* * *

Роберт Марш сидел в честертонской таверне со служащим фирмы, занимающейся продажей рабов и иммигрантов. Роберт приехал в город, чтобы разузнать о Йэне Сазерленде. Для него не составило особого труда выяснить, что Джон купил закладную шотландца, осужденного на четырнадцать лет каторги за измену.

— Проклятый мерзавец, — пожаловался его собеседник, — не знал своего места. Пришлось преподать ему хороший урок. Я посоветовал джентльмену, купившему Сазерленда, держать его в кандалах, но он не послушал меня. У него еще будут с ним неприятности, вот увидите.

— Четырнадцать лет, — задумчиво протянул Роберт.

— Совершенно верно. У нас не много таких. Большинство осуждено на семь лет, но попадаются разные. Слышал, негодяя чуть было не повесили в Англии.

— Сколько заплатил за него мой брат?

— Сорок фунтов, но готов биться об заклад, что каторжник сбежит. Я был рад сбыть его с рук.

Роберт заказал еще эля для них обоих и откинулся на спинку стула.

— Ты что-нибудь еще знаешь о нем? Торговец осушил бокал до дна. Капли эля заблестели на его губах.

— Он слишком заносчив для обычного каторжника. Один из заключенных из той партии рассказал, что Сазерленд был в Шотландии лордом или что-то в этом роде. Хотя мне так не показалось.

Роберт задумался. Возможно, высокое происхождение было причиной столь резкого отказа от предложения работать в его поместье. Но подобная заносчивость не производила большого впечатления на Роберта. Сазерленд был всего лишь рабом, принадлежащим его брату, а теперь Фэнси. Глаза Роберта сузились. Если бы шотландец принадлежал ему, он бы быстро выбил из него все высокомерие. Эта мысль доставила Роберту удовольствие. Он все еще ощущал ненависть, исходящую от шотландца, который, невзирая на свои лохмотья, чувствовал себя хозяином положения.

Воспоминания усилили ярость Роберта. Какое право имел презренный каторжник, хоть и благородного происхождения, судить о нем? Никакого. И за годы, прошедшие с тех пор, как старший сын Марша унаследовал Марш-Энд, он ясно дал понять, что ни один человек не имеет на это права. В нем все еще жила обида на несправедливое завещание отца, а взгляд Йэна, полный чувства превосходства, отвращения и сомнения в верности слов Роберта, напомнил взгляд отца много лет назад, тем самым уязвив еще сильнее.

Он убеждал отца, что позаботится о Джоне. Разумеется, он бы обеспечил брата всем необходимым. Но отец не поверил ему. Он не доверял старшему сыну. Поэтому он отдал Джону лучшую землю и лучших лошадей из своей конюшни.

Роберт всегда был убежден, что ферма и лошади Джона должны принадлежать ему. В конце концов, Джон был всего лишь жалким тупицей и к тому же младшим сыном в семье. Но в то же время, Роберт чувствовал, что благодаря умению разбираться в лошадях отец, всегда ценивший этих животных больше, чем табак, давший ему богатство, любил Джона больше его.

Роберт знал, что не сможет забыть этого. Забыть и простить.

Единственным утешением для Роберта все эти годы было то, что отец оставил ему всю недвижимость и большую часть земли. По крайней мере, у старика Марша хватило ума понять, что Джон не сможет управлять огромной плантацией.

И все же Джон смог еще раз уязвить его, женившись на юной красавице Фэнси. Жена Роберта умерла три года назад, не оставив детей. Все эти годы Роберт подыскивал себе новую супругу. Но среди женщин его круга не было подходящих, и ни одна из них не могла похвастаться красивым лицом или фигурой. Ни одна не была столь же привлекательна, как Фэнси. Роберт испытывал тайное смущение и досадовал на себя за то, что столько лет не может выкинуть из головы эту женщину с сомнительным прошлым.

Роберт искренне считал себя богобоязненным человеком, но не мог побороть влечение к жене собственного брата. Тайная страсть сводила его с ума, он проклинал себя, Джона и Фэнси.

Но теперь Джон умер и был похоронен без последнего напутствия священника, в неосвященной земле. А Фэнси… Фэнси осталась одна… с каторжником.

Ее упрямство приводило Роберта в ярость. Он хотел, чтобы она жила под его крышей. Он жаждал заполучить лошадей и превосходную землю у реки, несправедливо отданную Джону. И ни один каторжник не сможет встать на его пути.

Роберт знал, что нужно сделать.

Он поднялся со стула, и торговец подобострастно последовал его примеру. Этот человек знал свое место.

