Кэтрин Стоун - Исцеление любовью

По пути Джесс много рассказывал Кэтлин о своем острове. Причем так подробно и красочно, что мог бы дать много очков вперед любому профессиональному экскурсоводу. Кэтлин узнала массу интересного. Например, что Мауи — имя Бога Солнца, которому поклонялись в далекие времена местные туземцы. Что на острове есть действующий вулкан Халеакала, и это символизирует тесную дружбу между богами Солнца и Огня.

Все было так необычно и интересно, что всю дорогу Кэтлин ни о чем не хотела слышать, кроме как о языческих богах, первобытных островитянах или диких обитателях здешних тропических лесов.

Только когда впереди показалось серое здание аэропорта, она неожиданно спросила:

— Как бы вы отнеслись к Майклу Лайонсу?

— Боюсь, что не знаю такого.

— Это вы сами.

— Я сам?

— Да. Все пробирки и колбы с кровью для операции должны иметь ярлычки с указанием фамилии человека, у которого она взята. Поскольку вы не хотите, чтобы Патрик узнал имя донора, то выберите себе псевдоним для ярлычка и занесения в регистрационную книгу. Понятно?

— Понятно. И вы предлагаете мне назваться Майклом Лайонсом?

— Да.

— А кто такой этот Майкл?

— Просто имя.

И Кэтлин демонстративно пожала плечами.

— Вы все-таки не созданы для этого!

— Для чего?

— Для лжи.

Кэтлин никогда и никому не называла имени Майкла. Даже Аманде и Патрику. Но теперь…

— Так зовут моего отца, — призналась она. — Говорят, он очень красив и прекрасный человек, но я его никогда не видела.

— Вы это серьезно?

— Вы же установили, что я не умею лгать.

— Вы испытываете горечь при воспоминании об этом человеке? Или ненавидите его?

Кэтлин ответила не сразу. Она вспоминала прием на теплоходе и «танцующие радуги». Разве тогда она мысленно не заключила вечный мир со своим отцом и возлюбленным Мэгги? Да, конечно! Именно там! И с тех пор благодарит за это небо!

— Нет, я больше не чувствую ни горечи, ни негодования.

Кэтлин могла бы рассказывать о Майкле и Мэгги долго. Бесконечно… Но впереди уже показался шлагбаум перед въездом на территорию аэропорта.

Как бы неожиданно вспомнив о чем-то крайне важном, Кэтлин тревожно посмотрела на Джесса:

— К вопросу о лжи, Джесс. Патрик думает, что я уехала в отпуск и вернусь не раньше полудня субботы. Но если он застанет меня завтра вечером в операционной за извлечением вашего костного мозга, то тут же обо всем догадается.

— Пересадка мозга никак не может начаться завтра, Кэтлин. Стивену понадобится время, чтобы внимательно изучить результаты биопсии и определить, сколько спинного мозга надо будет у меня взять. Кроме того, я думаю, что перед операцией доктор Шеридан непременно захочет впрыснуть Патрику дозу моей крови. Но во всех случаях, когда бы ни состоялась процедура извлечения мозга, вас в операционной не будет.

— Другими словами, вы согласны доверить эту процедуру доктору Шеридану?

Джесс притормозил перед шлагбаумом, повернулся к Кэтнин и сказал с улыбкой:

— Это значит лишь, что мне не нужна операционная.

Кэтлин поняла, что Джесс отказывается от наркоза, на котором она, безусловно, стала бы настаивать. Почему? Ведь при этой операции применяется местный, а не общий наркоз. Но проводить пункцию вообще без наркоза…

Однако Джессу, видимо, было все равно, насколько болезненной она окажется.

— Вы, надеюсь, понимаете, что для операции необходима полная стерильность? — не сдавалась Кэтлин.

— Понимаю, но ведь все будет происходить точно так же, как и при биопсии. А ее вообще не обязательно проводить в операционной. Можно воспользоваться любой, предварительно тщательно продезинфицированной комнатой. Таковых в больнице, думаю, немало. И все они в ночь с пятницы на субботу будут свободными. Не так ли?

— Так, — неохотно согласилась Кэтлин.

— Вы действительно не хотите сами взять у меня костный мозг, Кэтлин?

Сверлить твою кость, чтобы шприц за шприцем отсасывать мозг?

— Нет, я категорически отказываюсь!

— Прекрасно!

— Прекрасно?!

— Хорошо, пусть не совсем. Но скажите, Кэтлин, ведь Стивену, наверное, понадобится ассистент?

— Я обязательно там буду.

