Сильвия Дэй - Испытание страстью

— Я знаю, и мне и на это наплевать.

— Ты не можешь быть таким мстительным. Знаю, вы никогда не ладили с отцом, но есть вещи важнее личных предпочтений.

Перед Майклом поставили новый стакан с виски. Алистер схватил и опорожнил его.

— Твой мозг иссушен непосильной работой, — сказал он, отирая губы.

— Но ты несешь ответственность за продолжение рода…

— Черт возьми! Выражайся яснее… Твои возражения против моего брака с Джессикой исходят не из тех соображений, чем то, что мы якобы не подходим друг другу, а из тех, что, по твоему мнению, я должен обеспечить семью наследником?

— Да, ответственность — это бремя. Разве я не прав? — сказал Майкл с удивительной горечью.

— Должно быть, то, что ты потерял брата, свело тебя с ума. Будь я проклят, если откажусь от того единственного на свете, что ценю, ради сомнительной чести произвести потомка и получить признание.

— Удастся ли тебе примириться с отцом или нет, дело второстепенное по сравнению с тем, что ты не должен пренебрегать титулом.

Алистер подумал, что было бы разумно удалиться. В противном случае всего лишь несколько секунд отделяло его от преступления: он был готов задушить своего старейшего друга. Пока что Майкл не имел представления о происхождения Алистера и потому нес околесицу.

— Продлевать род Мастерсонов никогда не было моей обязанностью и никогда не будет.

Майкл склонил голову набок и прищурил глаза. Внезапно лицо его выразило нечто похожее на ужас.

— Господи! Так ты ничего не знаешь?

— Алистер Колфилд, — повторила Эстер, качая головой. — Никогда бы не подумала. Вы оба всегда были так сдержанны, так холодны друг с другом, и я всегда воображала, что он тебя не интересует.

Джессика смущенно пожала плечами:

— Он изменился, но, более того, в нем открылись такие глубины, о которых я и не подозревала, и не подозревает никто, если он сам не пожелает открыть их. И признаюсь, что всегда находила его физически привлекательным.

— А какая женщина не находила бы? — Эстер подалась вперед, будто собиралась поделиться тайной. — В нем есть какое-то порочное обаяние, нечто греховное. И Господи, теперь он стал мужчиной, таким крупным и сильным. И еще более красивым, чем в юности, просто сногсшибательным! Трудно отвести от него глаза.

— Знаю. И я от него без ума. Откровенно говоря, мне приходится выйти за него, чтобы не смотреть на него постоянно бараньими глазами.

Эстер выпрямилась и налила сестре еще чаю.

— То, как он на тебя смотрит, граничит с неприличием. Ты уже переспала с ним?

— Эстер!

— Значит, переспала!

Эстер запрокинула голову и расхохоталась, напомнив Джессике прежнюю энергичную и живую девушку, какой была много лет назад.

— Так вот я хочу знать, так ли он хорош в постели, каким кажется.

От одной мысли об Алистере Джессику обдало жаром.

— Как ты могла подумать, что у нас завязались близкие отношения? Может быть, он совершенный образец джентльмена.

— Алистер Колфилд? Во время бесконечного морского путешествия? — Эстер рассмеялась своим нежным и звонким смехом. — О любом другом джентльмене такое можно было бы подумать. Но не об этом прохвосте. Итак?..

— Итак… Он столь же восхитителен, как можно подумать, глядя на него.

— Я так и знала! — Эстер улыбнулась сестре поверх края чашки. — Я так рада за тебя, Джесс.

Джессике хотелось бы также порадоваться за сестру, но, судя по всему, для этого не было причины. Эстер казалась слишком хрупкой, особенно для женщины в середине беременности.

— Как обстоят дела у тебя с Регмонтом?

— В постели он все так же хорош, как прежде, — сказала Эстер, и Джессика тотчас распознала в ее тоне слабую нотку горечи. — Пожалуй, даже слишком искусен. Возможно, никто не знает так хорошо тайн женского тела.

— Он тебе неверен?

Эстер поставила чашку и задумалась:

— Понятия не имею. Если даже и так, его аппетиты по отношению ко мне ничуть не изменились.

Последовала долгая пауза, во время которой Джессика пыталась понять, что вызывает такую горечь в ее сестре.

— Эстер, — сказала она, наконец, — пожалуйста, расскажи мне, что не так. Ты слишком похудела. Как насчет младенца, ради которого ты должна как следует питаться, чтобы он родился пухленьким и здоровым?

