– Ты ошибаешься, Александра, – сказала решительно герцогиня, внимательно вглядываясь в лицо Элизабет. – Я думаю, она хотела сказать, что у нее нет намерения выходить замуж ни сейчас, ни в будущем, если можно избежать этого.

Улыбка исчезла с лица Элизабет, но она не солгала.

– Именно так, – тихо сказала Элизабет, намазывая маслом оладью.

– Глупости, моя дорогая. Ты должна и выйдешь замуж.

– Бабушка совершенно права, – добавила Алекс. – Ты не можешь остаться в обществе незамужней и не испытать при этом самые разные неприятности. Поверь мне, уж я знаю.

– Совершенно верно! – сказала герцогиня, переходя к причине своего раннего приезда. – И вот поэтому я решила, что тебе следует подумать о Кенсингтоне.

– О ком? – воскликнула Элизабет и узнала новый титул Яна. – Спасибо, нет, – твердо сказала она. – Я очень довольна, что все сошло так хорошо, и благодарна ему за помощь, вот и все.

Элизабет не обратила внимания, как у нее слегка заныло сердце, когда она вспомнила, как красив был Ян вчера и как нежен с ней. Он не причинил ей ничего, кроме горя с тех пор, как они встретились. Ян был непредсказуемым и властным. Более того, видя особую близость между Алекс и Джорданом, Элизабет начала сомневаться в правильности выбора мужа, руководствуясь практической стороной. Элизабет мало что помнила о своих родителях, веселой красивой паре: они залетали в ее жизнь и улетали в вихре светских развлечений, которые удерживали их вдали от дома намного больше, чем они оставались в нем.

– Благодарна? – повторила герцогиня. – Я бы так не сказала. Кроме того, он не сделал это так хорошо, как мог бы, прежде всего. Ему вообще не следовало приглашать тебя танцевать.

– Но если б он не пригласил, это выглядело бы еще более странным, – неохотно возразила Алекс. – Однако я больше всего рада тому, что он не интересует Элизабет.

Герцогиня удивленно свела брови.

– Почему это?

– Я не могу заставить свое сердце простить его за то горе, что он принес ей. Вспомним же, что Торнтон позволял Элизабет заблуждаться и верить, что его дом – скромный домик в Шотландии, – Алекс добавила, – я не доверяю ему.

Повернувшись за поддержкой к Люсинде, Алекс спросила ее, что она думает.

Люсинда, которой Элизабет рассказала о вчерашнем поведении Яна, подняла глаза от своего рукоделия.

– Что касается мистера Торнтона, – уклончиво ответила она, – то здесь я предпочитаю оставить свое мнение при себе.

– Я не предлагаю, – сказала герцогиня, рассерженная от такого неслыханного сопротивления, – чтобы ты упала ему в объятия, если он сделает предложение. Его поведение за исключением вчерашнего вечера безусловно достойно осуждения.

Она умолкла, так как в дверях появился Бентнер. С несчастным и злым выражением лица.

– Ваш дядя здесь, мисс Элизабет.

– Нет необходимости докладывать обо мне, – заявил ему Джулиус, шагая через холл к утренней гостиной. – Это мой дом.

Элизабет встала, намереваясь уйти куда-нибудь, где могла без свидетелей услышать какую-нибудь неприятную вещь, которую он обязательно скажет ей, как раз в этот момент дядя Джулиус застыл на пороге, слегка покраснев, когда понял, что у нее в гостях дамы.

– Ты видела Торнтона? – спросил он.

– Да, а что?

– Должен сказать, я горжусь тем, как ты восприняла это, и боялся, что ты возмутишься, потому, что тебе не сказали. Это связано с огромными деньгами, и я не допущу, чтобы ты начала жеманничать, ведь тогда он захочет взять деньги обратно.

– О чем вы говорите?

– Может быть, нам лучше уйти? – предложила Александра.

– В этом нет необходимости, – сказал Джулиус, дергая шейный платок и неожиданно проявляя несвойственное ему беспокойство. – Я так же охотно поговорю с Элизабет перед ее подругами. Как я понимаю, вы ее подруги?

Элизабет с ужасом поняла, что дядя рассчитывает на то, что гости помешают ей устроить «сцену», так он называл любое противодействие, как бы спокойно оно ни было высказано.

– Не пройти ли нам в переднюю гостиную? – предложил Джулиус таким тоном, как будто приказывал, а не приглашал. – Там больше места.

От его нахальства и бестактности лицо герцогини приняло ледяное выражение, но взглянув на Элизабет, она заметила, как та неожиданно замерла с выражением страха на лице, поэтому коротко кивнула.

