За исключением потери родителей детство Элизабет было вполне благополучным. Жизнерадостный характер сделал ее любимицей всех слуг, которые души в ней не чаяли. Повар давал сладости, Аарон, главный кучер, учил играть в вист, а несколько лет спустя научил ее стрелять из пистолета на случай, если когда-нибудь ей придется защищать себя.

Но из всех ее «друзей» в Хейвенхерсте с одним Элизабет проводила больше всего времени. Это был Оливер, главный садовник, который появился в имении, когда ей исполнилось одиннадцать лет. Тихий человек с добрыми глазами, он работал в оранжерее и на цветочных клумбах, тихо разговаривая со своими черенками и растениями.

– Растения нуждаются в любви, – объяснил Оливер, когда однажды Элизабет застала его в оранжерее, ласково разговаривающим с увядающей фиалкой, – совсем, как люди. Иди сюда, – позвал он ее, кивая в сторону поникшей фиалки. – Скажи этой милой фиалочке словечко одобрения.

Элизабет почувствовала себя несколько глупо, но сделала, как он научил, так как репутация Оливера-садовника не подлежала сомнению – сады Хейвенхерста заметно улучшились, похорошели с его появлением. Поэтому она наклонилась к фиалке и серьезно сказала:

– Я надеюсь, ты скоро совсем поправишься и будешь такая же прекрасная, как прежде.

Затем отошла на шаг и стала ждать, когда пожелтевшие, поникшие листья поднимутся навстречу солнцу.

– Я дал ей мое специальное лекарство, – сказал Оливер, осторожно переставляя горшочек с растением на скамью, где он держал всех своих заболевших пациентов. – Через несколько дней ты придешь и увидишь, будет ли фиалка рада показать тебе, насколько лучше она себя чувствует.

Оливер, как позднее поняла Элизабет, называл все цветущие растения женским полом – «она», а все остальные мужским – «он».

На следующий день Элизабет пришла в оранжерею, но фиалка выглядела такой же несчастной. Через пять дней она совершенно забыла о растении и как-то зашла в оранжерею, чтобы поделиться пирожным с Оливером.

– Вон там ваш друг ждет вас, мисс, – сказал он.

Элизабет подошла к столу с больными растениями и увидела фиалку, ее нежные цветы прямо держались на хрупких тонких стебельках, а листочки ожили и поднялись.

– Оливер, – восторженно воскликнула она, – как ты это сделал?

– Это ваши добрые слова и немножко моего лекарства вылечили ее, – сказал садовник, и потому, что он видел в ее глазах блеск искреннего интереса, или, возможно, потому что ему хотелось отвлечь только что ставшую сиротой девочку от ее горя, Оливер повел ее по оранжерее, рассказывая, как называются растения, и показывая, какие прививки им он пытался сделать.

Потом спросил, не хочется ли ей иметь собственный маленький садик, и когда Элизабет согласно кивнула, они пошли через питомник саженцев и рассады в оранжерее, планируя, какие цветы она должна посадить.

Этот день был началом увлечения Элизабет выращиванием растений. Работая рядом с Оливером, завязав на талии передник, чтобы не испачкать платье, она училась всему, что он рассказывал ей о своих «лекарствах» и мульчах, о своих попытках привить одно растение к другому.

И когда Оливер научил ее всему, что знал, учить его начала Элизабет, так как у нее было явное преимущество – она умела читать, а библиотека Хейвенхерста составляла гордость ее деда. Они сидели рядышком на садовой скамейке, и до темноты Элизабет читала ему о древних и современных методах, помогающих растениям становиться более сильными и здоровыми. За пять лет «маленький» садик Элизабет захватил большую часть цветочных грядок. Где бы она ни наклонялась со своей лопаткой, цветы, казалось, расцветали вокруг нее.

– Они знают, что вы их любите, – сказал однажды Оливер с улыбкой, которая редко появлялась на его лице, когда девочка склонилась над грядкой ярких анютиных глазок, – и они платят вам любовью, отдавая все, что могут.

Когда здоровье Оливера заставило его уехать в более теплые края, Элизабет сильно по нему скучала и еще больше времени проводила в саду. Там она давала волю своей фантазии, планируя расположение растений и осуществляя эти планы, привлекая на помощь лакеев и грумов, чтобы увеличить клумбы, пока они не покрыли новый газон, который протянулся вдоль всей задней стены дома.

Наряду с садоводством и общением со слугами Элизабет получала огромную радость от дружбы с Александрой Лоуренс – ближайшей соседкой Элизабет.

