– Ну и чего теперь делать? – спросил Юрка Метелкин. – Читать и в каждой фразе сомневаться?

– Нет, конечно. Многие реальные факты из биографий знаменитых людей становятся достоянием гласности. О них широко известно, и их уже трудно исказить, хотя интерпретировать можно по-разному. Здесь важно уметь составить собственное мнение о человеке. А что касается шестого лорда Джорджа Гордона Байрона, этого великого мистификатора чувств, то здесь я бы поостереглась доверять кому бы то ни было, кроме него самого. Вот только, к сожалению, свои личные записи он сжег, когда отправлялся сражаться за свободу Греции.

– Ну вот! – зашумели вокруг.

– А знаете, что сказал об этом Пушкин? – повысила голос Нина Викторовна, успокаивая поднявшуюся волну. – Он сказал: «Зачем жалеть о потери записок Байрона? Черт с ними! И слава Богу, что потеряны. – Учительница словно читала по книге. – Он исповедовался в своих стихах, невольно увлеченный восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил. Его бы уличили, как уличили Руссо, – а там злоба и клевета снова бы восторжествовали. Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением!»

На этой апофеозной ноте должен был прозвенеть звонок. Он не заставил себя ждать. Все довольно зашумели, стали собирать рюкзаки, переговариваясь и обсуждая услышанное.

– Ой, девчонки, а я вспомнила, я фильм смотрела про Байрона. «Леди Каролина Лэм» называется. Там у него с этой замужней леди такая любовь была! – Аня Малышева закатила глаза от восторга.

– Не любовь, а страсть! – поправил лопоухий Колька Ежов, покосившись на Юлю.

– А в чем разница? – уточнил кто-то из пацанов.

– Эх ты, тайга дремучая! – рассмеялся Юрка. – Топай сюда, просвещу!

В эту минуту к Тусе подошел Борька:

– Как говорит наш славный обэжист, выношу тебе устную благодарность, Крылова. Спасла от верного двойбана. Здорово Нину завела этим Байроном. Я ведь после тебя должен был отвечать, а у меня на стихи времени не было. В общем, за мной должок.

– Ага! Долг, как говорится, платежом страшен, – подморгнула Туся и почувствовала, как Лиза тянет ее за рукав.

– А ну пошли поговорим, подружка.

Они оказались под черной лестницей – в этом райском уголке, лучшем месте в школе, где мальчишки втихаря курили, выясняли отношения, а девчонки делились секретами.

– Лиз, давай перекусим в буфете, – заныла Туся. – Я сегодня не завтракала.

– Потом, – отрезала Лиза, усаживая ее чуть ли не силой рядом с собой на скамейку. Улизнуть не удалось.

– Так, значит:

…Но торопливы

Любви приливы.

Любовь на диво,

Как луч, быстра… —

процитировала Лиза по памяти и, склонив голову, спросила: – Ну и что это значит? Колись, подружка, все равно не отстану.

Туся вздохнула:

– Это значит, что у нас с Толиком все кончено.

Лиза, конечно, начала говорить то, что на ее месте сказала бы и сама Туся:

– Тусь, не стоит отчаиваться. Все образуется…

– Ничего уже не образуется, – не стала слушать дальше Туся. – Ты же ничего не знаешь. В общем, я в субботу пошла к Толику, думаю, хватит нам в эти кошки-мышки играть, пора во всем разобраться.

– Верное решение, – закивала Лиза.

– Вот я и разобралась. Подхожу к его подъезду, и тут подъезжает красная иномарка, из нее выходит Толик, за ним светловолосая девица, не девица, а секс-бомба в тротиловом эквиваленте, и он ее на моих глазах целует, нежно так, в щечку.

– Ох! – Лиза прижала руки ко рту, а потом сложила кулачки под подбородком. – А он тебя видел?

– Нет. Я у «ракушек» стояла. Так что все! Аста ла виста, любовь моя, пушистая и чистая…

– Нет, ну подожди! – заволновалась Лиза, отпугнув строгим взглядом старшеклассников, желающих перекурить на любимом месте. – Подумаешь, он ее поцеловал. Мало ли что бывает? Ты вспомни эту осень. Мы с Кириллом тоже поссорились, и я тоже видела собственными глазами, как он целовался с этой Ксеней на дискотеке. И не в щечку, а в губы. Но ведь на поверку все оказалось не так. Ну не совсем так, – поправилась Лиза. – Иногда нельзя верить своим глазам. Нужно же было с ним поговорить, выяснить…

– Лиз, все гораздо серьезнее. – Туся решила расставить все точки над i. – Он провел у нее ночь. Не знаю, любовь там у них, влечение или какое иное чувство, но с пятницы на субботу он был у нее.

