Она шлепнула мула вожжами по спине. «Ты такой же ленивый и никудышный, как и все прочие твари в этой Богом забытой дыре, — подумала она. — Но ты все-таки довези меня домой, а? Мне сегодня еще надо переделать десять тысяч дел».

Мул ненадолго ускорил шаг, потом снова затрусил еле-еле. Чесс наклонилась вперед и от души хлестнула его по крупу некогда элегантным, а теперь уже изрядно потрепанным хлыстом для верховой езды. Повозка покачнулась, подпрыгнула и покатилась быстрее вслед за встрепенувшимся, резво зарысившим мулом. Чесс вздернула подбородок, чтобы лучше ощутить дуновение воздуха на своем разгоряченном лице.

И увидела, что незнакомец идет босиком. Шнурки его сапог были связаны вместе, и сапоги болтались у него на шее.

«Хорош доктор, нечего сказать, — с презрением подумала Чесс. — Как видно, ему не на что даже поставить на свои сапоги новые подметки. Еще один под стать старику Мерчисону».

Она натянула вожжи, чтобы заставить мула перейти на шаг, перед тем как повернуть его к открытым заржавленным воротам. Когда она начала поворачивать, приезжий вдруг перешел с шага на бег.

— Эй, мистер! — закричал он. — Подождите, пожалуйста!

Чесс остановилась и обернулась, глядя на подбегающего незнакомца. Сапоги били его по груди в такт топоту его босых ступней. Маленькие клубы пыли взлетали от сапог одновременно с большими клубами, которые вздымали его ноги. Сколько же у него энергии… Да, он явно не из этой одряхлевшей части света…

Когда он подбежал к повозке, она увидела, что он нисколько не запыхался.

— Вы первая живая душа, которую я встретил за последний час, — сказал он, улыбаясь. — Где здесь дом Стэндиша? Или я его уже прошел?

Чесс моргнула.

— Хэрфилдс[1] перед вами, — сказала она и показала на ворота. На верхушке каждого из двух кирпичных воротных столбов красовалась каменная фигурка присевшего зайца.

Незнакомец поглядел на того из зайцев, который был к нему ближе. Между тем Чесс глядела на него самого. Большинство мужчин, которых она знала, носили бороды, этот же в отличие от них был чисто выбрит. Отсутствие бороды делало его похожим на юнца, но нет, он совсем не выглядел юнцом. У него были широкие плечи, а мощные бицепсы буквально распирали пройменные швы его пыльного темного костюма. Слой пыли покрывал также и его загорелое лицо, она набилась даже в его темные брови. Рубашка у него была без воротничка, и верхняя пуговица на ней была расстегнута. Чесс могла видеть его крепкую чумазую шею и влажную межключичную ямку, с которой обильные струйки пота смыли пыль.

Он обернулся, посмотрел на нее и усмехнулся.

— Да, мне тут говорили, чтоб я искал двух больших каменных зайцев. А до дома еще далеко? Вы меня не подбросите?

Не дожидаясь ответа, он швырнул свой саквояж на дно повозки рядом с покрытыми сухой коркой грязи совковыми лопатами и встал одной ногой на спицу колеса, собираясь сесть на козлы рядом с Чесс.

Она была настолько ошеломлена его нахальством, что на мгновение потеряла дар речи.

Он же болтал как ни в чем не бывало.

— Жара, сушь, и столько пришлось топать сюда от Ричмонда, — заметил он, потом потянулся, крякнул, и тут улыбка вдруг сползла с его лица.

— Боже ты мой, — пробормотал он шепотом, — да ведь вы никакой не мистер! — Улыбка тут же вернулась на место. — Простите, мэм. Издалека, знаете ли…

Он вежливо приподнял шляпу, затем натянул ее обратно, слегка сдвинув на затылок. Чесс бросила взгляд на воспаленную красную полоску на его лбу, оставленную слишком узкой тульей. Так ему и надо. Назвать ее мистером!

— Кто вы такой и что вам нужно? — спросила она.

— Меня зовут Нэйт. Натэниэл Ричардсон, Я добирался сюда аж из графства Элэманс в Северной Каролине, чтобы встретиться с мистером Огастесом Стэндишем.

Он объявил это с таким видом, будто ожидал от нее аплодисментов, подумала Чесс, или словно он уверен, что она понятия не имеет, что Северная Каролина находится вовсе не на краю света, а сразу за южной границей ее собственного штата — Виргинии. Неужели он считает ее такой дурой? И с какой стати он скалит в ухмылке все свои большие белые зубы?

