– Обязательно, Ян, – спокойно вымолвил он. – Мы всегда должны соблюдать все приличия.

И тут Элизабет внезапно поняла, что осуждающая тирада, которую она ожидала от священника, когда тот впервые увидел их, все же была произнесена – тонко и искусно. Разница была только в том, что добрый священник направил ее исключительно против Яна, снимая с Элизабет вину и избавляя от дальнейшего унижения.

Ян, очевидно, тоже понял это. Протягивая дяде руку, сухо сказал:

– Ты хорошо выглядишь, Дункан, несмотря на стертые колени. И, – добавил он, – могу тебя заверить, твои проповеди одинаково убедительны, независимо от того, стою я или сижу.

– Это оттого, что ты имеешь прискорбную привычку засыпать на середине и стоя, и сидя, – ответил священник, пожимая Яну руку.

Ян повернулся, чтобы представить Элизабет.

– Могу я представить леди Элизабет Камерон, мою гостью?

Элизабет подумала, что такое объяснение звучит намного хуже, чем то, что он видел, как она целовала Яна, поэтому поспешно покачала головой.

– Это не совсем так. Я – что-то вроде…

Она не могла придумать объяснение, и священник пришел ей на помощь.

– Путешественница, вынужденная здесь остановиться, – подсказал он. – Я прекрасно понимаю… Я имел удовольствие познакомиться с вашей мисс Трокмортон-Джоунс, и это она срочно отправила меня сюда, как я уже говорил. Я обещал пробыть здесь до завтра или послезавтра, когда она вернется.

– Завтра или послезавтра? Но они должны были вернуться сегодня.

– Произошел несчастный случай… небольшой, – поспешил он заверить. – Эта норовистая лошадь, на которой она ехала, как говорит Джейк, имеет привычку лягаться.

– Люсинда сильно пострадала? – спросила Элизабет, уже прикидывая в уме, как бы к ней поехать.

– Лошадь лягнула мистера Уайли, – поправил священник, – и единственное, что пострадало, так это его гордость и… его… э… нижняя часть. Однако мисс Трокмортон-Джоунс, справедливо считая, что лошадь как-то должна быть наказана, прибегла к единственному средству в ее распоряжении, так как, сказала она, ее зонтик, к несчастью, лежал на земле. Она ударила лошадь ногой, – объяснил он. – К сожалению, в результате достойная леди получила серьезное растяжение связок. Ей дали настойку опия, и моя экономка лечит ее ногу. Она должна поправиться настолько, чтобы вставить ногу в стремя, через день, самое большее, через два. – Повернувшись к Яну, сказал: – Я вполне понимаю, что застал тебя врасплох, Ян. Однако, если ты намерен отомстить и лишить меня стакана твоей превосходной мадеры, я могу остаться здесь на целые месяцы, а не до возвращения мисс Трокмортон-Джоунс.

– Я пойду и… приготовлю стаканы, – сказала Элизабет, вежливо стараясь оставить их наедине.

Направляясь к дому, она услышала слова Яна:

– Если ты рассчитываешь хорошо поесть, то ты пришел не в тот дом. Сегодня утром мисс Камерон уже попробовала принести себя в жертву на алтарь домашнего хозяйства, и мы оба чуть не умерли от ее попытки. Я готовлю ужин, – закончил Ян, – и он, может быть, будет не лучше.

– Я попробую приготовить завтрак, – с добродушным видом вызвался священник.

Когда Элизабет была достаточно далеко, чтобы слышать их, Ян тихо сказал:

– Насколько серьезно пострадала женщина?

– Трудно сказать, учитывая, что она слишком разгневана, чтобы выражаться ясно. Или это может быть из-за настойки опия.

– Что, из-за настойки?

Священник помолчал минуту, наблюдая за птичкой, прыгающей в шумящей над головой листве, затем сказал:

– Она была в странном состоянии. В полном смятении. И сердилась тоже. С другой стороны, она боялась, что ты можешь пожелать проявить к леди Камерон «нежное внимание», без сомнения, такое, какое ты ей оказывал, когда я приехал. – Увидев, что его выпад не вызвал у невозмутимого племянника ничего, кроме вопросительно поднятой брови, Дункан вздохнул и продолжал: – В то же время она также убеждена, что ее молодая леди может убить тебя из твоего собственного ружья, что, как я ясно понял из ее слов, молодая леди уже пыталась сделать. Вот чего я боялся, когда услышал выстрелы, и что заставило меня мчаться сюда галопом.