Лиза не произнесла ни слова, просто смотрела на Тусю, и ошибиться в значении этого взгляда было невозможно. Жалость. Жалость и сочувствие. Да теперь было уже все равно. Тусе нужно было выговориться. А кто поймет тебя лучше, чем близкая подруга? Никто.

– Я случайно об этом узнала, – сказала Туся, задержав на миг дыхание. Все-таки говорить о предательстве любимого человека неприятно. «Любимого когда-то», – поправила себя Туся и, проглотив застрявший в горле ком, продолжила: – Анастасия Ивановна позвонила утром, Толик не пришел ночевать, она волновалась, вот и стала обзванивать всех, включая и меня. Меня к тому времени дома не было, я как раз мириться к нему побежала. С Анастасией Ивановной разговаривала мама, потом, естественно, она все рассказала мне. Ну а дальше, как принято говорить в таких случаях, осталось сопоставить факты и сделать правильные выводы.

– Вот так дела, свихнуться можно, – растерянно произнесла Лиза. – А Инна Дмитриевна знает, ну, что вы?.. – Лиза не смогла закончить свою мысль. Но и так было понятно, что она имеет в виду слово «расстались».

– Нет. Я ей ничего не рассказывала. И не буду. Ты хоть представляешь, какой обманутой я себя чувствую?

– И что же ты теперь будешь делать?

– Жить, как раньше жила! Подумаешь, любовь умерла. Звезды вон, и те гаснут! – И неожиданно Туся призналась: – А ведь я, дурочка, была на той игре с «вихревцами». Затерялась среди болельщиков на трибуне на самом верху, чтобы он не заметил.

– А клялась, что не пойдешь.

– Мало ли в чем мы себе клянемся.

С этим трудно было спорить. Как Туся не обещала себе забыть Толика, выкинуть его из сердца и из головы, у нее ничего не получалось. Парни, с которыми сталкивал ее случай, казались ей пресными, разговоры их глупыми, чувства неискренними, в общем, все они были жалким подобием небезызвестного человека. И вскоре Тусе пришлось смириться с мыслью, что она готова распрощаться со своим прошлым, но еще не готова принять такое бесцветное будущее. Без Толика.

11

У Толика прошедшая неделя тоже сложилась не лучшим образом. Начать с того, как его встретила мать в ту субботу. Ему еще повезло, что отца срочно вызвали на работу.

– Толик, что это значит? – Голос у матери был не просто строгим, он был железобетонным.

– Что? – отмахнулся Толик устало.

– Все эти ночные вояжи? Эти приезды на иномарках?

– Почему во множественном числе? – усмехнулся Толик, а потом сообразил, о чем идет речь: – Откуда ты знаешь?

– В окно видела. Э-э-эх! – произнесла мать с таким укором, что у Толика мурашки по спине побежали и вернулась головная боль. – Что с тобой творится в последнее время?

– Эта девушка просто друг. Она меня подвезла.

– Пусть так. – Мать вроде как согласилась, но в ее тоне Толик уловил нотки недоверия. – Я сейчас совсем о другом говорю. Откуда в тебе эта черствость взялась? Этот нарциссизм: ничего не происходит, если это происходит не со мной?

– Что за левый наезд, ма? – ошарашенно произнес Толик.

– Левый? Раньше ты так не выражался. Ладно, о Тусе я помолчу: в конце концов, ваши отношения – это ваши отношения, тут ты прав, третий в таких делах всегда лишний. Но почему ты мне вчера не позвонил? Ты не подумал, каково это матери вот так ждать часами, думать, гнать от себя дурные мысли!

– Я не ребенок, чтобы отчитываться за каждый шаг, – разозлился Толик, потирая виски.

– Но и мужчиной тебя не назовешь! Никакой ответственности, чувства долга, – сказала мать и укатила на неопределенный срок к приболевшей сестре в Александров.

Отец хоть на этот раз был немногословен:

– И что ты мечешься, парень? Остановись, оглядись, а потом уже принимай решение. И вот еще что, впредь, если ты не ночуешь дома, мать должна об этом знать. Должна, понял?

– Хорошо! Прости, – буркнул Толик, захлопнул за собой дверь в комнату и повалился на кровать.

Именно с этой кровати он практически целую неделю не поднимался. Каникулы. Спи, сколько хочешь, вернее, сколько влезет. Зарядка и контрастный душ по боку. И так каждый день. Ему ничего не было нужно. Ему ничего не хотелось. Ничего. Его преследовало острое чувство одиночества, особенно когда за окном темнело, вот как сейчас. Все куда-то спешили – кто домой, кто на свидание, а ему некуда и не к кому было спешить. Он ощущал себя оторванным от всех самых близких для него людей. О Тусе он вспоминал с гложущей болью в сердце. Неожиданно Толик обнаружил, что ему не хватает его команды, приколов ребят, придирчивых наставлений тренера. Если бы месяц назад кто-нибудь сказал ему, что он будет скучать по тому, кто его шпыняет, он бы только покрутил пальцем у виска. Но факт остается фактом – эту пустоту в душе нельзя было заполнить ничем.