— Наверное, вы считаете меня распоследним дураком, мэм, — сказал Нэйт, — ведь я принял вас за мужчину и все такое прочее. — Он медленно покачал головой, придав лицу скорбное, извиняющееся выражение. — Моя мать вечно твердит мне, что я всегда сперва прыгаю, а уж потом смотрю, где можно приземлиться.

Но вся штука в том, что в этом комбинезоне она и вправду больше смахивает на мужчину, чем на женщину, подумал Нэйт. Даже вблизи разницы почти никакой. Грудь плоская, как у мужчины, и подбородок такой же резко очерченный, только поменьше. Если бы не длинная светлая коса, свисающая из-под шляпы, он бы, наверное, до сих пор принимал ее за худого, болезненного парня, да оно и немудрено, если посмотреть на ее впалые щеки и длинный, тонкий-претонкий нос. К тому же очень уж она бледная.

И вот теперь она на него зла, и вокруг, кроме нее, ни души, а ему позарез надо получить ответы на кое-какие вопросы. Что ж, придется ему попытаться задобрить ее, чтобы расхлебать всю эту кашу.

— Здорово же я сел в лужу, — сказал он. — Угораздило-таки найти одну, хотя здесь, по всему видать, давно уже не было дождя. — И он улыбнулся, надеясь, что она рассмеется.

Но Чесс давно уже отвыкла смеяться.

— До дома еще три мили, — сказала она, — и вы все равно уже едете в моей повозке.

Она щелкнула языком, поторапливая мула, и ударила его вожжами. Нэйт перестал улыбаться. Она сидела не сгибаясь, будто кол проглотила, и смотрела прямо перед собой. Он поглядел по сторонам, думая, что бы еще сказать. Земля здесь была хорошо ухожена, это ясно, но ей наверняка скоро понадобится дождь. Там и сям поодаль от дороги стояли давно не крашенные лачуги. В некоторых дворах играли ребятишки, в одном женщина снимала с бельевой веревки просохшую одежду. Должно быть, тут живут арендаторы. Но куда подевались все мужчины?

Он задал этот вопрос вслух.

— Все они расчищали русло ручья, — ответила Чесс. — Теперь воды хватит, чтобы спасти урожай кукурузы, даже если не будет дождя.

Нэйт бросил взгляд на ее покрытые засохшей грязью сапоги. Вот оно что — теперь ему многое стало понятно. Ей приходится делать мужскую работу, потому что у нее нет мужа. Как видно, и брата у нее тоже нет, ведь в Виргинии столько мужчин полегло на войне с янки, что женщины должны все делать сами. Бедняжка. Неудивительно, что она такая угрюмая.

Он сел поудобнее и вытянул вперед ноги. Хорошо, что можно дать им отдых, и хорошо, что он уже так близко от цели. Совсем близко. Он невольно подался вперед, сгорая от нетерпения.

Нэйт не осознавал, какое впечатление он производит на свою спутницу. Он не то чтобы потеснил ее — он не был очень уж крупным. Но на нее как-то слишком ощутительно напирала его жизненная сила. От него исходила энергия… как жар от печки. Ее то и дело обдавало смешанным запахом пота, пыли и камфоры, который распространялся в воздухе при каждом его движении, а двигался он все время, словно желая тем самым ускорить движение повозки. Его голос казался ей громче обычных мужских голосов, улыбка — шире, голубые глаза — больше и ярче. Он выводил ее из равновесия.

Мир, в котором жила Чесс, вовсе не был одряхлевшим, как она думала. Но живущие в нем люди и сама земля устали. Это была самая старинная, прибрежная часть Виргинии — красивый, благодатный равнинный край, расположенный на берегах широкой реки Джеймс. Край больших плантаций. Край изобилия, непомерного богатства и безмерной красоты; край, славившийся своим широким гостеприимством, своими празднествами, охотой, балами и дуэлями; край, где множество услужливых черных рабов исполняли любое твое желание.

Так было, пока война не положила всему этому внезапный, кровавый конец. После того, как она закончилась, миновало уже пятнадцать лет, но раны, нанесенные ею, все еще не затянулись. Старый образ жизни, блестящий и утонченный, который все еще так хорошо помнили, был мертв, а новый так и не родился. Печаль тяготела над этой землей, а ее уцелевших жителей давило ощущение безысходности. Они жили в мире, где царила неопределенность, в мире воспоминаний о том, что было, где главным было прошедшее, а не настоящее.

