Женевьев светилась довольством и оптимизмом, а ее взгляд, обращенный на меня, выражал резко возросшее уважение. Кажется, она буквально готова была броситься мне на шею. Надо отдать должное, красавица проявила себя грамотным специалистом, примерный проект договора у нее имелся с собой и она тут же созвонилась и договорилась встретиться с нынешним главным ведьмаком этим же вечером, уверенная, что тут вполне справится самостоятельно.

Однако, думаю, что у меня задача сегодняшней ночью будет куда сложнее, поэтому сейчас необходимо выспаться и набраться сил. Правда, после веселых часов, проведенных перед отъездом из Парижа с «одалиской» Джозеттой прошло уже несколько дней, и я, конечно же, ощущал определенное беспокойство и ловил себя на том, что все чаще непроизвольно задерживаю взгляд на соблазнительных формах Женевьев. Но я твердо решил терпеливо дожидаться момента, когда ее крепость выбросит белый флаг. И, судя по тому, каким грустно-недоумевающим взглядом она проводила меня, вежливо пожелавшего ей хорошо отдохнуть, и отправляясь к себе в номер, этот день не за горами.

Уверен, ее по-прежнему мучает вопрос — как же так? Почему я не у ее ног, подобно ее предыдущим поклонникам, как она привыкла? Вот, вроде бы взялся за такое безнадежное дело, чтобы добиться ее благосклонности. В результате дело-то делаю, а волочиться за ее юбкой даже не пытаюсь. Надеюсь, эта тактика еще принесет свои плоды, а пока мне пришлось оторвать на какое-то время от работы симпатичную горничную. Ей, в отличие от гордячки Женевьев, чтобы растаять, хватило одной улыбки и пары простеньких комплиментов.

Вечером я вернулся в особняк Эширандора. Эванджелина с явным нетерпением поджидала меня на крыльце. Помимо неизменного строгого старомодного костюма в этот раз на ней была шляпка с густой вуалью. Неужели не вышло?

— Месье Ансело, — голос ее дрогнул, — я ждала Вас. Это было страшно и очень больно, но я это сделала!

— Так почему же Вы закрыли лицо? — засомневался я. — Что-то пошло не так?

— Не знаю, надеюсь, что нет. Но мне страшно взглянуть на себя, я же несколько столетий видела на себе эти оспины, — прошептала она. — А сейчас я трогаю лицо руками и понимаю, что оно гладкое.

— Позвольте тогда мне первому, — я протянул руку и осторожно поднял вуаль.

Испуганными глазами на меня смотрела пусть не выдающаяся красавица, но вполне привлекательная женщина. Кожа была на вид нежной и гладкой, без малейшего изъяна. Ей бы еще немного макияжа, прическу и одежду посовременнее, так совсем бы хорошенькой стала. Я подвел ее к зеркалу в прихожей и увидел, как на ее ресницах заблестели слезы. Женщины такие женщины, ухмыльнулся я про себя. Умные или глупышки, молодые или не слишком, но каждой необходима уверенность в своей привлекательности.

— Спасибо, месье Ансело, я этого никогда не забуду, — растроганно прошептала она.

Несмотря на свое преображение и волнение в связи с этим открытием, Эванжелина выполнила мое распоряжение в точности, и сейчас меня терпеливо дожидалось несколько крупных и явно здоровых человек, находившихся под внушением. Я впервые собирался оживлять иссушенного вампира и не вполне представлял, сколько времени это может занять и сколько крови потребуется. Двоих, на всякий случай, оставили наверху, а пятерых взяли с собой.

Больше никого — ни слуг, ни других вампиров в особняке не было. Кто знает, как все повернется, лучше эти события держать в тайне. Хозяйка проводила меня в подвал, и мы остановились возле массивной сварной двери, наподобие как бывают у сейфов, лишь с крошечным окошечком, забранным толстыми прутьями решетки, и отдала мне ключи.

— Теперь, Эванджелина, полагаю, Вам лучше оставить здесь меня одного. Не думаю, что после всего, что произошло, Ваш муж будет готов сразу же броситься в Ваши объятия. Лучше поезжайте сейчас в салон красоты и магазины модной одежды, и пусть профессионалы помогут Вам встретиться с Эширандором во всеоружии. Можете потом покататься по городу или заехать куда-нибудь, но домой возвращайтесь к рассвету, не раньше, — напутствовал я ее.