Толик поднялся, прошел на кухню, поставил чайник. И вдруг задумался: с каких это пор его жизнь стала такой перекрученной? До недавнего времени он считал, что все идет вкривь и вкось с того дня, как Туся бросила ему в лицо обвинение в «звездности», но теперь, кажется, есть все основания полагать, что настоящая катастрофа разразилась в тот вечер, когда он ушел из спортзала.

Взгляд Толика скользнул по зеркалу, задержался на отражении. На него смотрел небритый парень с потухшим взглядом. Да, теперь он мало напоминал подающего надежды баскетболиста. Жалкое зрелище. Эта мысль неожиданно усугубила его раздражение. В эту минуту закипел чайник. Его свист совпал с трелью дверного звонка. Толик выключил газ и пошел открывать.

– О, какие уважаемые люди! – Он широко распахнул дверь и принялся трепаться от растерянности: – Проходите. Что желаете? Чай, кофе, алкоголь, наркотики?

Славка даже не улыбнулся.

– Ничего, только разговор. – Он снял куртку.

– Можешь не разуваться, если не собираешься принимать у меня ванну.

Славик не стал снимать ботинки, а просто в упор посмотрел на Толика:

– Ты чего в институте не появляешься, заболел?

– Здоров. – Толик прищурился. – Давай не будем ходить вокруг да около – ты, случайно, не от Горина?

– Нет, я по собственной инициативе.

– А-а-а, ну тогда пошли в комнату. – Толик постарался ничем не выдать своего разочарования. Мелькнула у него мыслишка, что за ним прислали, и даже настроение улучшилось, но ненадолго.

Толик сел в кресло, предварительно набросив на себя хлопковую рубашку. До этого он ходил по квартире в одних потрепанных джинсах. Славка расположился у окна. Садиться не стал, чтобы не потерять преимущество. Он оглядел неприбранную комнату, скользнул взглядом по небритой физиономии Толика.

– Знаешь, я не хотел указывать тебе на очевидное, но, по-моему, ты ведешь себя, как последний осел…

– Не помню, чтобы я спрашивал у тебя совета, как мне жить, – парировал Толик.

Внутренне он ощущал правоту этих слов, но был уязвлен и хотел компенсации.

– Это не разговор, приятель.

– Наверное, – поспешил согласиться с ним Толик. – Только вот стоит ли бросаться камнями, если сам живешь в доме со стеклянными стенами?

Славик недоуменно взглянул на него.

– Что ты хочешь сказать этой английской поговоркой?

– А то. С Кристинкой бы лучше разобрался.

– А ты с Тусей своей.

– А это не твоя забота.

– А Кристинка – не твоя.

– А я и не спорю. В общем, давай так договоримся. Каждый разбирается со своей любовью сам.

– Заметано. – Славик неожиданно протянул руку, и Толик ее пожал. Получается, они снова друзья.

– Все. Сердечные дела на время в сторону, – сказал Славик. Толик одобрил это решение кивком. – Я вообще-то пришел узнать, когда ты на тренировке появишься?

– А разве вы меня еще не осудили за нетоварищеское поведение и не выгнали с позором? – Нет! Его точно черти за язык тянули.

– Обиделся, значит? – в отличие от Толика Славка говорил вполне спокойно, без каких-либо эмоций. – Зря. Спартакиада скоро. Все флаги в гости будут к нам!

– А ко мне какое это имеет отношение? Я ведь на скамеечке для запасных должен сидеть, не забыл?

– Ой, ладно, не свисти. Можно подумать, мы с тобой на этой скамеечке прежде не сидели!

Толик взглянул на приятеля исподлобья и, криво усмехнувшись, спросил:

– Ну и как ты себе это представляешь: взял и пришел. Или, может, прощения у Горина прилюдно попросить, чтобы на площадку допустил?

– Тебе виднее. Только знаешь, как наш президент говорит: «Лучше быть повешенным за преданность, чем за предательство».

– Кого я предал? – вспыхнул Толик, вцепившись взглядом в капитана.

– Пока никого, разве что себя. – Славка натянул на плечи куртку. – Ну, бывай, центровой, на лекциях в любом случае свидимся. Но учти, если ты в спортзале в ближайшее время не появишься, руки я тебе больше не подам. Не обессудь.