Барбара Картленд - Из бездны — к небесам

— Я в этом уверена, — сказала миссис Лавелл. — Твоя вера и ты, мой дорогой, слиты в единое целое.

Они улыбались, глядя друг на друга через обеденный стол, и Кистне казалось, что она чувствует вокруг волны их любви друг к другу так же хорошо, как ее мать ощущает волны веры.

Оглядываясь назад, девушка понимала, что их дом, каким бы маленьким он ни был, всегда был наполнен любовью и счастьем, тем богатством, которое недоступно жадным.

— Мы были так счастливы, — в отчаянии всхлипывала Кистна, лежа на жесткой кровати в темноте приютской спальни. — О, мама и папа, как вы могли… умереть и оставить меня… совсем одну?

Она пыталась убедить себя, что родители всегда рядом и нужно только освободиться от оков материального мира, чтобы вновь обрести их. Но, возможно, потому, что ей было так голодно и холодно, девушке было очень трудно ощутить связь с тем, что она утратила.

А сейчас Кистна снова чувствовала, что мать и отец рядом с ней, говорят с ней, руководят ею, и их любовь к ней, так же, как и ее любовь к ним, сильна, как прежде.

— Я так счастлива! Я очень-очень счастлива! — повторяла себе Кистна.

Возможно, это ее мама привела маркиза в приют, чтобы спасти ее и детей от того ада, в котором они жили и который, если бы не приезд маркиза, мог длиться вечно.

А теперь — и завтра, и на следующий день — она будет жить в этом сказочном замке вместе с маркизом, который, словно храбрый рыцарь, уничтожил дракона в образе миссис Мур.

— Мама, он удивительный! — мысленно обращалась к ней Кистна. — Такой удивительный и такой красивый! Он был так добр ко мне и позаботился, чтобы у меня было много красивых платьев! И в то же время… в нем есть что-то… чего я… не понимаю.

Она задумалась, пытаясь словами выразить свои сомнения.

— В том, как он думает обо мне, есть что-то… не просто доброта, а что-то еще…

Она снова попыталась определить это «что-то», но слово не находилось.

Кистна знала лишь, что в глазах маркиза таится загадка, которую она не может разгадать, и то, что она испытывала в его присутствии, отличалось от ее ожиданий.

Это заставляло ее чувствовать, что даже в той стране грез, куда он ее привел, где она жила в таком фантастически прекрасном доме, который невозможно было себе и представить, где ее одели как принцессу, было что-то странно тревожное, словно какая-то фальшивая нота.

Потом она решила, что подобные мысли — совершеннейший абсурд, — Я счастлива! Я очень-очень счастлива! — повторила она вслух. — Благодарю тебя, Господи, за то, что ты послал его ко мне и сделал моим опекуном!

— Хотелось бы мне знать, не скучают ли по нас в Лондоне? — спросил Уоллингхем.

— Представляю, сколько слухов породило наше отсутствие, — сухо заметил маркиз. — Особенно в определенных кругах.

Перегрин знал, что маркиз имеет в виду леди Изобел.

Наверняка она не только сбита с толку, но и изнемогает от любопытства, желая узнать, почему при таком разнообразии развлечений в столице маркиз предпочел удалиться в деревню."

И, словно в ответ на их разговор, в дверях появился секретарь маркиза, мистер Барнс, и сказал:

— Из Лондона для вашей светлости прибыло письмо, и посыльному ведено дождаться ответа.

Мистер Барнс держал письмо в руке, и Олчестер издали заметил на конверте яркий герб.

— Передайте посыльному, что не смогли меня найти и не знаете, когда я вернусь, так что дальнейшее ожидание бесполезно.

Выражение лица мистера Барнса не изменилось. Он ответил:

— Хорошо, милорд. — И вышел из комнаты.

— Изобел? — спросил Уоллингхем.

Маркиз кивнул:

— Она ужасно настойчива, но я не имею ни малейшего желания снова с ней связываться. Теперь я понимаю, что это с самого начала было ошибкой с моей стороны.

— Я говорил вам об этом, — заметил Перегрин, — но сомневаюсь, что вы слышали мои слова.

Маркиз не ответил, и Уоллингхем продолжал:

— Хотя она и красива, я всегда был уверен, что сердце у нее недоброе, а я могу это сказать вовсе не обо всех наших светских красавицах.

Маркиз снова промолчал, и Перегрин не слишком этому удивился, зная, что Олчестер не любит обсуждать свои романы даже с самыми близкими друзьями.

