– Признаюсь, – продолжала она, – я была поражена таким великолепием. Я подумала, что будет жаль, если мы вдруг лишимся всего этого; и я удовольствуюсь тем, что увезу десять тысяч франков и драгоценности; что тут для меня и для вас было целое готовое состояние, и что мы могли бы весело жить на счет Ж. М.

Вместо того чтоб предложить ему уехать в театр, я вздумала попытать его на ваш счет, чтоб узнать, насколько мы можем рассчитывать на его снисходительность, предположив, что моя система осуществится.

Я нашла, что характер у него покладистый. Он спросил меня, что я думаю о вас, и не жаль ли мне вас бросить. Я сказала ему, что вы были всегда так любезны и поступали относительно меня так честно, что было бы неестественно, если б я вас ненавидела. Он согласился, что вы человек достойный, и что он чувствовал склонность и желание подружиться с вами.

Ему хотелось знать как, по моему мнению, вы отнесетесь к моему отъезду, особенно когда узнаете, что я в его объятиях. Я отвечала ему, что любовь наша длится так давно, что успела уже немного охладиться; что, сверх того, ваши дела не в порядке, и что вы, быть может, не станете смотреть на то, что меня лишились, как на большую потерю, потому что это избавит вас от тяготившего вас бремени. Я прибавила, что, будучи вполне убеждена, что вы будете вести себя мирно, я не затруднилась сказать вам, что еду в Париж по некоторым делам; что вы выразили на то свое согласие и, отправляясь сами туда, по-видимому, не чувствовали особого беспокойства, когда я рассталась с вами.

Будь я уверен, – сказал он мне, – что он не прочь жить со мной мирно, я первый бы предложил ему свои услуги и расположение. Я уверила его, что, виня ваш характера, я не сомневаюсь, что вы ответите, на них вежливым образом; особенно, сказала я ему, если он поможет вам в ваших, телах, которые в большом расстройстве с тех пор, как вы разошлись со своим семейством. Он прервал меня и объявил, что окажет вам всякое от него зависящее содействие.

Я одобрила его предложение, – прибавила она, – дабы вполне устранить все его сомнения; и, все более входя в мой проект, я желала только найти возможность известить вас обо всем, опасаясь, чтоб, вы не чересчур растревожились, увидев, что я не исполнила того, что было между нами условлено. Имея именно это в виду, я и предложила ему послать к вам нынче же вечером, чтоб иметь возможность написать вам; я была принуждена решиться на этот смелый шаг, потому что не надеялась, что он предоставит мне свободу хотя на минуту.

Он посмеялся моему предложению. Он согласился на это; но я принуждена была писать при нем, и остерегалась выражаться в письме слишком откровенно.

Вот, – добавила Манон, – как все происходило. Я ничего перед вами не скрываю, ни моего поведения, ни моих намерений. Пришла девушка; я нашла, что она хорошенькая; я не сомневалась, что мое отсутствие вас огорчит, а потому самым искренним образом желала, чтоб она могла вас развлечь ненадолго, потому что я желаю, чтоб, вы хранили ко мне верность только в сердце. Я была бы очень рада, если бы могла послать к вам и Марселя: но я и минутки не могла улучить, чтоб сообщить ему то, что хотела передать вам.

Она, наконец, заключила свой рассказ, сказала мне, в какое замешательство поставило Ж. М. получение записки г. де-Т.

– Он колебался, – сказала она мне, – уходить ли от меня, и уверял меня, что не замедлит возвращением; вот отчего зависит, что меня беспокоит ваше присутствие здесь и что я выразила изумление при вашем приходе.

Я выслушал, ее рассказ, весьма терпеливо. Правда, в нем было много жестоких и унизительных для меня подробностей; ибо до того было ясно, что она хотела изменить мне, что она даже не старалась скрывать этого. Какое признание для влюбленного! Но я сообразил, что сам отчасти был причиной ее поступка, во-первых, сообщив, ей о тех чувствах, которые к ней питает Ж. М., и, во-вторых, благодаря той снисходительности, с какою слепо согласился на ее отчаянный план в этом приключении. Притом, по свойственной мне прирожденной способности, я был тронут наивностью ее рассказа и той прямотой и откровенностью, с какими она передавала все до самых оскорбительных для меня обстоятельств.

– Она грешит, но не по злой воле, – рассуждал я с самим собою; – она легкомысленна и безрассудна, но она пряма и искренна.

Прибавьте к этому, что одной любви было достаточно, чтоб я глядел сквозь пальцы на все ее проступки. Я был слишком удовлетворен надеждою сегодня же отнять ее у моего соперника.

