Она не помнила, как и сколько времени сопротивлялась, помнила только, что вдруг обмякла, словно превратилась в кусок бесчувственного мяса, а он, сломив ее волю, творил с ней что хотел, пока не началось самое отвратительное, самое ужасное и постыдное, что невозможно было ни забыть, ни простить себе: в какой-то момент ее вдруг пронзило острое желание, она потеряла чувство реальности, контроль над собой — ничего не существовало, кроме нахлынувшего всепоглощающего желания…

А потом пришел бесконечно долгий, опустошающий оргазм…

Он скатился с нее.

Она лежала без сил, переполненная ненавистью, и вместе с тем ощущала во всем изломанном теле какую-то удовлетворенную успокоенность, блаженную истому и потому презирала себя, чувствуя брезгливость к себе, к собственному телу. Ей казалось, что не этот бугай, а она сама растоптала себя, унизила, опустошила — иначе как можно объяснить появление в ней низменного инстинкта в такой чудовищной ситуации?

Аня села, спустила ноги с дивана, попыталась встать. Тело ныло, руки почему-то были в ссадинах. Потом она обнаружила, что платье и белье на ней разодраны. Как она вернется домой? Она застыла, не соображая, что делать.

Петра уже не было в комнате. Он появился через пару минут почти одетый, застегиваясь на ходу.

— Вызовите мне такси, — попросила она и сама не узнала своего голоса.

— Зачем? — спросил Петр.

— Я поеду домой…

— Богатенькая стала и сразу — такси, — усмехнулся он.

— Вызовите такси, — с той же странной интонацией повторила она.

— Не могу. Велено отвезти самому.

— Велено? Кем велено? — не поняла Аня.

— Дим Димыч велел доставить тебя домой. Сейчас выведу машину из гаража, и поедем.

— Дим Димыч?! — задохнулась Аня.

— Он. Я работаю только на него.

Страшная догадка пронзила ее. Она закричала что-то невнятное, подскочила к Петру, залепила ему пощечину и стала колотить его крепко сжатыми кулаками. Он схватил ее за плечи. Она почувствовала, как вздулись его каменные мышцы.

— Угомонись. Ты возбуждаешь меня, и мне придется повторить — ты очень вкусная баба…

Аня забилась в истерике, завизжала.

— Тише ты, тише, соседи у меня, и время позднее.

Он силой потащил ее за собой, сунув ей в руки сумочку, вывел из квартиры, запер дверь и быстро впихнул ее в лифт, войдя вслед за ней.

Гараж стоял метрах в ста от дома. Петр взял Аню крепко под руку и повел к гаражу. Пока он отпирал гараж и выводил машину, она стояла, прислонившись к стене и озираясь по сторонам. Ее трясло от беззвучных рыданий.

Когда они отъехали от дома, Петр наставительно и почти доброжелательно сказал:

— Что же ты Дим Димычу не дала, он ведь тебя давно хотел. Зря только раздразнила шефа. С ним бы все было тип-топ. Он тебя чуть что — выручает, ну и ты приласкай его, от тебя не убудет.

Аня подумала, что нужно бы вытащить деньги из сумочки и швырнуть в его толстый мясистый затылок. Но она знала, что ни за что не решится на такой поступок, и это было, пожалуй, страшней всего пережитого…

Аня встала, прошла в хвост самолета и вошла в туалетную комнату, чтобы умыться, словно таким образом она смогла отделаться от навязчивых воспоминаний.

Она вернулась на свое место, достала косметичку из сумки, чуть подмазалась после умывания и твердо решила не возвращаться в прошлое.

На табло зажглась надпись: «Пристегните ремни», и голос стюардессы известил пассажиров, что самолет через двадцать минут совершит посадку в аэропорту Милана.

В огромном, как ангар, зале получения багажа миланского аэропорта недавние пассажиры столпились у лент транспортеров. Аня, забросив на плечо спортивную сумку, оглядела указатели и пошла вправо, в дальний конец зала, где карабинер и таможенник проверяли содержимое «дипломата» высокого блондина, похожего на шведа. Аня расстегнула молнию на сумке, приготовив ее к проверке, но карабинер улыбнулся, махнул рукой, показывая, что она может проходить, и что-то сказал.

— Анька! — услышала она голос Лены и сразу же увидела ее — Лена протискивалась к барьеру и размахивала обеими руками, стараясь привлечь к себе внимание.