Хотя Алекс была старше своей подруги, они испытывали одинаково большое удовольствие, когда ночью в постели рассказывали истории о привидениях, от которых стыла кровь, пока от страха у них не начинался нервный смех, или сидя в домике, построенном для Элизабет в ветвях большого дерева, поверяли друг другу девичьи секреты и тайные мечты.

Даже после того, как Алекс вышла замуж и уехала, Элизабет никогда не считала себя одинокой, потому что имела еще что-то, что любила и что занимало ее планы и большую часть ее времени. У нее был Хейвенхерст – замок, окруженный рвом и высокой каменной стеной, он составлял приданое прабабушки Элизабет, жившей в XII веке. Муж этой самой прабабушки воспользовался своим влиятельным положением при дворе, чтобы добавить несколько необычных дополнений к правам наследования Хейвенхерста – дополнений, которые обеспечивали права владения его жене и их потомкам на все время, пока они пожелают владеть им, независимо, будут ли их потомки мужского или женского пола.

Таким образом, в возрасте одиннадцати лет, когда умер ее отец, Элизабет стала графиней Хейвенхерст, и несмотря на то, что титул сам по себе для нее мало что значил, Хейвенхерст с его богатой историей был для нее всем. К семнадцати годам девочка хорошо знала биографию замка, как будто она была ее собственной. Элизабет знала все о выдержанных им осадах, включая имена нападавших и стратегию, которую применяли графы и графини Хейвенхерст, чтобы сохранить замок. Она знала все, что только можно было узнать о его прежних владельцах, их достижениях и слабостях – от первого графа, чья храбрость и искусство в битвах сделали его легендой (но которого втайне терроризировала жена), до его сына, приказавшего застрелить свою несчастную лошадь, с которой молодой граф упал, упражняясь в метании копья во дворе Хейвенхерста.

Ров засыпали столетие тому назад, стены вокруг замка снесли, а сам дом увеличивали и изменяли, пока он не стал похож на живописный загородный дом, который мало или совсем не напоминал свой прежний вид. Однако из пергаментов и рисунков, хранившихся в библиотеке, Элизабет знала совершенно точно, где что находилось, включая ров, стену и, возможно, столб для метания копья.

Благодаря всему этому к семнадцати годам Элизабет Камерон сильно отличалась от большинства молодых леди благородного происхождения. Необычайно начитанная, сдержанная, с практичной жилкой, которая проявлялась с каждым днем все больше, она уже знала от бейлифа [5], как управлять своим имением. Будучи всю жизнь в окружении верных взрослых, Элизабет наивно-оптимистично считала, что все люди должны быть хорошими и заслуживающими доверия, как она сама и все остальные обитатели Хейвенхерста.

И не было ничего удивительного, что в тот роковой день, когда Роберт, неожиданно приехав из Лондона, оттащил ее от роз, которые та подрезала, и, широко улыбаясь, сообщил ей, что она будет дебютанткой в Лондоне через шесть месяцев, Элизабет почувствовала лишь удовольствие и не испытала никакой тревоги от того, что могут встретиться какие-то трудности.

– Все устроено, – взволнованно сказал он. – Леди Джеймисон согласилась ввести тебя в светское общество в память о нашей матери, которую она любила. Это будет стоить черт знает сколько, но все окупится.

Элизабет посмотрела на него с удивлением.

– Ты никогда раньше не говорил, сколько что-нибудь стоит. У нас ведь нет денежных трудностей, Роберт?

– Больше нет, – солгал он. – У нас целое состояние прямо вот здесь, только я не понимал этого.

– Где? – спросила Элизабет, полностью сбитая с толку всем услышанным и одновременно с чувством охватившего беспокойства.

Смеясь, Роберт потянул сестру к зеркалу, взял в ладони ее лицо и заставил посмотреть на себя.

Бросив на брата озадаченный взгляд, Элизабет посмотрела на себя в зеркало и затем рассмеялась.

– Почему ты не сказал, что у меня грязь? – сказала она, стирая кончиками пальцев небольшое пятнышко со щеки.

– Элизабет, – усмехнулся Роберт, – и это все, что ты видишь в зеркале – грязь на щеке?

– Нет, я вижу свое лицо.

– И как оно тебе кажется?

– Как мое лицо, – сказала она с шутливым раздражением.