Мне стало жаль ее и, прервав этот разговор, я объявил ей начистоту, что надеюсь, что она сейчас же последует за мной.

Охотно, – отвечала она; – но разве вы не одобряете моего проекта?

Гм, – возразил я, – разве недостаточно, что я одобряю все, что вы до сих пор сделали?

Как! разве мы не увезем с собой даже десяти тысячи франков? – спросила она. – Он мне их подарила, они мои.

Я посоветовал ей бросить все и поскорее уйти; ибо хотя едва ли прошло полчаса, как я был с нею, но я опасался возвращения Ж. М. Но она стала так настоятельно требовать, чтоб я согласился не уходить с пустыми руками, что я подумал, что многого добившись от нее, должен уступить ей хоть в чем-нибудь.

В то время как мы готовились уехать, я услышал, что стучат в дверь с улицы. Я нисколько не сомневался, что то Ж. М., и в смущении, в какое привела меня эта мысль, сказал Манон, что если он явится, то я убью его. Действительно, я не настолько оправился от волнения, чтоб отнестись к нему с умеренностью. Марсель прекратил мои страдания, принеся записку на мое имя, которую подали. Она была от г. де-Т.

Он писал мне, что Ж. М. отправился домой, чтоб достать для нее денег, и он воспользовался его отсутствием, чтоб сообщить мне забавную мысль: ему пришло в голову, что я не смогу лучше отомстить моему сопернику, как съев его ужин, что ему кажется; что устроит это легко, если я сумею найти трех, четырех человек, у которых хватило бы решимости остановить его на улице, и верности, чтоб не упускать его из виду до завтра; что касается до него, то он обещал задержать его еще, по меньшей мере, на час, под предлогами, которые он уже приготовил к его возвращению.

Я показал записку Манон и рассказал ей, к какой хитрости я прибег, чтоб найти к ней свободный доступ. Обе выдумки, и моя, и г. де-Т., показались ей удивительными. Мы вдоволь посмеялись над ними в течение нескольких минуть; но когда я назвал последнюю глупостью, то был изумлен, услышав, что она серьезно настаивает, на том, чтоб я ее выполнил, потому что ей она очень нравится. Напрасно я спрашивал ее, откуда мне взять вдруг людей, готовых схватить, Ж. М, и задержать его без обмана; она отвечала мне, что все-таки надо попытаться, потому что г. де-Т. ручается за целый час, в ответ на мои другие возражения, она мне сказала, что я разыгрываю тирана и не любезен к ней. Этот проект казался ей таким милым.

– Вы поужинаете за его прибором, – твердила она мне. – Вы отлично отомстите и отцу, и сыну.

Я уступил, ее настояниям, не смотря на тайные движения сердца, как, будто предсказывавшие мне печальную катастрофу. Я вышел, с намерением попросить двух, или трех, лейб-гвардейцев, с, которыми сблизился благодаря Леско, чтоб они взялись задержать Ж. М. Я только одного из них застал дома; но то был человек предприимчивый; едва узнав в чем дело, он поручился за успех, он потребовал с меня всего десять пистолей, чтоб заплатить трем гвардейским солдатам, которых хотел взять под свое начальство. Я просил его не тратить времени задаром. Он собрал их меньше чем в четверть часа. Я ждал у него на квартире, и когда он воротился со своими товарищами, я их сам свел на угол улицы, по которой Ж. М. должен был непременно пойти, возвращаясь к Манон. Я просил их не обращаться с ним дурно, но сторожить его до семи часов утра так, чтоб я был уверен, что он от них не ускользнет. Она, мне сказала, что намеревается свести его в свою комнату и заставить его раздеться и даже улечься на свою постель, между тем как он с тремя храбрецами станет всю ночь пить и играть в карты.

Я оставался с ним до тех пор, пока заметил, что идет Ж. М.; тогда я отошел на несколько шагов в темное место, чтоб быть свидетелем сцены столь необыкновенной. Лейб-гвардеец подошел к нему с пистолетом в руке, и вежливо объяснил, что ему не нужны ни его жизнь, ни его деньги, но что если он окажет малейшее сопротивление и не последует за ним, или вскрикнет, хотя и не громко, то он ему размозжит череп. Ж М., видя, что с ним трое солдат, и без сомнения опасаясь пистолетного пыжа, не оказал сопротивления. Я видела, как, его повлекли, как агнца.