А этот босоногий доктор явно был человеком, пришедшим из настоящего. Он был не из плантаторов — это было видно и по его дешевому, дурно сшитому костюму, и по его нахальным манерам, и по тому, что на него нисколько не действовали ее сухие и короткие ответы на его вопросы и ее нарочитое молчание. Ей никогда не приходилось сталкиваться с кем-либо, похожим на него. Он был вульгарен, он происходил из низшего класса, но это ничуть его не смущало. Он был вполне доволен собой. Он был сама жизнь, сама жизненная сила посреди той сухой отавы, которую оставила после себя коса смерти. В этом было нечто пугающее. И в душе Чесс вдруг что-то шевельнулось, что-то давно подавленное, но желающее снова начать жить.

— Да, мэм, — говорил он, — чтобы человек почувствовал, как хороша жизнь, нет ничего лучше доброго дождя, полившего как раз в ту пору, когда он особенно нужен. В прошлом месяце мы все в графстве Элэманс уже почти совсем было отчаялись. А потом наконец пошли дожди, и все вокруг враз переменилось.

Нэйт замолчал, ожидая ответа, но так и не дождался.

— Кукуруза у вас уродилась сильная, — продолжал он. — Немного воды — и урожай вырастет отменный. Вы правильно сделали, что расчистили русло ручья.

Чесс кивнула, но ничего не сказала. Нэйт посмотрел вперед. Сухие пыльные колеи на дороге казались бесконечными, но он знал, что это не так. Времени у него оставалось все меньше. И он снова повернулся к Чесс.

— Послушайте, — начал он с деланным смехом. — Мне правда жаль, что я разозлил вас, мэм, правда жаль. Я был бы вам очень признателен, если бы вы позабыли об этом и помогли мне самую малость. Дело в том, что я не знаком с этим мистером Стэндишем, но мне рассказывали о нем всякие фантастические истории. Не могли бы вы объяснить мне, что в них правда, а что вранье? Мне бы не хотелось еще раз сесть в лужу.

Чесс повернула к нему голову. Ее лицо показалось Нэйту еще бледнее прежнего. Глаза тоже были бледного цвета. Они были светло-серые и казались еще светлее из-за темных кругов, которыми были обведены. Нэйт никогда еще не видел таких абсолютно серых глаз, хотя и слышал, что такие бывают. Он были ясные, прозрачные, глядеть в них было — все равно что глядеть через слой воды. Но прочесть в них Нэйт не смог ничего. Он не представлял, о чем думает эта бледная молчаливая женщина.

— Что именно вы хотите знать? — спросила она.

Она-таки заговорила! Это было уже кое-что. Нэйт пригнул голову и спросил доверительным тоном:

— Это правда, что старый Стэндиш такой умник, что второго такого поискать? Я слыхал, будто из пучка проволоки и нескольких колес он может легко смастерить лебедку, которая будет чуть ли не сама вытягивать ведро из колодца. Или часы, которые можно будет заводить всего раз в году. Или такое устройство, которое будет лущить горох, или рвать горох, или сажать горох, или… или даже стряпать из этого гороха!

От волнения он говорил все громче и громче, щеки его раскраснелись. Он с силой хлопнул одной ручищей о другую. Чесс была ошеломлена его поведением, но он этого не заметил.

— Некоторые уверяют, что этот старикан может решить вообще любую задачку, какую бы ему ни подкинули. Вот это да! Говорят, он может изобрести все, на любой вопрос даст ответ с помощью колес, барабанов и веревок. Никто не знает и половины того, что он понаделал, да что там половины, никто не знает и одной сотой доли! Говорят, он что-то вроде волшебника. Это правда?

Лицо Нэйта осветилось надеждой, сильные руки сами собой сцепились вместе.

Чесс чувствовала ту энергию, которая клокотала в нем, и ту силу, которая держала эту энергию в узде. Она посмотрела на его руки и быстро отвела взгляд.

— Он изобретатель, это верно, — сказала она, — но он не волшебник. Он потратил два года, пытаясь построить машину, которая вызывала бы дождь, а что из этого вышло, вы видите сами. Надо полагать, это несколько охладит ваш пыл.

Но Нэйт только с жаром затряс головой.

— Вы не понимаете! — он почти кричал. — За одну попытку ничего и не может получиться, а чтоб получалось каждый раз — так тоже не бывает. Но если у тебя все-таки получилось два или три раза — да что там, даже один раз! — все, ты уже прожил свою жизнь не зря! Создать нечто такое, чего до тебя никто не создавал, придумать что-то, чего до тебя никто не придумал — это… это… — Он запнулся, не зная, как выразить свои чувства.

Чесс позабыла все свое раздражение. Любопытство оказалось сильнее.

— А что вы пытаетесь изобрести, мистер Ричардсон?