В то же время, будучи искренне предан другу, Уоллингхем от души радовался, видя, что тот вовремя понял: такая женщина, как Изобел, может быть опасна.

Поскольку мысли обоих друзей гораздо больше занимали их новые планы, Перегрин выбросил из головы Изобел и заговорил о Кистне.

— Вы заметили, как она изменилась всего за четыре или пять дней, которые она прожила здесь?

— Она действительно немного поправилась.

— Мне кажется, что к тому времени, как ее здоровье полностью восстановится, она превратится в настоящую красавицу.

— Вы действительно так думаете? — спросил маркиз без особого интереса.

— Где ваши глаза, Линден? — почти возмущенно отозвался Перегрин. — Лично я нахожу это зрелище воистину захватывающим — наблюдать, как она меняется у меня на глазах буквально каждый день, если не каждый час. Она уже не похожа на то чучело, какое встретило нас на пороге приюта.

Он тихо засмеялся:

— Когда я вспоминаю, я не могу представить ничего более фантастического, чем наш приезд туда и Кистна, истощенная, в лохмотьях, которая открывает нам дверь.

— Я никогда не допущу, чтобы подобное повторилось в моем поместье, — ответил маркиз резко.

— А как успехи Родуэлла?

— Я им доволен. Он всю жизнь прожил в поместье и знает все и всех. Не сомневаюсь, что он будет куда лучшим управляющим, чем та свинья.

— Это разумное решение — нанять Родуэлла, — согласился Уоллингхем. — Вряд ли стоило делать управляющим чужака.

— Я согласен. И вы сами сказали, что в этом случае я поступил разумно.

— Как и во многих других, — улыбнулся Уоллингхем.

— А теперь вернемся к самому важному: когда мы извлечем Кистну на свет, словно кролика из шляпы, и начнем подталкивать Бранскомба к мысли о женитьбе?

— Она еще не готова к этому!

— Пожалуй, и мне кажется, что мы не слишком продвинулись. Но вы-то хотите сказать, что вам все наскучило и хотелось бы вернуться в Лондон?

— Я ничего подобного не говорил! — запротестовал Уоллингхем. — Мне доставляет удовольствие ваше общество, Линден. К тому же, пока я могу ездить на первоклассных лошадях и ваш винный погреб находится в моем полном распоряжении, у меня нет причин возражать против деревенской жизни.

— А как насчет Молли или как там ее зовут?

Перегрин ухмыльнулся:

— Она и всегда была мне не по карману, а пользуясь вашим гостеприимством, я экономлю не только на ее питании и квартире, но и на всех тех подарках, которые я, несомненно, должен был бы ей преподнести, хотя, видит Бог, у меня нет на это денег!

— Что ж, счастлив оказать вам услугу!

Уоллингхем рассмеялся.

— Что до меня, так я наслаждаюсь жизнью. Но мне кажется, хотя, возможно, я ошибаюсь, что и вы тоже.

Маркиз не ответил, но Перегрин не сомневался в том, что, хотя его друг и не склонен это признавать, жизнь уже не кажется ему такой скучной, как до того злосчастного дерби.

Тогда ничто не интересовало его. Связь с Изобел подходила к концу, и Олчестеру не оставалось ничего, кроме приевшихся развлечений и встреч с одними и теми же приятелями и знакомыми.

Кистна внесла в жизнь маркиза что-то новое, чего раньше он был лишен, и Уоллингхем с проницательностью истинного друга заметил это.

Маркиз всерьез сосредоточился на том, чтобы девушка научилась всему, что требовалось дебютантке.

— Мирабел сильно отличается от всех девушек ее возраста, — сказал он Уоллингхему.

— Чем же именно?

— Она всегда была богата, училась у лучших учителей и получила не только образование, но и познала все те премудрости, которые должна постигнуть юная девушка, выставляемая на ярмарку невест.

— Ярмарку невест? — переспросил Уоллингхем, удивленно приподняв бровь.

— А как еще это называть? Родители растят и холят их, как призовых лошадей, а потом привозят в Лондон, чтобы продемонстрировать холостякам вроде нас с вами и попытаться вызвать интерес к своим чадам.

Рассуждения маркиза показались Уоллингхему настолько циничными, что он посмотрел на друга с удивлением, но потом рассмеялся:

— А чего же вы хотите? Единственная цель женщины — это выйти замуж.

— А мужчины — избежать женитьбы!

— Ну, на самом деле это не совсем так. Конечно, если с моим старшим братом не случится ничего плохого, я могу до конца дней своих оставаться холостяком. Но вы-то должны продолжить род, а значит, рано или поздно произвести на свет сына, и лучше не одного.

— Чуть ли не с самого моего появления на свет мне вдалбливали в голову, что это — мой долг перед семьей, — заметил маркиз таким тоном, что Перегрину сразу стало ясно, насколько другу не улыбается подобная перспектива.

— Странно, что вы никогда не влюблялись, — заметил Уоллингхем задумчиво.

— Я всегда старался держаться подальше от проклятой ярмарки невест. Не припомню, чтобы я имел дело с девушкой в возрасте Кистны. И это весьма затрудняет нашу задачу.

— В каком смысле?

— Я не представляю себе, что она должна знать, чтобы не выглядеть невежественной на фоне других дебютанток.

— Если вас интересует мое мнение, — заметил Уоллингхем, — то я считаю Кистну настолько сообразительной, что она даст сто очков вперед многим своим ровесницам.

— Она слишком худа, — ответил маркиз резко.

— Все округлости уже при ней. Мой отец всегда говорил: «Женщина должна быть округлой, а мужчина прямым».

Произнося эту фразу, он всегда смотрел на живот принца-регента.

— Бедный старина «принни»! Он так этого стыдился, — улыбнулся маркиз. — Особенно в последние годы. Выезжал только в закрытом экипаже, и, когда я навещал его в Виндзоре, там всегда портьеры были полуопущены.

— Он ел и пил слишком много всю свою жизнь. Готов поспорить, что вы, Линден, до самой могилы сохраните прекрасную фигуру.

— Надеюсь. Кстати: лошади оседланы, и я сказал Кистне, что она может поехать с нами.

— А я-то гадал, почему мы не отправились раньше!

— У Кистны урок французского. Нам очень повезло.

У мадемуазель безукоризненное произношение. Она парижанка.

— Боюсь, когда обучение Кистны завершится, девушка будет нашпигована знаниями, как рождественский гусь.

А ведь мужчины терпеть не могут умных женщин. Как бы она не распугала всех женихов на ненавистной вам ярмарке невест.

— С ее-то состоянием? — цинично бросил маркиз.

— Вы еще не говорили ей, что она должна будет сыграть роль Мирабел?

— Конечно, нет! Мы же договорились, что будем вместе следить за ее развитием, и я ни в коем случае не предприму такой важный шаг, не посоветовавшись с вами.

— Я рад, что вы так осторожны. Мне кажется, что ей не понравится эта идея — притворяться другой женщиной.

— Ее мнение меня мало волнует, — холодно произнес маркиз. — Она сделает то, что ей скажут, и лично я не предвижу никаких трудностей.

— Откуда такая уверенность?

— Кистна так благодарна мне, что выполнит любое мое распоряжение.

Перегрин собирался было возразить, но передумал.

Маркиз всегда был излишне самоуверен, особенно если это касалось женщин. Но эта женщина, несмотря на свою юность, представлялась Перегрину абсолютно непредсказуемой.

Говорить об этом маркизу не имело смысла, так что Уоллингхем счел за лучшее промолчать.

Кистна, вежливо попрощавшись с мадемуазель, словно на крыльях летела в свою спальню, чтобы переодеться в костюм для верховой езды.

Последние четверть часа сосредоточиться на том, что говорила француженка, и не взглядывать на часы каждую минуту было решительно невозможно. Стрелки приближались к одиннадцати. Наконец она будет свободна и поедет верхом вместе с маркизом и мистером Уоллингхемом.

Кистна не ожидала, что ее судьба так внезапно переменится: от нищеты и безысходности к счастью, такому бескрайнему, что оно, словно солнце, озарило все вокруг и согрело ее своим теплом.

Прошел почти месяц с того дня, когда она открыла дверь двум самым красивым и элегантным джентльменам, которых ей приходилось когда-либо видеть. Могла ли она тогда предположить, что они заберут ее из приютского ада в новый мир, где все казалось ей воплощением самой дерзкой и самой заветной мечты?

— Этого не может быть, — говорила себе Кистна, переодеваясь в амазонку, которую прислали для нее из Лондона.

— Этого не может быть! — повторяла она, сбегая вниз по мраморной лестнице с позолоченными перилами в холл, где ее уже ждали маркиз и мистер Уоллингхем, а на улице — три великолепные оседланные лошади.

Маркиз сам взялся обучать ее верховой езде и следил, чтобы она правильно держала поводья и сидела в седле как прирожденная всадница.