Я тотчас же воротился к Манон, и чтоб уничтожить у слуг всякое подозрение, входя объявил им, что нечего ждать г. де-Ж. М. к ужину. Что встретились дела, задержавшие его помимо воли, и что он просил меня пойти и извиниться перед ней и отужинать с нею, – на что я смотрю как на великую милость у такой прекрасной дамы. Она очень ловко поддержала меня. Мы сели за стол. Мы важно заседали, пока лакеи нам прислуживали. Наконец, отпустив их, мы провели один из самых прелестных вечеров в нашей жизни. Я потихоньку приказал Марселю нанять фиакр и велеть, чтоб завтра в шесть часов утра он была уже у подъезда.

Между тем, наш злой гений устраивал нашу гибель. Мы были в бреду удовольствия, а меч уже висел над нашими головами. Нить, его поддерживавшая, готова была лопнуть. Но для того, чтоб все обстоятельства нашей гибели стали понятны, требуется объяснить ее причину.

Ж. М. в то время как был задержан лейб-гвардейцем, шел в сопровождении лакея. Этот молодец, испуганный тем, что случилось с его барином, побежал назад, и первое, что уделал ради его выручки, известил старика Ж. М. о том, что случилось.

Такая неприятная весть не могла, его не растревожить. У него был, всего один сын, и для своих лет он был человек чрезвычайно подвижный. Сперва он спросил лакея, что делал его сын все время после обеда; не поссорился ли с кем-нибудь, не принял ли участия в чужом столкновении, не был ли в каком подозрительном доме. Лакей полагая, что его барин находится в крайней опасности и воображая, что для того, чтоб оказать ему помощь, не следует ничего скрывать, объяснил все, что знал о его любви к Минин, и о том, как он для нее потратился; о том, как он провел дома послеобеденное время почти до девяти часов как вышел и о несчастии, случившемся на обратном пути. Этого было достаточно, чтоб отец заподозрил, что его сын поссорился с кем-нибудь из-за любви. Хотя было уже, по меньшей мере, половина одиннадцатого, он не задумался тотчас же отправиться к г. начальнику полиции. Он попросил его послать особые приказы всем обходам и, потребовав, чтоб ему дали взвод солдат, сам направился в ту улицу, где был схвачен его сын. Он посетил все места, где надеялся встретить сына, и, не открыв его следов, приказал, наконец, вести себя в дом его любовницы, куда, как он думал, сын уже мог вернуться.

Дверь в нашу комнату была затворена, и я слышал, как постучались у подъезда; он вошел в сопровождении двух стрелков и, бесполезно справившись о том, что сталось с его сыном, вздумал посмотреть на его любовницу, не удастся ли добиться от нее какого либо сведения. И вот он, в сопровождении стрелков, входит в комнату; при его виде у нас застыла кровь. «О, Боже! это старый Ж. М.», – сказал я Манон. Я бросился к шпаге. К несчастию она запуталась в перевязи. Заметив мое движение, стрелки тотчас же подошли, чтоб схватить меня.

Хотя Ж. М. и был смущен этим зрелищем, но тотчас же узнала меня. Узнать Манон ему было еще легче.

Или это обман глаз? – важно сказал он, – или я вижу кавалера де-Грие и Манон Леско?

Я был в таком бешенстве от стыда и огорчения, что ничего не отвечал. Он, по-видимому, некоторое время переворачивал в полове разные мысли, и они точно сразу воспламенили его гнев.

А! несчастный! – вскричал он, обращаясь ко мне, – я уверен, что ты убил моего сына!

Это оскорбление сильно задело меня.

Старый мошенник! – отвечал я ему с гордостью, – если б я хотел убить кого-нибудь из твоей семьи, то начал бы с тебя.

Держите его крепче, – сказал он стрелкам. – Он должен сказать мне, что сталось с моим сыном; если он мне сейчас не скажет, что сделал с ним, то я завтра же добьюсь, чтоб его повесили.

Ты добьешься, чтоб меня повесили! – отвечал я. – На виселицу попадают такие, как ты, подлецы. Знай, что во мне кровь благороднее и чище, чем у тебя. Да, – прибавил я, – я знаю, что сталось с твоим сыном; и если ты не перестанешь раздражать меня, то я устрою так, что его до утра задушат, а затем я обещаю и тебе ту же участь.

Я поступил, безрассудно, сознавшись ему, что знаю, где его сын, но чрезмерный гнев заставил меня проговориться. Он, позвал тотчас же еще пятерых или шестерых стрелков, которые стояли у двери, и приказал им перехватать всех слуг в доме.

– А, господин кавалер! – сказал он насмешливым тоном, – вы знаете, где мой сын, и утверждаете, что прикажете его задушить; будьте покойны, мы все это приведем в порядок.