— Нет, нет, приятель, — благодушно остановил его Роберт. — Оставайся и возьми еще эля. — Бросив на дощатый стол несколько монет, он вышел из таверны.

* * *

Стоя на пороге конюшни, Йэн подставил лицо солнечным лучам. Он чувствовал себя на удивление хорошо. Боже, как прекрасно быть свободным.

«Относительно свободным», — тут же напомнил он себе.

Ночью его мучили кошмары. Во сне он снова плыл в Америку, что оказалось худшим испытанием, чем неслыханно суровая зима, проведенная в эдинбургской тюрьме в ожидании плавания через Атлантику. В тюрьме у него по крайней мере было немного пространства, и хотя их плохо кормили, все же пищи было больше, чем им давали во время путешествия. Он никогда не забудет отчаяние и безнадежность, сковавшие его крепче кандалов в душном корабельном трюме.

А теперь, под ласковыми солнечными лучами, яркими красками расцветившими утро, ему казалось, что нет ничего невозможного и все будет хорошо.

Йэн обвел взглядом маленькую ферму: покосившийся забор, курятник, свинью и четырех поросят, резвившихся в загончике, который был для них явно мал. За фермой простиралось пастбище, граничащее с полем, а рядом с ним — пашня, готовая к посеву. И маленький белый одноэтажный дом.

Повсюду раздавались обычные для фермы звуки. Звуки жизни.

К Йэну подбежал трехногий пес, радостно виляя хвостом. На заборе важно восседала ворона, неподалеку старательно умывался кот. Детей нигде не было видно, но Йэн знал, что кто-то уже встал, потому что над трубой в доме вился дымок.

Обогнув конюшню, Йэн увидел Фортуну, стоящую на коленях у могилы Джона Марша.

Почувствовав его взгляд, Фортуна испуганно подняла глаза, и Йэну показалось, что она сейчас убежит в лес, росший за речкой. Однако она не убежала, а подняла руку, приветствуя его.

Йэн медленно приблизился к девушке, остановившись в десяти футах от нее.

— Здравствуй, Фортуна, — поздоровался он.

Рукой она показала на него, потом сложила ладони и склонила на них голову, изображая сон.

Он понял ее жесты.

— Да, я хорошо спал.

Почему она не могла говорить? Фэнси Марш ничего не рассказывала об этом, а он не хотел спрашивать. Тем не менее его одолевало любопытство.

— Спасибо, что спросила, — добавил Йэн. Поколебавшись, Фортуна изобразила открытую книгу, затем развела руки, словно задавая вопрос.

— Да, — ответил Йэн. — Я почитаю вам сегодня.

Ее смуглое лицо осветила застенчивая улыбка, будто луч света, пробившийся сквозь тучи.

Счастливчик довольно тявкнул, словно разделяя чувства Фортуны. Все еще улыбаясь, девушка показала на Счастливчика, потом на него, потом снова на Счастливчика.

Йэн догадался, что она пытается выразить свое удивление тем, что пес сразу принял его.

— Думаю, он любит всех, — смутился он. Фортуна покачала головой и состроила гримаску.

— Он не любит людей?

Она подняла вверх большой и указательный пальцы, пытаясь яснее выразить свою мысль.

— Он любит только некоторых людей?

Фортуна закивала. На лице девушки была написана радость от того, что он понял ее.

Ее руки вновь задвигались, рассказывая историю. Он внимательно наблюдал за выразительными жестами. Она показала капкан, собаку, пытающуюся вырваться, кто-то — Фортуна? — открыл капкан. Затем она изобразила страх и показала на пса.

— Он был напуган?

Она кивнула. Затем, махнув рукой в сторону дома, девушка наклонилась и коснулась героя истории пальцами, словно забинтовывая его лапу.

— Фэнси вылечила его, — догадался Йэн. Фортуна снова кивнула. Затем, подойдя к нему ближе, она показала на его запястья и коснулась своих.

— Да, — подтвердил Йэн, — она вылечила и меня. — Действительно, раны уже не болели. Фэнси умела проявлять заботу. Если он не проявит осторожность, она позаботится о своих проблемах, предоставив их решение ему, а у него достаточно и своих.

— Фэнси сказала, что ты наполовину чероки, — продолжил он разговор с Фортуной.

Блеск в глазах девушки внезапно погас, и она отвернулась.

— Я читал, что чероки были смелыми людьми, — сказал Йэн и, видя ее заинтригованный взгляд, добавил: — Они были хорошими людьми.

Фортуна недоверчиво посмотрела на него, затем кивнула.

— Ты должна очень гордиться своим народом.

