того парня, который управляет этим местом.

Теперь он просто улыбается, легко превращаясь из плохого в хорошего и выглядит при этом абсолютно великолепно, настолько великолепно, что если бы я не почувствовала жар его тела напротив своего собственного, то не поверила бы, что он настоящий. Не верю, что мужчина может быть кем-то другим, кроме Бога «Атлантиса», сошедшего с одной из картин художественной галереи, расположенной двадцатью этажами ниже нас.

Но он реален, и его улыбка подчёркивает острые скулы и полные губы, заставляя мои пальцы зудеть от желания запутаться в диких от природы чёрных волосах, обрамляющих его лицо падшего ангела. Это необычное чувство, не моя привычная реакция, что заставляет меня нервничать и делать не свойственные мне вещи…

— Люди говорят, что я похож на свою мать. И, на самом деле, я на сорок лет моложе своего отца, но спасибо за комплимент.

— Ты — сын Ричарда Кейна, — мне трудно поверить, учитывая, что я ничего не слышала о его возвращении. Кажется, что это ужасно большая тайна, и совершенно лишнее знание.

— Это я. Себастьян Кейн. Мой отец болен, поэтому я приехал на прошлой неделе, чтобы взять на себя часть его обязанностей, — произносит он, отвечая на вопрос, который я не задаю.

Ну, это объясняет, почему я не знала, что парень вернулся, всю прошлую неделю я зависала в больнице с Люси, когда сплетня была наиболее распространена.

— Пожалуйста, — говорит он, шагая в проём двери и показывая на свой офис. — Зайдём в мой кабинет.

Говорит паук мухе. А какой у меня выбор, если не зайти в кабинет, не правда ли? Не важно, он терпеливо ждёт, наблюдая за мной теми зелёными глазами-лазерами, и я не могу объяснить, но вижу параллели. Есть часть меня — часть, которая включает предохранитель безопасности, которая хочет сбежать от этого человека, этого офиса, этого момента… так далеко и так быстро, как только возможно. Но я уже сделала так однажды. Я пообещала себе тогда, что не сделаю это снова, и не планирую нарушать свое обещание. Особенно не из-за чего-то столь нелепого, как маленькое сексуальное влечение.

И поэтому я делаю единственное, что могу — захожу в его офис. И молюсь, не позволяя своей гордости встать на пути у здравого смысла.

Но едва я оказываюсь за порогом, как мои каблуки увязают в густом ворсистом ковре, и меня полностью покидает координация, когда я делаю шаг вперёд. Понимаю, что сейчас упаду и выставляю перед собой руки. Но этого не происходит. Сильная рука обвивается вокруг моей талии, резко утягивая меня назад.