Ольга Крючкова - История Пурпурной Дамы

Многие придворные, в частности, Сей Сенагон, принцы Тамэтака и Ацумити узнавали себя в героях повести.

В положенный срок Мурасаки разрешилась от бремени девочкой. Оправившись, она передала её на руки кормилице, а сама же, подобно госпоже Ацуко, поспешила в Кокидэн. По приезде она с удивлением обнаружила, что невероятно популярна при дворе.

Не успела она войти в придворный ритм жизни, как получила послание от тайного поклонника:

Да, влажен шёлковый рукав, что на заре

Бамбуковые заросли раздвинул

В весеннем поле…

Но влажней вдвойне

Рукав мой оттого, что я тебя не вижу.[53]

* * *

Ояко, томимая тяжёлыми раздумьями, сидела подле распахнутых сёдзи, наслаждаясь погожим весенним днём. Ранняя весна в провинции Идзуми выдалась на редкость тёплой. В воздухе ещё витали ароматы прелой прошлогодней листвы, через которую пробивалась изумрудного цвета молодая трава.

Невольно у Ояко родились строки:

Подобной тоски

Никогда не ведала прежде —

Весенняя ночь

Вотще пролетела, не подарив

Даже минутного сна.[54]

Подле Ояко играла тряпичными куклами прелестная девочка двух лет. Она вела себя спокойно, не отвлекая матушку от её мыслей. А госпоже Ояко было над чем поразмыслить…

Три года прошло с тех пор, как она вышла замуж за Татибану Митисаду. Многое изменилось и, увы, не в лучшую для Ояко сторону. Её супруг, пользуясь властью губернатора провинции (кстати, должность эту он получил при содействии родителей жены!) вёл беспорядочный образ жизни. Мало того, что он постоянно посещал местных юдзё, тратя на них баснословные деньги, он ещё поселил в своём доме двух наложниц. А о жене, госпоже из Северных покоев, фактически хозяйке дома (ибо дом по закону принадлежал её матушке!) совершенно забыл.

Ояко была поначалу возмущена поведением мужа, но старалась безмолвно сносить его пренебрежение ради дочери. Однако, такая манера поведения, только развязывала Митисаде руки. Он пропадал у юдзё по несколько дней кряду, забыв не только о семье, но и о своих прямых обязанностях губернатора.

Теперь Ояко понимала, что время упущено, прошлого не вернуть – она потеряла мужа. К тому же она стала замечать, что наложницы сблизились, постоянно проводят время вместе и о чём-то шепчутся…

Ояко была выше того, чтобы учинить допрос наложницам – пусть знают своё место. Не пристало госпоже из Северных покоев выказывать недовольство каким-то наложницам. Однако, юные прелестницы, решив нарушить заведённый в доме порядок, решили напрямую обратиться к госпоже, дабы поговорить с нею.

Ояко, разморенная теплом, прикрыла глаза. На какой-то миг ей показалось, что она снова юна и пребывает в имении отца в Нисиномии. Ах, какое это было чудесное беззаботное время! Теперь же она вынуждена делить кров с наложницами мужа, а тот постоянно пропадает у продажных женщин. «Может быть, удалиться в монастырь?» – подумала Ояко. Однако, быстро отмела эту мысль: монастырь – для женщин, которые не способны уйти от мужа и начать новую жизнь! А она не намерена хоронить себя заживо! Тем более, следует позаботиться о дочери…

Неожиданно она услышала голос одной из наложниц и встрепенулась.

– Госпожа, – произнесла старшая наложница. – Простите, что побеспокоила вас, вот так без доклада…

Ояко цепким взором смерила наложниц и жестом указала на татами напротив. Юные дамы тотчас, окинул полы многослойных кимоно, присели, поджав ноги.

– Надеюсь, нечто срочное и важное привело вас сюда… – спокойно вымолвила Ояко.

– О да, госпожа! – с живостью подтвердила старшая наложница.

Ояко особенно её не любила…

– Госпожа, мы хотели просить вас о милости… – продолжила старшая наложница. – Господин так редко бывает дома, что мы забыли, как он выглядит… А, если он и возвращается в имение, то не уделяет нам должного внимания…

Глаза Ояко расширились от удивления.

– Продолжай… – всё также спокойно произнесла она.

Наложница, окончательно осмелев, наконец, сказала самое главное:

– Мы просим вас поговорить с господином, дабы он позволил нам удалиться… – Потупив очи в долу наложница продолжила: – Мы более не в силах терпеть его пренебрежения. Он не делит с нами ложе…

– Как и со мной, – призналась Ояко.