Аня не успела поблагодарить карабинера и ринулась навстречу подруге. Они крепко обнялись. Франко подошел, взял из рук Ани сумку и с улыбкой наблюдал за ними. Ни Аня, ни Лена не заметили этого, и позже Франко не раз вспоминал эпизод их встречи и со смехом рассказывал друзьям. А они все стояли на самом проходе, тесно прижавшись друг к другу, загораживая путь, пока прямо на них не выкатилась огромная дорожная сумка на колесах, управляемая маленькой крашеной блондинкой, которая — не по комплекции — басом рявкнула:

— Нашли где обниматься!

Подруги, как по команде, громко расхохотались.

— Всегда приятно встретить соотечественника, — сказала Лена.

Взглянув друг на друга повнимательнее, обе остались довольны.

— Ты помолодела!

— Ты похорошела! — выговорили они одновременно и снова расхохотались.

— Я все время ждала, что ты мне скажешь в первую минуту.

— Угадала?

— Нет. Я думала, ты скажешь «здравствуй!».

И снова обе прыснули, как маленькие девочки, способные смеяться по самому пустяковому поводу.

— Ну здравствуй, — выговорила наконец сквозь смех Лена. Аня оглянулась. Франко стоял с ее сумкой в руке и улыбался, глядя на встречу подруг. Она подошла к нему, обняла, расцеловала, сказала, обернувшись к Лене:

— Мне кажется, что я его сто лет знаю.

— Что? — спросил Франко.

— Ченто анни, — ответила Аня.

— О! — обрадовался Франко.

— Учила итальянский? — спросила Лена.

— Да нет, к сожалению, всухомятку ничего не получилось. Просто помню из Ахматовой «Анно Домини», ну а сто по-итальянски — ченто, на цент похоже. Очень просто.

— Умница. Ты быстро здесь заговоришь. А пока вполне можешь обойтись своим английским. Кстати, как у тебя с ним?

— Сейчас вполне пристойно, месяца четыре занималась сама… Ой, Ленка, чуть не забыла! Мама умоляла позвонить им сразу из аэропорта, не дожидаясь приезда в Турин. Они в таком нервном напряге…

— Конечно. Пошли сюда. — Она что-то быстро сказала мужу и повела Аню к телефонам-автоматам.

У первого же телефона Лена выгребла из сумки горсть монет. Аня набрала номер. Соединилось мгновенно. Подошла мать. Слышимость была великолепная.

— Мама! Все замечательно! Я в Милане.

Потом Лена взяла трубку и сказала несколько слов. И они пошли к автостоянке, пробиваясь сквозь пеструю и многоязыкую толпу.

Франко сидел уже в машине. Он вышел, открыл им заднюю дверцу, с улыбкой спросил у Лены о чем-то, та ответила довольно пространно, и они с Аней уселись на заднее сиденье.

— Франко спросил, хотим ли мы сесть вместе, чтобы удобнее было разговаривать.

— Но ты слишком долго ему отвечала, — улыбнулась Аня. — У тебя какие-то сомнения?

— Дуреха! — Лена потянулась к Ане и поцеловала в щеку. — Я напомнила ему нашу договоренность о том, чтобы первое время говорить только по-английски.

— И мы с тобой тоже? — испугалась Аня.

— Мы с тобой — это мы с тобой. Можем и просто глазами переговариваться.

— Нет, глазами все, что мне нужно тебе рассказать, не получится.

— А что?

— Подожди, не гони лошадей.

Франко тем временем, проявив чудеса водительского искусства, втиснулся в поток выезжающих со стоянки автомобилей и вскоре вырулил на шоссе.

Бесшумный мотор, скорость, удобные сиденья расслабляли, успокаивали, уносили в новый мир, где нет места прошлому. Аня протянула руку Лене, и они так и ехали некоторое время, держась за руки, как в детстве.

Аня смотрела в окно и ждала, когда они въедут в Милан.

Но машина мчалась по скоростному шоссе, и ничто не предвещало близости города.

— Ленка, а скоро Милан? — спросила она.

— Мы едем прямо в Турин, а Милан остается в стороне. Сейчас мимоходом не имеет смысла смотреть Милан, мы поедем туда специально, на целый день. А сегодня — только отдых.

— Как? А знакомство?

— Сегодня никаких знакомств.

— А я собираюсь сегодня же познакомиться с одним синьором по имени Роберто.

Франко первый отреагировал — обернулся с улыбкой и сказал по-русски:

— Очень хорошо.

— Я посрамлена, — шутливо призналась Лена. Аня притихла, глядя в окно на проносящийся мимо пейзаж.