– Нет смысла спешить с этим делом, – сказал Джулиус, направляясь в холл в сопровождении всех, кто был в утренней гостиной.

Джулиуса радовали не столько деньги, сколько чувство торжества от того, что, имея дело с человеком невероятной хитрости, каким считался Торнтон, Джулиус Камерон оказался полным победителем.

– Я думаю, Элизабет, следует представить нас, – сказал Джулиус, когда они вошли в гостиную.

Элизабет машинально представила его герцогине, так как ум ее был охвачен тревогой от неизвестной угрозы. И когда дядя сказал: «Я хотел бы выпить чаю перед тем, как мы перейдем к делу», – тревога переросла в страх, потому что он никогда не ел и не пил с тех пор, как Бентнер подсыпал ему слабительное. Дядя старается оттянуть время, поняла она, а это означало, что новость была чрезвычайной важности.


Не замечая парка, через который они проезжали на пути к дому Элизабет, Ян бессознательно похлопывал перчатками по колену. Дважды женщины, с которыми Торнтон встречался накануне, махали ему рукой и улыбались, но он не обращал внимания. Ян был погружен в обдумывание объяснений, которые собирался дать Элизабет. Любой ценой, но она не должна была думать, что он хочет жениться на ней из жалости или чувства вины, потому что Элизабет была не только красивой, она была гордой; и ее гордость может стать препятствием их помолвке. Леди Камерон была также храброй и упрямой, и если она узнает, что помолвка – дело уже решенное, то наверняка возмутится от этого тоже, и Ян не мог бы осудить ее. Два года назад Элизабет была самой желанной красавицей, какая когда-либо появлялась в Лондоне, и она заслуживала, чтобы за ней ухаживали соответствующим образом.

Без сомнения, Элизабет захочет немного отомстить ему, притворившись, что не желает его, но это не беспокоило Яна. Они хотели друг друга с первой встречи в саду. С тех пор они хотели друг друга каждый раз, когда оказывались вместе. В ней были невинность и смелость, страсть и стеснительность, гнев и прощение. Она была невозмутимой и величественной на балу, оживленной и умелой с пистолетом в руке, страстной и нежной в его объятиях. В ней было все это и много больше.

И он любил ее. Если быть честным, Ян должен признаться, что полюбил ее с той минуты, когда она выступила против рассерженных мужчин, заполнивших игральную комнату, – молодая, золотая принцесса перед многочисленными подданными, казавшаяся крошечной перед их величиной, презирающая их мнение.

Она тоже любила его; это было единственным объяснением всему, что произошло в тот уик-энд, когда они встретились, и за те три дня, что они провели вместе в Шотландии. Между ними было только одно различие, Элизабет не имела преимущества перед Яном ни в возрасте, ни в жизненном опыте, ни в воспитании. Она была молодой английской девушкой, выросшей в уединении, думавшей, что самое сильное чувство, которое два человека могут или должны питать друг к другу, – это «длительная привязанность».

Элизабет не знала, да и не могла еще понять, что любовь это дар, который они получили в момент встречи в освещенном фонарями саду. Улыбка показалась на его губах, когда он вспомнил, какой она была в саду в вечер их встречи; Элизабет смогла бросить вызов толпе мужчин, а в саду, флиртуя с ним, она так волновалась, что вытерла ладони о свои колени. Это воспоминание было одно из самых нежных.

Ян улыбнулся, посмеиваясь над собой. Во всех сферах своей жизни он был хладнокровно практичен, когда же дело касалось Элизабет, то Ян становился то слепым и легко возбудимым, то, как сейчас, определенно околдованным. Сегодня утром по пути сюда Торнтон остановился у самого модного лондонского ювелира и сделал покупки, которые оставили владельца лавки мистера Финиаса Уэдерборна, провожавшего Яна с поклонами до дверей, в состоянии бурного восторга и сомнения в реальности происшедшего. И действительно, в кармане Яна лежало обручальное кольцо, но он взял его с собой только потому, что думал, будто его не надо примерять. Ян не наденет кольцо на палец Элизабет до тех пор, пока она не будет готова признаться, что любит его, или по крайней мере что хочет выйти за него замуж. Его собственные родители любили друг друга, не стыдясь и не сдерживая своих чувств. Меньшего Торнтон не ждал от Элизабет, что, подумал Ян при этом, довольно страшно, ведь он не ожидал и даже искренне не хотел того же от Кристины.