Наложницы переглянулись и, склонив головы, почти одновременно произнесли:

– Простите нас, мы догадывались… Поэтому и просим у вас помощи… Так не может больше продолжаться…

Ояко грустно улыбнулась.

– Вы абсолютно правы: не может… Я решила покинуть Идзуми, вернуться в Хэйан и поступить в услужение Яшмовой госпоже.

– А как же мы, госпожа? – с жаром воскликнула младшая наложница.

– Ваше решение окончательно? Вы действительно хотите порвать с нашим господином и вернуться домой?

– Да! – подтвердили наложницы.

– Что ж я сообщу об этом своему мужу и вашему господину. По закону вы имеете право вернуться к родителям, если муж или господин не оказывает вам должного внимания. Я готова засвидетельствовать это. Вы же также должны помочь мне…

Наложницы с готовностью заверили:

– Всё что угодно, госпожа!

Ояко удовлетворённо улыбнулась. Всё складывалось на редкость удачно: наложницы приняли её сторону. Они все вместе покинут Митисаду, этого неблагодарного сластолюбца!

Ояко была преисполнена уверенности, что в столичное общество оправдает её поведение. Мало того, она намеревалась обо всё рассказать матери, а уж она найдёт тайные ниточки, благодаря которым Митисада лишиться должности.

Митисада появился в имении лишь спустя два дня. Мурасаки, выбрав подходящий момент, поспешила к нему. Тот же, кислым взором смерив жену, спросил:

– Что тебе угодно?

– Вашего внимания, мой господин! – вежливо ответила Ояко.

Митисада зевнул.

– Видишь, я устал… Поездка утомила меня… Мне пришлось решить ряд вопросов государственной важности…

– Вероятно, государство, о котором ты печёшься находится на ложе одной из юдзё! – с явным недовольством высказалась Ояко.

Брови Митисады от удивления «поползли» верх.

– Как ты смеешь со мной так разговаривать, женщина! Не забывайся! Я – губернатор Идзуми!

– Да, стараниями моей матушки! – парировала Ояко. – И дом, в котором ты живёшь и поселил своих наложниц, также принадлежит ей!

Митисада застыл с раскрытым ртом, не зная, что и сказать. Наконец, он приблизился к жене, и «наградил» её увесистой пощёчиной. Ояко мужественно вынесла это унижение.

– Прекрасно, теперь я могу с чистой совестью покинуть Идзуми и вернуться в столицу.

– Ты не посмеешь этого сделать! – возопил Митисада. – Я приказываю тебе остаться!

– Ни за что! – отчеканила Ояко. – О твоём поведении и пренебрежении государственными обязанностями я сообщу лично императору.

Митисада побагровел от ярости. Ещё момент и он бы набросился на Ояко подобно разъяренному зверю и растерзал её. Но фусуме распахнулись – в комнату вошли наложницы.

– А вас сюда никто не звал! – набросился на них Митисада. – Как вы смеете прерывать мой разговор с женой?!

Наложницы, предвидя гнев господина, смиренно поклонились и произнесли:

– Мы так редко видим вас, господин… Неужели юдзё лучше нас?

Митисада обомлел…

– Это заговор! Вы сговорились! – возопил он.

– Да! – выпалила Ояко. – И мы пришли сказать, что оставляем тебя! Закон на нашей стороне!

Неожиданно Митисада обмяк и опустился на татами.

– Убирайтесь… – прошептал он. – Убирайтесь прочь… Я найду себе другую жену и наложниц…

Ояко смерила мужа презрительным взором: и этого человека она когда-то любила!

– Дочь я забираю с собой в Хэйан! – тоном, не терпящим возражений, заявила она.

Митисада окончательно сник.

* * *

Ояко незамедлительно покинула провинцию Идзуми и вернулась в Хэйан в дом своих родителей. По приезде она тут же отправила весточку Мурасаки, с которой вела переписку.

Мурасаки тотчас откликнулась на приглашение сестры, обещая посетить её в ближайшее время. Улизнув со службы с разрешения госпожи Акадзомэ Эмон, она в экипаже поспешила на встречу с сестрой.

И вот молодые женщины предстали друг перед другом. Ояко стала ещё красивее, но в её чертах прослеживалась явная жёсткость и решительность. Мурасаки же, потерявшая мужа и, так же как и сестра, познавшая радость материнства, приятно округлилась и выглядела миловидно. Казалось, ничто не могло поколебать её спокойствия. Однако это впечатление было обманчивым. Мурасаки поначалу тяжело переживала измены мужа. Его же смерть, как ни прискорбно, не задела её на тот момент опустошённого сердца.