Мне предстояло прикоснуться к еще одной стороне вампирского бытия, а точнее, как раз небытия, воочию увидеть, что может случится и со мной, если длительное время я буду лишен крови. Надо сказать, мне уже приходилось от Оливера слышать о том, что такого рода иссушение применяется нашим Советом как в виде достаточно сурового наказания, так и может быть использовано в качестве одного из методов воздействия при допросах.

Но как отнесется муж, да еще глава бельгийских вампиров, к тому, что супруга лишила его таким способом свободы на десяток лет?

Отперев и распахнув массивную дверь, я оказался в небольшом пустом полутемном помещении, освещаемом лишь светом, падающим из коридора. Обычная подвальная камера из больших каменных плит, отлично подогнанных. Голые стены и пол: ни окон, ни выступов, никакой мебели, кроме лежанки из того же цельного камня, вмурованного в стену, накрытой соломенным тюфяком.

Не слишком большие удобства устроила Эванджелина для любимого супруга. На тюфяке, скрючившись в позе эмбриона, лежала мумия, заросшая густой щетиной, одетая в неплохо сохранившийся старомодный мужской костюм.

Непроизвольно я отметил, что никаких запахов тления или разложения не чувствовалось, только пыль и обычная подвальная сырость. Однако, нужно было решаться. Позвав одну из жертв — дородную женщину средних лет, похожую на кухарку, я прокусил ей вену на запястье и, не удержавшись, сделал пару глотков, прежде чем поднес ее руку к иссушенным слегка приоткрытым губам Эширандора. От запаха алой струйки и мое горло непроизвольно судорожно сжималось, какие же мучения пришлось вынести этому мужчине, медленно иссыхая здесь, страшно даже представить.

Первое время почти ничего не происходило, потом я заметил, что коричневато-серая растрескавшаяся и сморщенная кожа мертвеца начала постепенно разглаживаться и приобретать более естественный цвет. Услышав, что сердце «кухарки» замедлило ритм, я решил заменить донора. Но как только я оторвал ее запястье ото рта вампира, с ним вдруг произошла разительная перемена. Даже не открывая глаз, он протестующе захрипел и попытался обеими дрожащими, плохо слушающими его руками схватить ускользающую женщину. Жутковатое зрелище, надо признать, даже для меня — вампира. Хорошо, что я приказал людям не бояться, иначе впору и сердечный приступ получить.

— Погоди, приятель, не торопись, — обратился я к нему, хотя не представлял даже на тот момент, слышит ли он меня и насколько осознает происходящее. — Сейчас продолжишь.

Быстро заменив жертву на молодого крепкого мужчину, я уже не рискнул отвлекаться на собственную жажду, сосредоточившись на оживляемом. Приказав второй женщине перевязать кухарке руку, я отправил использованную восвояси, стерев, разумеется, эту часть ее воспоминаний.

Заменить этого мужчину на второго парня оказалось еще сложнее, Эширандор вцепился в него, как клещ, мне с большим трудом удалось спасти его от участи быть полностью выпитым. Вампир, хотя еще и не вошел в полную кондицию, теперь уже выглядел совсем не так плохо, хотя, конечно, был довольно сильно исхудавшим, но уже вполне осознанно смотрел по сторонам. Когда подошла очередь четвертого человека — очередной женщины, он уже проще согласился приостановиться, и за то время, пока я прокусывал ей вену, успел выдавить вопрос:

— Кто ты такой и что, черт возьми, здесь происходит?

Ну, теперь нужно постараться все деликатно объяснить. Я представился и попытался кратко изложить суть того, что здесь случилось десять лет назад, и что происходит сейчас, замечая, как глаза вампира наливаются бешеной яростью. Да, пожалуй, Эванджелину я выставил отсюда очень своевременно. Когда пришла очередь последней — третьей полненькой женщины, Эширандор уже вполне уверенно сидел на тюфяке и мог контролировать жажду. Было видно, что он очень хотел выпить еще, но уже вполне сумел сам остановиться.

