— В те времена этого не делали. Я думаю, тогда еще не придумали названия тому, что я переживала. Нашему поколению внушали, что надо просто держать себя в руках и не ходить по врачам.

— Все могло сложиться по-другому, если бы ты все-таки пошла к врачу.

— Но в конечном итоге все сложилось не так уж и плохо, верно? — В ее глазах заблестели слезы. — У меня две красивые и успешные дочки, хороший муж и грандиозные планы на будущее.

— Ты уверена, что можешь все это оставить? — Пьета окинула взглядом пыльный чердак. — Неужели ты и в самом деле хочешь продать этот дом?

— Ну что ты, конечно нет. Лишиться этого дома будет для меня совсем непросто. Но с другой стороны, оставлять его нецелесообразно с финансовой точки зрения. И я это прекрасно понимаю.

— Но зачем, зачем? — не сдавалась Пьета. — Что заставило вас с папой принять это решение, пока вы были в Италии? Зачем уезжать, если вам и так хорошо?

Мать положила фотографию обратно в коробку.

— Отчасти потому, что у отца случился этот приступ, и еще потому, что мы поняли: большая часть жизни у нас уже позади. Поездка в Италию помогла нам это понять.

— Вы уехали на каких-то десять дней и вдруг решили купить там дом. Что же произошло?

— Давай спустимся вниз. Заварим чаю, и я тебе все расскажу, — пообещала мать.


Знаешь ли ты, что в Италии даже кофе пахнет по-другому? Это было первое, что мы почувствовали, сойдя с трапа самолета. Беппи сразу же выпил две чашки эспрессо с сахаром. Мне кажется, он немного побаивался ехать на родину. Он давно не бывал в Италии и понимал, что многое там изменилось.

Хотя нельзя сказать, чтобы Рим стал другим. Улицы вокруг вокзала Термини по-прежнему такие же грязные и опасные, из дверей многочисленных забегаловок на тротуары все так же валят толпы народу, и старинные здания выглядят точно так же. Конечно, народу теперь больше, чем в наши дни. Очередь желающих увидеть Сикстинскую капеллу, казалось, растянулась на мили, и, чтобы пробраться к фонтану Треви, нам пришлось проталкиваться через толпу туристов. Это обстоятельство повергло Беппи в мрачнейшее настроение.

Нам обоим не терпелось как можно быстрее пойти на Пьяцца Навона. Ведь именно там мы впервые встретились, именно там мы тем летом проводили большую часть времени. Было так странно снова по ней прогуливаться; казалось, будто мы вернулись в молодость.

— Больше тридцати лет минуло с тех пор, как я в первый раз увидел тебя за столиком уличного кафе. А потом ты подошла и заговорила со мной, — вспоминал Беппи, когда мы проходили мимо бесконечных рядов мольбертов, за которыми трудились уличные художники, рисуя портреты туристов или виды Древнего Рима.

— Но первым же заговорил ты, — возразила я.

— Нет-нет, ты просто забыла, — настаивал он. — Это вы, девчонки, горели желанием познакомиться с нами. Конечно. Мы были бравые симпатичные ребята и прогуливались у фонтана. Как вы могли устоять, а?

Даже бар Анастасио и по сей день стоит на своем месте. Вместо старых кабинок там поставили новые стулья и столики и водрузили на стойку современную кофейную машину. В глубине души я надеялась, что там за одним из угловых столиков будет сидеть и сам Анастасио — старик с газетой в руках и стаканом пива. Но в баре не осталось и следа от прежнего владельца, а какая-то надменная девица за барной стойкой только пожала плечами, когда я назвала его имя.

— Анастасио? — Сухопарый старичок приблизительно нашего возраста, сидя неподалеку, макал печенье в чашку с кофе латте. — Он уже много лет назад отошел от дел и вернулся в Грецию. «Я заработал достаточно денег, — сказал он, — и все, чего мне сейчас хочется, — это успеть насладиться ими, пока еще не слишком поздно».

— Он был очень добрый человек. Я рада, что у него все так хорошо сложилось, — сказала я на своем изрядно запущенном итальянском.

Старичок, прищурившись, глянул на меня и, как попугай, склонил голову набок:

— Я вас знаю? Мы, случайно, раньше с вами не встречались?

— Я работала здесь тридцать лет назад.

Девица за стойкой осталась абсолютно равнодушной к моим воспоминаниям, но старичок радостно заулыбался:

— Как же, я помню одну безумно хорошенькую белокурую англичанку. Все наши ребята по ней сохли. Но ведь это не вы, верно?