Она распрямила плечи, а ее темные глаза, казалось, заглянули ему прямо в душу. Она была очень красива. Ее смуглое лицо с высокими скулами и точеными чертами привлекало взгляд, а загадочные темные глаза, казалось, хранили множество тайн. Фортуна была эфемерной, неземной. Йэн не мог представить подобную хрупкость в Фэнси Марш. Несмотря на красоту, в Фэнси чувствовался стальной стержень, которого была лишена Фортуна.

Фортуна подошла вплотную к Йэну и, легко прикоснувшись к его руке, быстро убежала.

Йэн смотрел ей вслед, одновременно удивленный и смущенный. Ему было приятно знать, что она доверяет ему, однако он не хотел завязывать более тесные отношения ни с кем из семьи Марш.

Вздохнув, Йэн повернулся и направился ко входу в конюшню, но остановился, увидев подошедшую Фэнси. Он не был готов к разговору с ней.

— Куда пошла Фортуна? — спросила Фэнси.

— Она просто… исчезла. Она рассказывала о Счастливчике и…

— Рассказывала?!

— Да, жестами. — Помедлив, он решился спросить: — Как случилось, что она перестала говорить?

— Она говорила раньше, но потом… — Фэнси осеклась, и Йэн больше не расспрашивал ее. Происшедшее с Фортуной его не касалось. Он ругал себя всякий раз, когда невольно пытался лучше узнать Маршей.

— Боюсь, что я обидел ее. Я сказал, что знаю о ее происхождении, что читал об индейцах и что она должна гордиться своими предками. После этого она убежала. Я поступил неправильно?

Фэнси облегченно вздохнула.

— Многие люди, в том числе Роберт, называют ее полукровкой, совершенно не считаясь с ее чувствами. Думаю, она просто удивилась, что вы отнеслись к ней с пониманием.

— Я лишь хотел…

— Быть добрым с ней, — закончила за него Фэнси.

— Мне очень жаль, — сказал Йэн.

— Не нужно сожалеть. Вы нравитесь Фортуне. Не думаю, что прежде она пыталась с кем-то общаться, не считая, конечно, Джона, детей и меня. Вчера она сказала мне, что вас послал Бог.

Йэн закрыл глаза. Если его послал Бог, то сделал это слишком жестоким способом.

— До завтрака мне нужно накормить лошадей, — резко сказал он, злясь на себя за то, что не может обуздать свои эмоции. Он не хотел продолжать этот разговор.

— Завтрак почти готов, — сказала Фэнси. Он сухо кивнул.

— Спасибо за вашу доброту к Фортуне. Он снова кивнул и быстро скрылся за дверями конюшни.

* * *

Проводив Йэна Сазерленда взглядом, Фэнси вернулась в дом.

Книга, которую он читал прошлым вечером, все еще лежала на столе в гостиной. Взяв ее, она провела пальцами по раскрытым страницам, словно пытаясь проникнуть в глубину души шотландца, найти объяснения противоречиям, которые она видела в нем. Например, его акцент. Он то пропадал, то появлялся вновь по неизвестной причине. Несколько минут назад она с трудом понимала его, но, когда он читал «Робинзона Крузо», его речь лилась легко и свободно.

Его голос был глубоким и волнующим. Фэнси заметила, как заблестели глаза Ноэля, когда он слушал о приключениях Робинзона. Даже Эми, несмотря на свой возраст, слушала, раскрыв рот. Фэнси не могла с уверенностью сказать, что было тому причиной: захватывающее повествование или голос рассказчика.

Фэнси готова была поклясться, что книга увлекла самого шотландца, так же как и его слушателей, хотя было очевидно, что он уже читал ее. Он ни разу не запнулся, как это иногда случалось с их священником во время проповеди, и читал выразительно, меняя интонацию. Описывая шторм, в котором потерпел крушение корабль юного Крузо, его голос звенел от напряжения; слушая его, Фэнси живо представила себе всю картину трагедии: она видела молнии, слышала грозные раскаты грома, чувствовала бурные дождевые потоки.

Фэнси неохотно положила книгу на место и проверила пирог в печи. Он уже покрылся золотистой корочкой, она выложила его на блюдо и поставила рядом с кукурузным пудингом. Накрывая на стол, она поймала себя на мысли, что поставила шесть тарелок.

Со вздохом Фэнси убрала лишнюю тарелку в буфет. Она скучала по Джону. Хотя он был молчалив, особенно по утрам, она всегда ощущала его присутствие, наполнявшее ее покоем и тихой радостью. Даже ласковый голос Ноэля, кормившего лисенка во дворе, не смог заполнить пустоту.