Единственная проблема, которая беспокоила Яна, – это реакция Элизабет, когда та узнает, что уже просватана за него, или еще хуже, что его заставили заплатить за нее. Она не знала о первом, и нет оснований для того, что она когда-нибудь узнает о втором. Ян особо предупредил ее дядю, что он оба эти вопроса решит сам.

Все дома на Променад-стрит были белые с узорными чугунными воротами перед ними. Хотя они не были так внушительны, как особняки на Аппер-Брук-стрит, это была красивая улица, по которой двигались модные женщины в шляпках и платьях пастельных тонов рука об руку с безукоризненно одетыми мужчинами.

Когда кучер остановил своих серых перед домом Камерона, Ян заметил, что перед ним уже стояли две кареты, но не обратил внимания на наемный экипаж, остановившийся позади. Раздраженно думая о предстоящей стычке с нахальным дворецким Элизабет, он поднимался по ступеням, когда голос Дункана окликнул его, и Ян удивленно обернулся.

– Я приехал сегодня утром, – объяснил Дункан, искоса взглянув на двух семенивших вниз по улице франтов в камзолах, обтягивающих их осиные талии, и рубашках с доходящими до подбородка воротничками, увешанными цепочками и печатками.

– Твой дворецкий сказал мне, что ты здесь. Я подумал… то есть я хотел узнать, как обстоят дела.

– А так как мой дворецкий не знал, – заключил Ян с насмешливым раздражением, – ты решил поехать к Элизабет и посмотреть, не сможешь ли узнать все сам?

– Что-то в этом роде, – спокойно сказал священник. – Я думаю, Элизабет считает меня другом. Поэтому я намеревался заехать к ней, и, если тебя здесь нет, замолвить за тебя словечко.

– Только одно? – спросил мягко Ян.

Священник не отступил; он редко отступал, особенно в делах, касавшихся морали или справедливости.

– Зная, как ты обошелся с ней, мне было очень трудно найти и одно. Как повернулось дело с твоим дедом?

– Довольно хорошо, – ответил Ян, думая о встрече с Элизабет. – Он здесь, в Лондоне.

– И?

– И, – насмешливо сказал Ян, – ты можешь обращаться ко мне «милорд».

– Я приехал сюда, – настойчиво продолжал Дункан, – чтобы обратиться к тебе как к «жениху».

Раздражение мелькнуло в выражении смуглого лица Яна.

– Ты никогда не перестанешь настаивать, правда? Я распоряжался своей жизнью в течение тридцати лет сам, Дункан. Думаю, смогу сделать это и сейчас.

Дункан сумел принять смущенный вид.

– Ты прав, конечно. Мне уехать?

Ян увидел пользу от смягчающего присутствия Дункана и неохотно покачал головой.

– Нет. Раз уж ты здесь, – продолжал он, когда они поднялись на верхнюю ступень, – то мог бы объявить о нашем прибытии дворецкому. Я не могу пройти мимо него.

Дункан поднял дверной молоток и с насмешкой поглядел на Яна.

– Ты не можешь пройти мимо дворецкого и полагаешь, что прекрасно обходишься без меня?

Отказываясь попасться на эту удочку, Ян ничего не ответил. Через минуту дверь открылась, и дворецкий вежливо посмотрел на Дункана, начавшего называть свое имя, затем на Яна. Изумленный священник не поверил своим глазам, когда дверь начала закрываться перед его лицом. Но за мгновение до того, как она захлопнулась, Ян подался вперед, протиснув в щель плечо, отшвырнул дворецкого в холл, где тот, ударившись, отлетел от стены. Низким свирепым голосом Торнтон произнес:

– Скажи хозяйке, что я здесь, или я найду ее сам и скажу об этом.

С крайним возмущением старик смерил высокий рост и мощную фигуру Яна, затем повернулся и неохотно направился в комнату, откуда слышались приглушенные голоса.

Дункан посмотрел на племянника, иронически подняв седую бровь, и сказал.

– Очень умно с твоей стороны завоевать доверие слуг Элизабет.

Собравшиеся в гостиной проявили разные чувства при объявлении Бентнера, что «здесь Торнтон, и он ворвался в дом». Вдовствующая герцогиня посмотрела на него с интересом, Джулиус одновременно с облегчением и испугом, Александра – с недоверием, а Элизабет, все еще думая о неизвестной причине приезда дяди, смотрела, не понимая. Только Люсинда не проявила замешательства, а отложила рукоделие в сторону и с готовностью повернула голову к двери.

– Проведите его сюда, Бентнер, – сказал дядя, в напряженном молчании его голос прозвучал неестественно громко.