— Сейчас, когда ты снова здесь, я буду есть больше.

— А когда меня не было?

Джессика вскочила на ноги. Она беспокойно заходила по комнате — скверная привычка, которую их отец пытался искоренить с самой ее юности.

— Ты изменилась, — заметила Эстер.

— Ты тоже. — Указав на лепешки с лимонным кремом, оставшиеся нетронутыми на чайном подносе, Джесс сказала: — Ты ведь их обожаешь. Ты всегда столько их съедала и особенно любила, когда крема было так много, что он пачкал твои пальцы, когда ты откусывала кусочек. А сейчас даже не притронулась к ним. Ты даже не смотришь на них.

— Я не голодна.

— Уверена, что ребенок голоден.

Эстер вздрогнула, и Джессика почувствовала себя ужасно и подумала, что что-то надо сделать.

Джессика вернулась к чайному столу и сестре, опустилась перед ней на колени, взяла руки Эстер в свои и с растущим отчаянием почувствовала их хрупкость.

— Скажи мне, ты больна? Обращалась к доктору? Или причина в чем-то другом? В Регмонте? Ты боишься мне сказать, потому что это я сосватала тебя за него? Скажи, Эстер! Пожалуйста!

Эстер глубоко и трепетно вздохнула:

— Мой брак больше нельзя считать счастливым.

— О, Эстер! — Сердце Джессики дрогнуло от мучительной боли. — Что случилось? Он ссорится с тобой? Можно ли что-нибудь сделать?

— Прежде я на это надеялась. Возможно, добилась бы успеха, будь я сильнее. Как ты! Моя слабость раздражает его.

— Но ты не слабая.

— Слабая. Когда гнев отца обращался против меня, ты постоянно за меня вступалась, и я позволяла тебе это. Я была тебе благодарна за то, что ты переключала его гнев на себя. — Уголки ее рта опустились. — Я была тебе чертовски благодарна.

— Но ты была ребенком. — Голос Джессики пресекся от непролитых слез. — С твоей стороны было умно позволять мне вмешиваться. Все остальное оказалось бы просто глупостью.

— Возможно, зато это было бы проявлением мужества.

Теперь глаза Эстер на бледном лице походили на гигантские зеленые озера. Румяна, которыми она пользовалась, чтобы придать своему лицу более здоровый вид, придавали ей карикатурный вид крикливо накрашенной дамы прежних времен в буклях и парике, а это совершенно ей не шло.

— Мне теперь как раз требуется мужество, а я не знаю, откуда его почерпнуть.

— Я тебе помогу, — сказала Джесс с уверенностью, нежно сжимая пальцы сестры в своих. — Мы вместе найдем выход. Что же касается Регмонта, уверена, что он ужасно волнуется за тебя, как и я. Как только он увидит, что ты поздоровела и обрела новые силы, ваши отношения улучшатся. Для женщины в твоем положении естественно испытывать перепады настроения, но мужчине это трудно понять. Нам вместе с тобой придется заняться его образованием.

Эстер улыбнулась и прикрыла ладонью щеку Джессики.

— Мне жаль, Джесс, что ты не можешь иметь детей. Ты была бы такой хорошей матерью, гораздо лучшей, чем я.

— Чепуха. Ты будешь замечательной матерью и станешь обожать своего ребенка, а я стану очень гордой теткой.

— Твой жених очень сильно тебя любит.

— Думаю, что это так, — согласилась Джессика, прижимаясь лицом к колену Эстер. — Он не может заставить себя сказать это вслух, но я чувствую его любовь, когда он ко мне прикасается. Я слышу это в его голосе, когда он говорит со мной.

— Конечно, он тебя обожает, и нет оснований сомневаться в том, что ты для него желанна. — Холодные пальчики Эстер прошлись по лбу Джессики. — Ты станешь предметом зависти всех женщин Англии. Алистер Колфилд богат, сногсшибательно красив и безумно влюблен в тебя. Плюс еще герцогство. И нет ни одной женщины из ныне живущих, кто бы не был готов на убийство ради того, чтобы поменяться с тобой местами.

Джесс со смехом подняла голову:

— В мечтах тебя заносит слишком высоко. Он никогда не унаследует титула.

Эстер удивленно заморгала, потом глаза ее расширились, и в них отразилось чувство, похожее на ужас:

— Боже милостивый… Так ты не знаешь? Да?