– Элизабет, вот это твое лицо и есть сейчас наше богатство, – воскликнул он. – Я не думал об этом до вчерашнего дня, пока Берти Крэндл не рассказал мне, какое блестящее предложение только что получила его сестра от лорда Чеверли.

Элизабет была поражена.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю о твоем замужестве, – объяснил Роберт с беззаботной ухмылкой. – Ты вдвое красивее сестры Берти. С твоим лицом и Хейвенхерстом в приданое ты сможешь сделать такую партию, о которой заговорит вся Англия. Брак даст тебе драгоценности и платья и красивые дома, а мне принесет связи, а они дороже денег. Кроме того, – пошутил он, – если у меня временами не будет денег, я знаю, ты подкинешь мне несколько тысяч фунтов из твоих «булавочных» денег.

– У нас нет денег, да? – настаивала Элизабет, слишком обеспокоенная, чтобы думать о дебюте в Лондоне.

Роберт отвел взгляд и с усталым вздохом указал на диван.

– Мы несколько в затруднительном положении, – признался он, когда сестра села рядом. Хотя Элизабет было всего лишь семнадцать, она научилась узнавать, когда брат ее обманывал, и по выражению ее лица становилось ясно, что именно в этом она его сейчас и подозревает. – Действительно, – неохотно признался он, – наши дела плохи. Очень плохи.

– Как это может быть? – спросила Элизабет и, несмотря на охватывающий ее страх, сумела сказать это спокойно.

Смущение окрасило его красивое лицо ярким румянцем.

– Во-первых, отец оставил после себя огромное количество долгов, в том числе карточных. У меня самого накопилось порядочно долгов подобного рода. Последние годы я отбивался от его и своих кредиторов как только мог, но они сейчас начинают угрожать. В итоге мы в долгах по уши, и ты и я, оба. Нам придется заложить обстановку этого дома, чтобы выплатить некоторые долги, или ни один из нас не сможет показаться в Лондоне, и это еще не самое плохое. Хейвенхерст – твой, а не мой, но если ты не выйдешь удачно замуж, он в конце концов пойдет с молотка, и скоро.

Ее голос только чуть-чуть дрожал, но душу Элизабет охватили растерянность и страх.

– Ты только что сказал, что Сезон в Лондоне будет стоит очень дорого, и мы, очевидно, не имеем таких денег, – практично заметила она.

– Кредиторы отступятся, как только увидят тебя просватанной за человека со средствами и положением, и я обещаю: у нас не будет проблемы найти одного из таких людей.

Элизабет подумала, что весь этот план звучит как холодный расчет, но Роберт покачал головой. На этот раз практичным показал себя он.

– Ты – женщина, милая моя, и должна выйти замуж, ты это знаешь – все женщины должны. С подходящим женихом ты не познакомишься, сидя в Хейвенхерсте. Я не предлагаю, чтобы мы приняли предложение просто от кого-нибудь. Я выберу, кого ты сможешь полюбить. И потом, – искренне пообещал он, – я оговорю долгую помолвку по причине твоей молодости. Ни один уважаемый человек не захочет торопить семнадцатилетнюю девушку вступить в брак, пока она не готова к этому. Это единственный путь, – предупредил Роберт, когда она, как ему показалось, собралась с ним спорить.

Несмотря на уединенную жизнь, Элизабет знала, что брат не без оснований ожидал ее замужества. Еще при жизни родители ясно объяснили ей, что ее долг – выйти замуж согласно желаниям семьи. В данном случае сводный брат имел право выбора, и Элизабет полностью ему доверяла.

– Ничего, – поддразнил слегка Роберт. – Разве ты никогда не мечтала, что будешь носить красивые платья, и за тобой будут ухаживать красивые кавалеры?

– Возможно, немного, – призналась Элизабет, смущенно улыбаясь, что было некоторым преуменьшением Она была нормальной, здоровой девушкой, ждущей любви и прочитавшей положенное количество любовных романов. Последние слова Роберта звучали весьма привлекательно – Очень хорошо, – решительно сказала она, усмехнувшись. – Мы сделаем попытку.

– Мы должны сделать больше, чем попытку, Элизабет, мы должны выиграть, иначе ты окажешься бесприданницей, гувернанткой чьих-то детей, вместо того чтобы быть графиней или кем-то получше и иметь своих собственных детей. А я окажусь в долговой тюрьме.

Вообразить Роберта в сырой камере и себя без Хейвенхерста было достаточно, чтобы заставить Элизабет согласиться почти на все.

– Предоставь все мне, – сказал он.

И Элизабет так и сделала.