– Мы стреляли по мишеням. – Священник кивнул, но продолжал, нахмурясь, пристально смотреть на Яна. – Тебя еще что-то беспокоит? – спросил Ян, заметив его взгляд.

Священник колебался, затем слегка покачал головой, как бы прогоняя какую-то мысль.

– Мисс Трокмортон-Джоунс сказала больше, но едва ли этому можно верить.

– Без сомнения, это настойка опия, – заметил Ян и пожал плечами, не желая говорить на эту тему.

– Возможно, – сказал священник, снова нахмурившись. – А я вот не принимал опия, а мне кажется, что ты собираешься сделать предложение молодой женщине по имени Кристина Тэйлор.

– Собираюсь.

На лице Дункана появилось осуждение.

– Тогда чем ты объяснишь сцену, которую я только что видел всего несколько минут назад?

Голос Яна был резок:

– Безумием.

Они направились к дому, священник был молчалив и задумчив, Ян – мрачен. Его не беспокоил несвоевременный приезд Дункана, но сейчас, когда страсть остыла, он был взбешен, что потерял контроль над своим телом. В ту же минуту, как его губы коснулись Элизабет Камерон, Ян как будто потерял рассудок. Несмотря на то, что прекрасно знал, что она собой представляет, в его объятиях девушка становилась обольстительным ангелом. Эти слезы, которые Элизабет проливала сегодня из-за того, что ее обманула подруга. В то же время два года назад она практически наставила рога бедному Мондевейлу без малейшего угрызения совести. Сегодня Элизабет спокойно обсуждала замужество со старым Белхейвеном или Джоном Марчмэном, и не прошло и часа, как жадно прижималась к Яну, целуя его с безрассудной страстью. Гнев сменился отвращением. Ей следует выйти замуж за Белхейвена, с мрачным юмором подумал он. Старый развратник идеален для нее, они стоят друг друга во всем, кроме возраста. Марчмэн, с другой стороны, заслуживал значительно большего, чем неразборчивое потрепанное тельце Элизабет. Она превратит его жизнь в ад.

Несмотря на свое ангельское личико, Элизабет Камерон была такой же, как всегда: испорченным ребенком, умелой кокеткой, у которой страсть преобладала над разумом.


Под мерцающими в черном небе звездами, со стакан виски в руке Ян смотрел на горящий костер, на котором жарилась рыба. Тишина ночи и виски успокоили его. Сейчас, смотря на веселый огонек, он сожалел только о том, что приезд Элизабет лишил его мира и покоя, в которых Ян нуждался и ради которых приехал сюда. Почти год он работал в убийственном темпе и рассчитывал найти тот же покой, который всегда находил здесь, когда бы ни приезжал сюда.

Подрастая, Ян всегда знал, что уедет из этого места, найдет в мире свой собственный путь, и это ему удалось. И все же он всегда возвращался сюда, ища чего-то, чего еще не нашел, что-то неуловимое, что излечило бы его от чувства неприкаянности. Сейчас в его жизни были власть и богатство, такая жизнь устраивала его во многом. Он побывал слишком далеко, видел слишком много, и слишком переменился, чтобы попытаться жить здесь. Ян пришел к такому выводу, когда решил жениться на Кристине. Она никогда не полюбит это место, но будет царить во всех его домах с грацией и достоинством.

Кристина была красивой, утонченной и страстной. Она прекрасно подходила ему, иначе он не собрался бы сделать ей предложение. Прежде чем сделать его, Ян обдумал все, с тем же сочетанием бесстрастной логики и безошибочного инстинкта, которые были характерны для всех деловых решений – он взвешивал шансы на успех, быстро принимал решение и затем действовал. Практически за последние годы Торнтон совершил только один опрометчивый, необдуманный поступок, имевший какое-то значение, – это было его поведение в тот уик-энд, когда он встретил Элизабет Камерон.


– Очень нехорошо с вашей стороны, – улыбаясь, сказала ему Элизабет после ужина, убирая тарелки, – заставлять меня утром готовить, когда у вас это прекрасно получается.

– Не может быть, – ответил Ян мягко, наливая бренди в два стакана и направляясь с ними к очагу, перед которым стояли стулья. – Единственное, что я умею готовить – это рыбу, вот так, как мы ели сейчас. – Он подал стакан Дункану, затем сел и, подняв крышку шкатулки, стоящей на столе рядом с ним, вынул одну из тонких сигар, которые делали специально для него в Лондоне. Взглянув на Элизабет, по привычке спросил: – Вы не возражаете?