Лена села вполоборота, чтобы лучше рассмотреть подругу. На первый взгляд Аня не изменилась. Немножко пополнела, вернее избавилась от чрезмерной спортивной сухости, и это ей шло. Но Лена сразу же — еще в аэропорту — отметила в ней напряженность, внутреннее беспокойство. Тогда она приписала их влиянию непривычной обстановки, волнению от встречи, усталости после перелета. Однако и здесь, в машине, где все свои и так успокоительно журчит негромкая мелодия из плейера, было заметно, что Анька никак не расслабится. И вот еще: появилась жесткая складка у губ, которой раньше не было.

— Ты чего меня рассматриваешь? Изменилась? Постарела?

— Радуюсь, что вижу тебя, — ушла от ответа Лена. Лена чувствовала по письмам, а теперь по состоянию подруги, что Аня чего-то недоговаривала. И с деньгами непонятно: в письмах писала, что все на грани краха, полная катастрофа, а потом как-то вдруг обошлось…

«Расспрашивать не стану, сама расскажет, если захочет», — подумала Лена.

Они проехали несколько небольших городков, звучные названия которых дышали древностью и напоминали лекции по истории итальянского Возрождения.

— Ленка, что за прямоугольные участки, залитые водой? — спросила Аня, глядя в окно.

— Рисовые поля.

— Рис в Италии? — удивилась Аня.

— По-твоему, в Италии должны расти только апельсины?

— Да нет, у меня просто со школьной скамьи остались фундаментальные знания: рис растет в Китае, и все китайцы едят рис.

Лена рассмеялась.

— А итальянцы едят только спагетти? Так, что ли?

— Да, пожалуй, — призналась Аня.

— В Италии рис очень распространен, причем разных сортов. Они обожают его и едят со всякими приправами и соусами из овощей, мяса, грибов.

— Да, — откликнулся Франко, — ризотто, очень хорошо!

— Вот завтра я приготовлю, попробуешь. У нас по плану завтра вечером гости.

— Бог мой, Ленка, зачем так сразу?

— Завтра воскресенье, а с понедельника, сама понимаешь, начинается рабочая неделя. Но ты не беспокойся — ничего грандиозного, так, человек сорок, не больше…

— Ленка, ты с ума сошла! Лена рассмеялась:

— Я ждала именно такой реакции. Ну не сорок, не сорок, успокойся, придет примерно двадцать пять — тридцать.

— А когда же нам потрепаться?

— Сегодня.

— И еще два месяца, — весело заметил Франко.

— Умница ты моя, — ласково произнесла Лена и погладила Франко по плечу.

— Лен, он все понимает, может, мне лучше по-русски с ним говорить? — спросила Аня.

— Конечно, понимает — я ведь с Роберто разговариваю только по-русски. Но тебе лучше, как я сказала, иначе не развяжешь язык. Потом, когда наслушаешься итальянской речи, перейдешь на итальянский. Они, кстати, не очень любят английский.

— Лен, я заметила, ты уже несколько раз сказала «они».

— Ну и что?

— Ничего, я просто отметила.

— Странно было бы за каких-нибудь два года… — начала Лена.

— Что ты хочешь сказать? — не поняла Аня.

— Видишь ли… несмотря на все, итальянцы пока остаются для меня «они». Не знаю, как тебе объяснить…

Аня подумала, что здесь речь идет о чем-то достаточно сложном, глубоко засевшем в подсознании, и не стоит сейчас фиксировать на этом внимание.

Они проскочили надпись «TORINO» и теперь мчались по улицам города, совсем непривлекательным, похожим на те, что уже встречались на пути.

— Это и есть Турин? — разочарованно спросила Аня.

— Мы въезжаем с северо-востока, тут новые пригороды. Центр и исторические кварталы южнее. А нам сейчас по набережной и на холмы на высоком берегу По — помнишь такую реку из уроков географии?

— Ленка, ты из меня совсем дурочку не делай. — Аня прилипла к окошку, за которым мелькнула река в густой зелени деревьев.

— Машин немного, — заметила Аня.

— Суббота. Франко, чуть помедленнее, хорошо? Вот собор Гран Мадре ди Дно, посвященный Божьей Матери. Здесь похоронены павшие в Первую мировую войну. Франко, сделай, пожалуйста, круг у собора. Вот смотри, там на углу гостиничка, милая чистенькая трехзвездная гостиничка. Видишь? В ней я остановилась в самый первый приезд в Турин, и сюда меня провожал Франко…

Они выехали на набережную, проехали немного вдоль реки и свернули на улицу, ведущую в гору. Довольно скоро Франко остановился у ограды. Ворота бесшумно растворились, как в кино, они въехали во двор трехэтажного дома, за которым отлого поднимался вверх по склону просторный зеленый участок с двумя фонтанами-брызгалками.

После раскаленного воздуха на шоссе, врывавшегося в машину, здесь все дышало прохладой, зеленью, чистотой.