— Нет, это была моя подруга Одри.

Мы заказали кофе и сели за столик. В какой-то момент прошлое приблизилось к нам и стало реальнее настоящего. В те давние годы в Риме мне порой бывало и грустно, и одиноко, но больше всего мне запомнилось ощущение, что у нас впереди необозримые возможности. Нам тогда казалось, будто все в наших руках.

Беппи будто прочитал мои мысли.

— В конце концов, нам только шестьдесят, — сказал он. — Жизнь на этом не заканчивается.

— Знаю, но я чувствую себя такой старой. Как это вышло, что годы пролетели так быстро, а мы и не заметили?

— Долгое время ничего не менялось. Мы жили в одном и том же доме, работали на одном и том же месте. Думаю, именно потому нам и кажется, что годы промчались, как один день. — Беппи наблюдал за уличными сценками: вот многочисленные фургончики пытаются проползти по узенькой улочке, загроможденной столиками и запруженной прохожими; вот какая-то женщина, стоя на тротуаре, перекрикивается с кем-то с третьего этажа; вот молодые парни проносятся мимо нас на новеньких скутерах. — И уж конечно, я не собирался покидать Италию так надолго. Я чувствую себя здесь иностранцем, Катерина, — с грустью признался он.

В тот вечер мы ужинали в ресторане отеля, где Беппи когда-то работал. Зал по-прежнему выглядел помпезно, но изрядно потускнел по сравнению с тем, каким мы его запомнили.

— Сегодня мы вообще не будем смотреть на цены, — объявил он, едва мы вошли. И хотя там не было никого, кто мог бы его узнать, я подозреваю, он испытывал удовольствие оттого, что снова оказался здесь. Из-за Джанфранко ему пришлось уйти отсюда с позором, а теперь он возвратился с триумфом.

Вполне естественно, местная стряпня не встретила его одобрения.

— В этой сальтимбокке[41] не хватает шалфея, а мясо недостаточно нежное. Подозреваю, что это вообще не телятина, — радостно сказал он, возя шницелем по тарелке.

Каждый вечер мы ужинали в новом ресторане, и всякий раз Беппи заказывал больше, чем мы могли осилить: наваристые супы, щедро сдобренные каштанами и нутом; бычьи хвосты, тушенные в красном вине и розмарине; кальмаров, фаршированных маленькими креветками. За едой Беппи делал заметки, чтобы передать их потом Адолорате.

— Беппи, немедленно прекрати, — сказала я, в конце концов потеряв терпение. — Если ей понадобится вдохновение, она вполне сможет приехать сюда сама. А тебе надо отдохнуть. Позволь ей самой управляться в «Маленькой Италии».

Он слегка обиделся:

— Я всего лишь пытаюсь ей помочь.

— Я знаю, но она больше не нуждается в твоей помощи.

Мы ужинали в крошечной семейной таверне в районе Трастевере — столиков восемь, не больше. Беппи задумчиво огляделся по сторонам:

— Может, нам стоит подумать о том, чтобы открыть такую вот тратторию? Будем писать мелом меню на черной доске. Я буду стряпать, ты — обслуживать посетителей, как в старые добрые времена.

Я рассмеялась:

— Нет, Беппи, нет.

— Но должен же я хоть чем-то заниматься, — едва ли не в отчаянии проговорил он. — Не сидеть же мне все время дома. Пенсия — это смерть, я тысячу раз тебе это говорил.

— Но ты по-прежнему можешь работать в саду и играть в карты с Эрнесто; ты даже можешь войти в комитет, который организует шествие на праздник Пресвятой Богородицы Кармельской у Святого Петра. Существует миллион различных способов убить время.

Он надулся:

— Но я не хочу убивать время.

На другой день он сказал мне, что Рим начинает действовать ему на нервы.

— Сядем-ка мы на поезд и уедем на юг, а там найдем недорогое жилье на побережье, — заявил он. — А потом махнем на денек в Равенно: поглядим, в каком состоянии мамин дом, если, конечно, он еще стоит.

Мои воспоминания о Равенно были не самые радостные, и поначалу мне не хотелось туда возвращаться, но Беппи уже все решил. Он разговорился с консьержем, у двоюродного брата которого по счастливой случайности оказался знакомый, владевший домиком у моря в Марина-ди-Маратеа. Домик этот он иногда сдавал. Пара телефонных звонков — и все было улажено.