Элизабет посмотрела на сигару, улыбнулась и хотела покачать головой, но остановилась, внезапно перед ее глазами встала картина: как почти два года назад он стоял в саду. Тогда Ян собирался закурить одну из этих сигар, когда увидел ее, стоящей там и наблюдающей за ним. Она помнила это так ясно, что видела золотистое пламя, осветившее его чеканные черты, когда он прикрывал огонек ладонями, зажигая сигару. Улыбка на ее лице дрогнула от этого пронзительного воспоминания, и Элизабет перевела взгляд с сигары на лицо Яна, думая, помнит ли он тоже.

В его глазах был вежливый вопрос, он взглянул на незажженную сигару, потом опять на ее лицо. Ян не помнил, она видела, не помнил.

– Нет, совсем не возражаю, – сказала Элизабет, скрывая под улыбкой разочарование.

Священник, наблюдавший этот обмен взглядами, заметил слишком веселую улыбку Элизабет и счел этот инцидент таким же необъяснимым, как и поведение Яна в отношении молодой леди за ужином. Он поднес к губам бренди, незаметно наблюдая за девушкой, затем посмотрел на племянника, зажигающего сигару.

Отношение Яна поразило Дункана, как чрезвычайно странное. Обычно женщины считали Торнтона неотразимо привлекательным, и, как священник очень хорошо знал, тот никогда не отклонял из соображений морали то, что ему предлагали свободно и бесстыдно. Однако раньше он всегда относился к женщинам, падающим в его объятия, со смешанным чувством насмешливого терпения и легкой снисходительности. К его чести, даже потеряв к женщине интерес, Ян продолжал обращаться с ней с неизменной любезностью и вежливостью, будь она деревенская девушка или дочь графа.

Зная все это, Дункан справедливо находил удивительным или даже подозрительным, что два часа назад Ян сжимал в объятиях Элизабет Камерон так, как будто никогда не собирался отпустить ее, а сейчас не обращал на нее никакого внимания. Правда, было не к чему придраться в том, как он это делал, но вместе с тем игнорировал ее, это точно.

Священник продолжал наблюдать за Яном, почти ожидая, что тот украдкой посмотрит на Элизабет, но племянник взял книгу и читал ее с таким видом, как будто выбросил девушку из головы. Поискав тему для разговора, Дункан сказал Яну:

– Как я понимаю, в этом году дела у тебя шли хорошо?

Подняв голову, Ян ответил, слегка улыбнувшись:

– Не так хорошо, как я ожидал, но достаточно хорошо.

– Твои игры не полностью окупились?

– Не все.

Элизабет застыла на мгновение, затем взяла тарелку и начала вытирать ее, она не могла не обратить внимания на то, что услышала. Два года назад Ян сказал ей, что если у него дела пойдут хорошо, то сможет обеспечить ее. Очевидно, этого не случилось, чем и объясняется то, что он живет здесь. Ее сердце наполнилось сочувствием, она подумала, что его великие планы оказались бесплодными. С другой стороны, он живет не так уж плохо, как ему кажется, решила Элизабет, думая о девственной красоте окружающих холмов и уютном доме с большими окнами, из которых видна долина.

Даже с трудом этот дом нельзя было вообразить Хейвенхерстом, но в нем было свое первозданное великолепие. И еще он не требовал целого состояния для оплаты своего содержания и слуг, как Хейвенхерст, что было огромным преимуществом. Она не владела Хейвенхерстом, нет; он владел ею. Этот же красивый небольшой дом, с необычной соломенной кровлей и несколькими просторными комнатами, был прекрасен в этом отношении. Он давал кров и тепло, не требуя, чтобы тот, кто жил в нем, лежал по ночам без сна, обеспокоенный тем, что известь осыпается с камней, и сколько надо заплатить за починку одиннадцати печных труб.

Очевидно, Ян не понимал, как сильно ему повезло, иначе не тратил бы время в клубах для джентльменов, или других местах, где играл, в надежде выиграть состояние. Ему надо бы оставаться здесь, в этом суровом прекрасном месте, где он чувствовал себя так свободно, которому он принадлежал… Элизабет так погрузилась в эти размышления, что ей не приходило в голову, что она почти желает жить здесь.

Когда все было вытерто и поставлено на место, Элизабет решила подняться наверх. За ужином она узнала, что Ян давно не виделся с дядей, и чувствовала, что следует оставить их одних, чтобы они могли поговорить наедине.

Повесив на крючок полотенце, Элизабет развязала импровизированный передник и пошла сказать мужчинам спокойной ночи. Священник улыбнулся и пожелал ей приятных сновидений. Ян поднял голову и рассеянно сказал:

– Спокойной ночи.