Кэтлин и впрямь не умела лгать. Но когда Джесс вышел из машины, чтобы вытащить из багажника коробку с пробирками и открыть дверь с ее стороны, она, оставшись на минуту в одиночестве, торжествовала. «Я учусь, Джесс Фалконер, — говорила себе Кэтлин. — И уже делаю успехи!»

Джесс действительно не заметил обмана. А потому был обескуражен заявлением Кэтлин о желании ассистировать Шеридану. Она же отлично знала, что доктор Шеридан никогда бы не согласился брать у пациента костный мозг без наркоза. И конечно, категорически потребует подвергнуть анестезии и Джесса. Тому же в сложившейся ситуации поневоле придется уступить. Это означало, что вся процедура будет проводиться в операционной Шеридана, где у него есть своя ассистентка. Кэтлин же придется ждать в соседней комнате, продолжая читать купленный в Гонолулу роман Грейдона Слейка…

Штат Вашингтон

Научный центр в Сиэтле

29 лет назад

— Он вор!

Это было простой констатацией факта. Но Стюарту Фалконеру стоило большого труда произнести подобную фразу. Ибо местоимение «он» относилось к его родному сыну Джессу. Сама мысль о том, что девятилетний мальчик, носивший фамилию Фалконер, уличен в воровстве, представлялась Стюарту и его жене Розмари омерзительной. А потому они оба решили не считать больше Джесса своим сыном.

— Он вор! — холодным, безжалостным тоном повторил слова Стюарта известный детский психиатр. Холодность в значительной мере объяснялась тем, что этот доктор на протяжении многих лет имел дело с нервными родителями Джесса и успел привыкнуть к их выходкам. Но подобный суровый приговор своему родному сыну Розмари и Стюарт слышали от него впервые.

Правда, совершенная ребенком кража, безусловно мелкая, вряд ли вызвала у родителей такую тревогу, что они спешно покинули свой роскошный дом в Коннектикуте ради консультации с психиатром. Скорее, главную роль в их решении сыграла известность этого врача как специалиста по определению дурных наклонностей у детей и прогнозам на их пагубное развитие в будущем. Поэтому Стюарта и Розмари очень насторожил его вопрос:

— Не могли бы вы сказать мне точно, когда впервые заметили отклонения в поведении Джесса? И что он обычно крадет?

— Это началось много лет назад, — смущенно ответила Розмари.

— Не понимаю! — удивленно выгнул дугой бровь психиатр. — Позвольте, о чем вы говорите? Не мог же он начать воровать еще до своего рождения!

— Вот именно!

— Что именно?

— То, что Джесс стал преступником еще, простите, в утробе матери. Ну, в моей…

— Это каким же образом?

— Он… Еще раз извините, но он присваивал себе все полезное, что содержалось в моем молоке, предназначавшемся им обоим — Джессу и Патрику. Так вот… Этот проказник постоянно пытался лишить своего брата-близнеца самого необходимого. Короче, он стремился разрушить будущее Патрика…

Конечно, подобное признание прозвучаю дико, а скорее глупо. Но Розмари продолжала расписывать пороки непутевого сына. По ее словам, Джесс всегда был молчаливым, отчужденным и надменным. К героическим усилиям родителей по воспитанию его брата-близнеца он относился с презрением. Фантазия Розмари зашла так далеко, что она уже всерьез подумывала, не подменили ли одного из детей в родильном отделении клиники? Может быть, Джесс вовсе не их, а еще чей-то сын? Чей? Неизвестно…

Все это было плодом разыгравшегося воображения. Тем не менее пока Патрик боролся за жизнь в специальном отделении клиники для новорожденных, его только что родившийся брат стал единственным обитателем обычной детской комнаты, существовавшей при больнице. Позднее Джесс все-таки попал в дом Фалконеров, где и остался. Причем оба родителя долго недоумевали, как такое могло произойти?

Стюарт Фалконер родился в роскоши. Розмари же, урожденная Уильямсон, была наследницей огромного поместья Монтклер. Члены обеих семей из поколения в поколение гордились, что в их жилах текла благородная, «голубая» кровь. Но вот появился Джесс… Его темно-зеленые глаза горели дьявольским огнем. Длинные черные волосы, казалось, не знали слова «расческа». К тому же он был левшой. А своим поведением напоминал скорее язычника, нежели аристократа. Так себя никогда не держат в обществе никто из Фалконеров и Уильямсонов…

Но ведь Джесс был их. И оказался вором. А может быть, даже кем-то гораздо хуже…

— Вначале Джесс крал у нас ключи, деньги, сувениры и драгоценности, — продолжала свою обвинительную речь Розмари. — Дальше стало и того хуже. Он начал позорить всю семью кражами у местных торговцев.