Алистер расхаживал взад-вперед перед каминной решеткой в гостиной городской семейной резиденции Мастерсонов. Его безупречно отполированные гессенские сапоги ступали бесшумно по восточному ковру. Пальцы его были сплетены за спиной, а руки зудели от напряжения, и суставы побелели.

— Оспа.

— Да.

Голос матери был тихим и пронизан страданием.

Луиза, герцогиня Мастерсон, сидела на деревянном резном стуле с неудобной прямой спинкой. Волосы ее оставались такими же темными, как у Алистера, и блестящие локоны, не тронутые сединой, обрамляли прекрасное лицо, все же выдававшее возраст и боль потери троих из ее четырех сыновей. На портрете над каминной полкой она была изображена более чем в натуральную величину и казалась выше и крупнее Алистера, и этот портрет служил фокусирующей точкой в комнате. Ее более юный двойник с улыбкой взирал сверху, а синие глаза, ясные и еще наивные, не знали боли предстоящих трагедий.

Алистер не мог придумать, что сказать. Все три его брата были мертвы, и печаль о них лежала на его сердце огромным тяжелым камнем. Столь же тяжким бременем для него стал и перешедший к нему титул, о котором он никогда не мечтал и на который не зарился.

— Я не хочу его, — сказал он хрипло. — Скажи, как мне избавиться от него.

— Такого способа нет.

Он посмотрел на мать. Мастерсон был дома, но она одна пыталась справиться с немыслимой ситуацией, поскольку ее возлюбленный супруг не переносил вида бастарда, которому теперь предстояло унаследовать его пресловутый титул.

— Он мог бы лишить меня титула, — предположил Алистер, — и это открыло бы путь к наследству какому-нибудь родственнику.

— Алистер…

Она подняла ко рту платок и зарыдала, и этот ужасный звук впился в его внутренности хищными когтями.

— Он не может меня видеть и должен найти способ избавить меня от титула.

— Если бы у него был выбор, то да. Но он никогда не пойдет на то, чтобы публично признать себя рогоносцем и опозорить меня. К тому же следующий претендент на наследство — дальний родственник, кузен, право которого еще требуется доказывать.

— Я не хочу титула, — повторил Алистер, чувствуя, как глухо бьется сердце.

Он хотел вести жизнь, полную путешествий и приключений, вместе с Джессикой. Он хотел приносить ей радость и ставить ее перед необходимостью принимать вызов. Он хотел дать ей свободу, чтобы из ее сознания изгладились воспоминания об унижениях, испытанных в юности, и сделать ее взрослую жизнь бесконечно счастливой и полной.

— Теперь ты станешь одним из богатейших людей в Англии…

— Господи, да я не прикоснусь ни к одному шиллингу из драгоценного состоянии Мастерсона, — выплюнул Алистер, чувствуя, как кровь его закипает при одном упоминании об этом. — Ты и представления не имеешь о том, что я делал для того, чтобы заработать. Он не оказывал мне никакой помощи, когда я в ней остро нуждался. И будь я проклят, если приму от него хоть что-нибудь теперь!

Луиза встала. В руках она теребила платок. Слезы продолжали катиться по ее впалым щекам.

— И что же мне делать? Я не могу жалеть о твоем рождении. Я никогда бы не бросила тебя. Я рискнула всем, чтобы оставить тебя при себе, и Мастерсон согласился на это. Мы вместе приняли это решение, и оба придерживались его.

— И все же сейчас ты здесь одна.

Она вскинула подбородок:

— Это мой выбор, и мне нести последствия этого выбора.

Алистер отошел от камина и приблизился к матери. Над ними на тридцать футов возвышался потолок, а до ближайшей стены было не менее двух десятков. Каждое владение Мастерсона могло похвастать такими же гигантскими пространствами, содержащими мебель и произведения искусства, копившиеся веками.

Дальние стены, казалось, сходились и сжимали грудь Алистера тисками.

Он никогда не чувствовал себя близким этому дому и не испытывал гордости им или чувства принадлежности к нему. Принять и носить этот титул было все равно что носить маску. Прежде он принимал определенную роль, чтобы выжить, но теперь его вполне устраивало его нынешнее положение. Его устраивало то, что он был человеком, которого Джессика любила без всяких условий.

— Это твой выбор, — сказал он тихо, чувствуя себя как узурпатор, которым его всегда считали, о чем постоянно твердили. — Но расплачиваться за это приходится мне.