Женщины обнялись…

– Оставим наши неудачные замужества за порогом этого дома, – наконец произнесла Ояко. – Я не хочу вспоминать об этом… Я вернулась в столицу, чтобы начать новую жизнь.

Мурасаки улыбнулась.

– Ты правильно говоришь: надо жить дальше. Хэйан просто кишит знатными женихами. Ты ещё молода и прелестна… – поддержала она.

– Нет, нет! – Ояко отстранилась от сестры. – Я больше не хочу выходить замуж! Тем более, что у меня дочь и я смогу рассчитывать лишь на визитный брак. А это значит провести всю жизнь в ожидании приезда своего господина. Я не намерена подчиняться мужчине!

Мурасаки поразила решимость сестры.

– Но… – хотела возразить она.

– Не будем обсуждать эту больную тему, – попросила Ояко. – Я намерена выхлопотать место фрейлины при дворе Яшмовой госпожи. Ты поможешь мне?

– Разумеется…

– Ты писала мне о Фудзиваре Нобутаке, который окружил тебя заботой и любовью. Расскажи мне о нём… Ведь ты тоже не спешишь стать его очередной визитной женой… Не так ли? – несколько надменно произнесла Ояко.

Мурасаки на мгновение смутилась.

– Да, я не спешу стать визитной женой… Вероятно, по тем же причинам, что и ты… Мне достаточно того, что Нобутака любит меня.

Вскоре Ояко, стараниями Мурасаки и несгибаемой родственницы Акадзомэ Эмон, была приглашена в Кокидэн. Её появление произвело фурор, надолго изменив привычное течение придворной жизни. Мало того, что новая фрейлина была красива и умна, она, ко всему прочему, прекрасно слагала стихи, побеждая на придворных стихотворных турнирах.

Яшмовая госпожа переуступила новую звезду своей невестке Садако. Ояко вовсе не опечалило новое назначение. Она быстро освоилась при Малом дворе и получила ещё большую популярность. К тому же дворец Когосё любили посещать принцы Тамэтака и Ацумити, младшие братья императора. Между ними тотчас разгорелось соперничество за сердце прелестной госпожи Идзуми Сикибу, так позвали при Малом дворе Ояко.

Сердце фрейлины разрывалось на части, она не знала: кому из принцев отдать предпочтение. И поэтому посещала их по очереди. Вскоре Идзуми начала вести дневник, записывая, подобно госпоже Сей Сенагон свои мысли, поверяя рисовой бумаге свои тайны и переживания, часто в стихотворной форме.

По стечению обстоятельств дневник Идзуми Сикибу постигла та же участь, что и записки Сей Сенагон. Один не в меру любопытный сановник, обойдённый вниманием фрейлины, выкрал его и предал огласке, надеясь таким образом отомстить.

Но его возмутительный поступок возымел обратное действие. Стихи, посвящённые душевным переживаниям Идзуми, были настолько хороши, что дамы переписывали их, а свитками затем украшали стены дворцовых павильонов.

Госпожа Садако также не осталась равнодушной к творчеству своей фрейлины. Она собственноручно отменной каллиграфией переписала несколько стихотворений и приказала украсить свитками стены своей спальни.

К тому времени в отношения госпожи из Северных покоев и императора охладели. Поэтому Садако предпочла пятистишие:

Каждую встречу

На нить драгоценную жизни

Спешу нанизать.

Так могу ли я думать без страха,

Что разом всё оборвётся?[55]

996 год, Хэйан

Новый год правления императора Итидзё начался весьма прискорбно: после празднества Белой лошади умер регент Фудзивара Канаиэ. Воспользовавшись моментом, один из столичных аристократов сумел убедить Правого министра выхлопотать ему должность наместника Авадзи. Увы, Фудзивара Тамэтоки снова остался не удел и вернулся в своё имение, расположенное рядом с Хэйаном.

Тамэтоки пребывал в своём имении, томясь бездействием. Судьба сына и дочери были устроены. Несмотря на то, что Мурасаки рано овдовела, она упрочила своё положение при дворе Яшмовой госпожи. Дочь ещё была молода, ей едва исполнилось двадцать четыре года и многие аристократы добивались её благосклонности. Наконец, Мурасаки сделала свой выбор, отдав предпочтение своему постоянному возлюбленному – Фудзиваре Нобутаке, став его второй женой.