— Ради удовольствия? — спросил психиатр.

— Это была просто глупая и скверная игра. Насмешка над нами. Должна заметить, что его ни разу не поймали. Вещи, которые он крал у нас, вскоре снова появлялись на своих местах. Когда же дело касалось торговцев, то он извинялся перед ними и объяснял, что просто забывал заплатить.

— Может быть, он говорил правду?

— Это исключено! Девятилетний мальчишка не может покупать сигареты, вино или такие журналы, как «Плейбой».

— Вы требовали от него объяснений?

— И не раз!

— Что же он отвечал?

— Просто пожимал плечами и просил нас его не беспокоить, — включился в разговор Стюарт. — Но, доктор, мы приехали к вам не потому, что Джесс — вор. Это мы знаем и воспринимаем как неизбежный крест, который должны нести. Сейчас нас куда больше беспокоит судьба Патрика. Мы серьезно опасаемся, что Джесс может ему навредить. Искалечить. Или даже убить…

— Навредить? Разве такое уже случалось?

— Нет.

— Джесс вообще позволял себе какое-нибудь насилие? Например, над животными? Портил имущество? Скажем, мебель?

— Нет, не над животными, но однажды он устроил в доме пожар.

— Пожар? Расскажите подробнее.

— Это случилось три года назад, — нахмурился Стюарт. — Но только недавно, прочитав статью в «Нью-Йорк таймс», мы поняли всю серьезность его поступка. Автор публикации утверждал, что дети, склонные к подобным шуткам с огнем, в будущем могут превратиться в убийц.

— Только если это сопровождается другими странностями, — поспешил успокоить обоих родителей психиатр. — Но я хотел бы знать все подробности о том пожаре.

— Пожар быстро потушили. Но он возник в комнате Патрика. И Джесс уговорил брата взять всю вину за поджог на себя.

— Увлечение огнем — достаточно распространенное явление. Особенно среди мальчиков. Патрик действительно мог…

— Патрик никогда бы не сделал ничего подобного! Он взял вину на себя только потому, что Джесс его попросил. Патрик вообще всегда делает все, что тот от него хочет. При этом постоянно защищает брата и восторгается им, что бы Джесс ни натворил!

— Но все же вы почему-то опасаетесь, что Джесс может навредить Патрику.

— Вы говорите «почему-то», доктор? Извините, но Джесс ворует, устраивает пожары, самонадеян, дерзок до наглости и не признает никаких ограничений! Совершенно очевидно, что он подчас даже не соображает, что делает. Разве это нормально? Вам не кажется, что налицо все признаки психопатии?

— Да, но…

— Дело в том, доктор, что если Джесс может нанести какой-то вред Патрику, то мы должны знать об этом сейчас, пока еще не поздно.

Слова Стюарта прозвучали почти приказом, на который психиатр тут же дал тем не менее очень взвешенный и спокойный ответ:

— Как бы то ни было, но сейчас мне трудно ответить на ваш вопрос, мистер Фалконер. И уверяю, что вы не получите его ни от одного врача. Никто и никогда не скажет вам ничего определенного, пока не осмотрит мальчика, что я и намереваюсь сделать. И только после этого откровенно выскажу свое мнение.

Знакомство с Джессом психиатр начал с разговора наедине. Мальчик смотрел ему прямо в глаза, но почти ничего не сказал. Джесс вообще был очень немногословным в беседах со взрослыми. Да и с остальными. Кроме… Патрика.

С братом Джесс становился красноречивым, возбужденным, остроумным. При этом проявлял большие способности рассказчика, несмотря на свой юный возраст.

Но даже с ним он не был до конца откровенен. Патрик не подозревал о душевных страданиях брата, причин которых тот и сам не понимал. А они скорее всего лежали на поверхности.

Джесс никогда не знал родительской любви, которую Стюарт и Розмари без остатка дарили Патрику. Он еще до того, как научился говорить, почувствовал свою неполноценность. Ибо отец с матерью почему-то считали его недостойным своей любви и родительской заботы.

Его первые сознательные воспоминания лишь подтвердили эту горькую правду. Тогда он и Патрик только еще учились ходить. Как-то раз Джесс, очень любивший брата, взял его руку и так крепко сжал, что Патрик заплакал. Тут же родители с громким криком набросились на Джесса, назвали его дрянным мальчишкой, вырвали у него руку брата и жестоко наказали, приговаривая: