– Что ему здесь, дом свиданий? – продолжала ворчать Нилка.

– Тю! Что это с тобой? – проницательно сощурилась Катерина Мироновна. – На себя не похожа.

– А то! – горячилась Нилка. – Нечего ему здесь делать. Мне работать надо, и вообще я скоро уезжаю в техникум.

Неудовлетворенное желание перегорело, оставив после себя привкус разочарования. Заглушая его, Нилка создавала очередной шедевр – на подрамнике у нее был растянут палантин из тонкой шерсти, глаз и рука были верными, и мазок ложился ровный, и все было бы просто чудесно, если бы не мысли – они размножались со скоростью, которой бы позавидовала мушка дрозофила, и были такими же уныло-одинаковыми.

Откуда им взяться, радостным?

Лето в середине, на участке вот-вот зацветут анемоны, а Рене ни разу не появился. Чем он так занят?

Конечно, целуется со своей овцой. Что еще он может делать?

И отлично. И пусть. Она уедет на занятия в техникум и больше не увидится с ним. Никогда.

Никогда – это очень долго.

Глухое отчаяние незаметно трансформировалось в глухую злость: и не нужен ей никто, кроме бабушки и картин Лин.

– Уезжаешь, и что? – недоумевала Катерина Мироновна.

– А то! – испытывая трудности с аргументацией, повторила Нилка. – Нечего ему здесь делать. Будет мне тут рассказывать о своей девушке – больно надо.

– Тьфу, – плюнула баба Катя устремляясь к выходу.

– Вечно у тебя я виновата. – У Нилки опустились руки. – Нет чтобы на моей стороне выступить и сказать этому твоему любименькому Ренеше: забудь сюда дорогу.

– Сама и скажи, – бросила через плечо бабуля и с оглушительным звуком захлопнула дверь в Нилкину комнату.

…Все сразу пошло наперекосяк.

Разговор не клеился, Нилка не знала, куда девать глаза, только бы не видеть эти выбритые щеки, эти упрямые губы и слепые линзы очков.

Рене как будто не замечал Нилкиных мук и мрачного вида, с энтузиазмом обсуждал с Катериной Мироновной перспективы российско-французских отношений с уходом Саркози.

– Вы тут поговорите, – потеряв терпение, съязвила Нилка, – а я пойду делом займусь.

С гордо поднятой головой она прошествовала на веранду, сведенные лопатки выражали недовольство и протест. Почему-то Нилка была уверена, что Ренеша притащится следом за ней, но он и тут разочаровал ее – явно оттягивал момент истины. Проверял, наверное, поганец.

Потом все стало еще хуже.

Появившись на веранде, Рене заявил, что не в его правилах жить в долг, что Нилка отработала краски и, если они продолжат занятия, ему придется покупать Нениле еще один набор для батика.

Нилка покраснела, как помидор:

– Тебе не нужны тренировки, Рене. Ты ас. Ты сделаешь счастливой даже эту свою Снежную королеву.

– Кого? – озадаченно спросил Ренеша – налицо был пробел в образовании.

– Твою девушку. – Нилка понимала всю беспочвенность своей злости, но от этого только больше злилась.

– Думаешь? – В интонации Рене проскользнули игривые нотки. Радость брызнула через стекла очков – они уже не мешали Нилке распознавать настроение Рене.

– Уверена, – холодно подтвердила она, – могу нарисовать тебе диплом.

– Да? – Рене улыбался во весь рот. – Любопытно, какую квалификацию ты мне присвоишь?

– Высшую. Мэтра. И золотую медаль за достигнутые успехи в целовании, – буркнула Нилка, неодобрительно поглядывая на сэнсэя. Ишь, как обрадовался, нерусь! Так и сияет. Как начищенный самовар.

Пусть проваливает к своей фригидной корове.

– Интересно, а какие успехи достигнуты? – Рене вдруг посерьезнел.

Нилка будто с разбега наткнулась на его взгляд из-под очков – он был ждущий и… жадный.

Под этим жадным взглядом Нилка вдруг осознала, что не может отдать Рене в чужие руки. Не может, и все тут!

Не может позволить ему уйти к какой-то идиотке, которая не сумеет его оценить, как не ценила она сама. Дура. Дура, дура!

– Рене, – судорожно сглотнув, начала она, – я… мне… Покажи, как ты поцелуешь свою девушку.

По лицу Рене прошла тень, он с усилием выговорил:

– Ненила, мне кажется, игра затянулась.

От этих слов, а еще больше от ускользающего взгляда и нервного подергивания узких губ у Нилки похолодело в груди.

– Да? Ты так думаешь? – расстроенно пролепетала она.

– Да, я так думаю. – Он потер пальцами лоб. – Я не должен был обманывать тебя. Нет никакой девушки. Я ее придумал.

– Как – нет? – ахнула Нилка, забыв, что секундой раньше готова была убить неизвестную соперницу. – Для чего ты ее придумал?

– Не знаю, – признался Рене, – на что я рассчитывал. Тебе понравилось со мной целоваться?

– Допустим, – прошептала Нилка, с тревогой ожидая продолжения. Если это отвлекающий маневр, то она ни за что не поведется.

– Вот для этого я и придумал все, – он вдруг повысил голос, – чтобы ты забыла своего чертова Валежанина.

В голову Нилке бросилась кровь.

Вот, значит, как? Ах ты, гуманист хренов!

– Спасибо за заботу, – тяжело дыша, процедила она.

– Ненила. – Рене протянул к ней руку, но Нилка в бешенстве отпрыгнула.

– Уезжай. Немедленно, сейчас же уезжай. Надеюсь, тебе было не очень противно, – надменно добавила она.

В то же мгновение Рене сделал стремительное движение, Нилка даже не уловила, как он оказался рядом и схватил ее в охапку:

– Дурочка. Ты все не так поняла. Моя девушка – это ты.

* * *

…Увидев Нилкин необъятный живот, бортпроводница, забыв о манерах, разинула рот и даже не ответила на Нилкину заискивающую улыбку:

– Бонжур, мадам.

Очевидно, дамочка отправила сигнал SOS командиру экипажа, потому что через минуту Нилку с пристрастием допрашивал кто-то из его помощников:

– Мадам на каком сроке?

Нилка молчала, как партизанка, выискивая кого-то в проходе.

Увидев Рене, который протискивался к ней, держа на вытянутой вверх руке затянутое в пленку роскошное платье, Нилка подпустила слезу в голос:

– Слушай, чего они пристают к мне? Беременных не видели, что ли?

– Они беспокоятся, что ты начнешь рожать прямо в самолете, – шепнул Рене. – Я тебя предупреждал.

– Если они будут действовать мне на нервы, я прямо сейчас начну рожать, – прячась за спину мужа, мстительно пообещала Нилка.

Предоставив Рене ведение переговоров, она протиснулась к окну, опустила свое раздутое тело в кресло и прикрыла веки.

Год выдался на редкость напряженным: свадьба, беременность, диплом, первая коллекция и первый контракт с Мерседес Одди – Нилка будто пробудилась от спячки и не хотела ни в чем себе отказывать.

Недавние события еще не отстоялись в памяти, кажется, в ушах еще звучал голос старухи Варенцовой:

– Диплом модельера-закройщика получает Неонила… – Варенцова запнулась на иноземной фамилии, – Дю-брэ.

Раздались жидкие хлопки – в новой группе Нилка не стала своей, что нисколько ей не мешало: в зале сидел единственный человек, кем она дорожила, кто держал кулаки всю сессию, с кем она прошла трудный путь, с кем поверила в свой талант, – ее муж Ренеша Дюбрэ.

– Зачем тебе этот диплом? – поначалу недоумевал Рене. – Он же не конвертируется. К тому же Мерседес возьмет тебя к себе и без него.

– Надо, – упрямо твердила Нилка.

Чтобы проводить время с женой, Рене свернул свой бизнес и вложил деньги в дизайнера Мерседес Одди.

– Еще чуть-чуть, – уговаривал засыпающую над учебниками Нилку Ренеша.

Читая вслух лекции, подбадривал:

– Вот, смотри, две страницы осталось.

Когда было совсем невмоготу, Ренеша овевал Нилкино лицо театральным веером, неизвестно, какими ветрами занесенным в дом Кива, поил зеленым чаем, случалось, забрасывал Нилку на плечо и тащил в душ и даже заставлял совать ноги в таз с прохладной водой.

Ренеша вместе со студенткой-женой ломал голову над моделированием и художественным оформлением одежды, корпел над спецрисунком, грыз гранит векторной и параметрической конструкции лекал – Рене Дюбрэ учился вместе с женой, так что дипломный проект смело можно было считать их общим достижением…

Как Каролина Эррера, Нилка теперь могла с уверенностью сказать: все, чего она добилась, – она добилась благодаря мужу.

Единственное, что темным облаком заслоняло ясный небосвод и что оставалось недоступным для Нилки, – это удовольствие от еды. Все блюда по-прежнему отдавали силосом.

…Нилка приоткрыла один глаз – кажется, Рене удалось успокоить экипаж.

Девица перестала хватать ртом воздух, а настороженное выражение лица стюарда сменилось подчеркнуто-приветливым, он рассыпался в извинениях и предложил отнести платье в гардеробный отсек.

– Осторожно, – предостерег Рене, – это эксклюзивная модель.

Это платье Нилка категорически отказалась сдавать в багаж. Остальная коллекция ехала обычным способом – в контейнере.

– Зачем так рисковать? – продолжил давний спор Рене, усаживаясь рядом и пристегивая ремнем безопасности Нилкин живот. – Мерседес отлично справилась бы и сама.

Нилку так и распирало от счастья:

– Ренеша, мы уже летим, так что поздняк метатья. Это идиома, – быстро добавила она, увидев на лице Рене напряженную работу мысли.

Рене перевел озабоченный взгляд в иллюминатор: в этот момент за ним мелькнула вышка с диспетчерским пунктом, под крылом с нарастающей скоростью проносилась взлетная полоса.

Самолет мягко оттолкнулся, звук двигателей стал глуше.

Нилка с блаженством откинулась в кресле, закрыла глаза и спросила:

– Ренеша, не знаешь, скоро нас кормить будут?

– После набора высоты, – с любовью поглядывая на Нилкин живот (еще один совместный проект), ответил Рене, – через двадцать минут.

Действительно, как только самолет выровнял курс, динамики ожили и голосом той самой бортпроводницы-паникерши отдали инструкции относительно столиков.

Нилка моментально распахнула глаза и, втягивая ноздрями воздух, как такса у лисьей норы, с нетерпением уставилась в конец салона, откуда должна была выкатиться долгожданная тележка с завтраком.

– Кажется, курица с рисом, – мечтательно пробормотала она.

Рене со сдержанной улыбкой прислушивался к ее бормотанию.

Нилкино нетерпение передалось младенцу – он стал весьма ощутимо толкаться.

– Тише, тише, – придерживая живот, уговаривала малыша Нилка, – сейчас уже, сейчас.

Наконец, паникерша подкатила тележку.

– Рыба, птица или мясо? – любезно поинтересовалась она.

– Рыба, – выдохнула Нилка, – нет, птица. Или нет, давайте рыбу.

– Бери мясо, – подал авторитетный совет Рене, – мясо калорийней.

Ухоженные руки бортпроводницы, поблескивая золотыми колечками, уже производили какие-то манипуляции с контейнерами, в результате у Нилки на подносе оказались две порции: одна с курицей, вторая – с рыбой.

– Спасибо, – открыто улыбнулась Нилка.

– Пожалуйста. – Тележка еще не успела отъехать, а Нилка уже освободила от обертки первую порцию.

– Тебе помочь?

Нилка бросила на мужа исполненный достоинства взгляд:

– Спасибо, я справлюсь.

Суета и спешка ушли из ее движений.

Вооружившись пластиковой вилкой, Нилка отломила кусок красной рыбки – кажется, это была семга, – положила в рот, придавила языком и потрясенно застыла, прислушиваясь к себе.

Ей вдруг показалось, что очнулись от летаргического сна и хлынули разом все пять чувств: вкус, зрение, обоняние, осязание и слух…

Чуть пряная, рыба таяла во рту, распадалась на волокна, исходила нежным соком и доставляла упоительное, неизъяснимое блаженство. Это была не семга – это была дверь в мир забытых ощущений.

На глаза навернулись слезы.

– Господи, как же это вкусно! – пожаловалась кому-то Неонила, и Рене быстро посмотрел на жену: в сорвавшемся голосе он расслышал раскаяние.