Мы влюбились в этот маленький беленький домик в ту же минуту, как увидели его. Он стоял у самого залива Поликастро, в тени рожковых деревьев. Спереди тянулась узенькая полоска каменистого пляжа, а позади, на склоне, зеленел небольшой садик. Внутри все было очень просто: пол, выложенный керамической плиткой, дровяная печурка на кухне да выбеленные стены, увешанные ярко разрисованными декоративными блюдами.

Первым делом Беппи стащил с себя одежду и спустился по каменным ступенькам к морю. Он плескался как ребенок, с головой уходя под волны, каждой клеточкой тела наслаждаясь пребыванием в соленой воде.

— Это просто потрясающе, Катерина. Ты тоже иди купаться, — вскрикивал он каждый раз, выныривая на поверхность.

Но я качала головой. Мне было хорошо на камнях в тени рожкового дерева, ронявшего на землю вокруг меня свои длинные черные стручки.

В тот день мы вместе отправились за провизией: помидоры черри, свежий базилик, бутылка альянико[42] и головка чеснока. Беппи приготовил незамысловатое блюдо из овощей и пасты. Мы вынесли кухонный стол и стулья на пляж и сели ужинать прямо у моря.

— Как прекрасна жизнь, — заявил он, попивая вино и полной грудью вдыхая просоленный морской воздух. — Живя здесь, я бы с радостью бил баклуши.

Мы решили отложить поездку в Равенно и следующие несколько дней предавались полному безделью. По утрам шли в поселок пить кофе со свежей выпечкой, а потом, пройдясь вместе по магазинам и купив лишь небольшую корзинку продуктов, возвращались домой, чтобы Беппи смог вдоволь поплавать в море и позагорать на камнях. Когда дневная жара спадала, мы отправлялись на небольшую прогулку, исследуя новые бухточки и тенистые аллеи, подолгу разглядывая сады у крестьянских домов и сравнивая их с нашим.

— Как было бы хорошо проводить здесь каждое лето! — то и дело повторял Беппи.

К моему удивлению, я согласилась с ним. Если он может быть счастлив здесь, то и я тоже могу.

— Давай вернемся сюда на пару недель на будущий год, — предложила я. — Может, Пьета и Адолората тоже сумеют ненадолго вырваться и составят нам компанию.

— Им здесь понравится, — сказал он. — Да разве может быть иначе?

Я бы предпочла остаться у моря, но, к сожалению, поездки в Равенно было не избежать, а дальше откладывать ее не имело смысла. Дорога выглядела в точности такой, какой я ее запомнила: она вилась по горным склонам и порой ныряла в туннели. Беппи, сидя за рулем взятой напрокат машины, бранился вполголоса.

— Черт их всех подери! Гоняют как полоумные, — беспрестанно сетовал он.

— Ты и сам некогда так водил, — напомнила я ему, пытаясь не смотреть в сторону ущелья, по краю которого мы ехали.

Равенно ничуть не изменился. Его каменные домики с зелеными, наглухо закрытыми ставнями, цеплялись за горный склон, и, стоило нам подъехать поближе, у нас создалось впечатление, что это место и по сей день столь же неприветливое и унылое.

— Господи, как же здесь мрачно, — пожаловалась я. — И как ты только тут рос?

— Когда я был ребенком, здесь было не так уж и плохо. Каждый день меня поджидало какое-нибудь новое приключение.

— Тебя и Джанфранко? — спросила я.

Он кивнул, но ничего не ответил.

Мы оставили машину на площади и направились к его дому. К нашему великому удивлению, на свежевскопанном огороде росли овощи. Кто-то заново покрасил входную дверь в синий цвет и закатил камни на крышу, чтобы терракотовые черепичные плитки не сдувало зимними ветрами.

— Здесь кто-то живет, — смущенно проговорил Беппи.

Окно было открыто, и он заглянул внутрь.

— Buon giorno, — окликнул он. — Есть здесь кто-нибудь?

В ответ мы услышали плач ребенка и женский голос, успокаивающий его.

— Здравствуйте, эй! — еще раз крикнул Беппи и стукнул в дверь.

Нам отворила дверь молодая и очень красивая девушка. У нее были черные как смоль волосы, завивающиеся тугими колечками вокруг ее миловидного лица, и огромные глаза цвета миндаля. Она вопросительно уставилась на нас:

— Signore? Могу я вам чем-нибудь помочь? Вы иностранец?

— Нет, я из Равенно, — возмущенно ответил Беппи.

— О! — Девушка смутилась. — Я не узнала ваш выговор. Вы говорите как человек не из наших краев.

— Это мой дом. — Беппи решительно поставил ногу на порог. — Что вы здесь делаете?