— Где Эва? — взревел он, отстранившись от толстушки и встав, слегка покачнувшись, на ноги.

— Подождите, месье Эширандор, — я попытался преградить ему дорогу, но он оттолкнул меня и побежал к лестнице, ведущей наверх, — мадам Эванджелины сейчас здесь нет, — только и успел я крикнуть ему вслед.

— Где она?! Где эта подлая змея, эта предательница?! — злобно выкрикивал он, мечась по всему дому и не обращая внимания на мои попытки его остановить или образумить. Потом он замер, внимательно прислушиваясь, пытаясь найти жену по стуку сердца, и очевидно, крайне раздосадованный тем, что не может прямо сейчас свершить возмездие, он вдруг резко накинулся на одного из двоих оставшихся внушенных людей и впился тому в шею. Глаза вампира были налиты кровью, из горла доносилось какое-то утробное животное рычание, и я понимал, что в этот раз остановить его мне будет не под силу. Вот он отбросил обескровленный труп в сторону и уставился на меня тяжелым взглядом:

— Итак, Джорджес, или как тебя там, ты кто вообще такой? — в его голосе сквозило подозрение. — Что ты делаешь в моем доме и с какой стати так рьяно защищаешь мою жену? Может расскажешь, пока еще жив, где все-таки находится моя бесценная супруга и когда я смогу вырвать ее гнилое сердце?

Похоже, он еще не до конца смог вникнуть в реальность и, очевидно, принял меня за любовника Эванджелины, хотя она едва ли когда-нибудь давала ему повод. И хотя Эширандор постепенно приходил в себя, тем не менее, я понимал, что ему еще очень далеко до того, чтобы он мог все спокойно оценить, поэтому миролюбиво предложил:

— Известно, месье. И, конечно же, я с удовольствием все Вам расскажу и объясню, и отвечу на все Ваши вопросы. Но, может быть, Вы все же согласитесь продолжить со мной разговор в более комфортных условиях, а также предложите мне хотя бы выпить? А уже после этого мы с Вами обязательно все обсудим.

— Идемте, — сухо кивнул он мне. — Только дайте мне десять минут, мне, кажется, не мешает принять душ и переодеться. Я слегка запылился и местами истлел.

Уже несколько часов сидели мы с ним в кабинете, потягивая коньяк, и я с документами в руках старательно обрисовывал ему ситуацию в деталях, одновременно стараясь представить Эванджелину в наиболее выгодном для нее свете.

— Ну, хорошо, — соглашался Эширандор, — допустим, ведьма меня опоила или приворожила, или еще что подлое сотворила, подчинив своей воле, и я действительно едва не подписал этот странный документ. Тут и правда моей рукой исправления внесены, хотя я в страшном сне представить не мог, что способен такое сделать. И, конечно же, я отвратительно вел себя по отношению к жене, и уж тем более могу понять ее ярость, когда она нас тут застала. Но ведь вместе со смертью Микаэллы исчезло и наваждение — я словно проснулся. Придя в себя в подвале, я очень скоро осознал, что натворил. Первоначально я ужаснулся содеянному и был даже благодарен Эве за то, что она прервала этот кошмар. Я раскаивался, звал ее, хотел попросить прощения. Думал, что она гневается на меня, но, конечно же, придет. Ведь я ее супруг и никогда не сомневался в ее любви. Мы бы обо всем поговорили и вместе смогли бы найти правильный выход из этой жуткой ситуации… Но ответом мне была тишина. Честно говоря, я даже не сообразил тогда, что дело может быть в договоре, полагал, что речь идет о ревности и оскорбленной женской гордости. Шло время, и я понятия не имел, сколько его утекло, здесь не было ни часов, ни смены дня и ночи. И лишь по усиливающейся жажде я понимал, что сижу здесь далеко не первые сутки. Конечно, постепенно мое чувство вины начало перерастать в гнев. В конце-то концов, кто моя жена такая, чтобы вершить надо мной правосудие, да к тому же, даже не выслушав меня? Если она не могла простить измены, я готов был дать ей развод. Потом, когда жажда стала невыносимой, когда она обратилась сильнейшей физической болью во всем иссыхающем теле и я едва мог шевелиться, я возненавидел Эву. Я мечтал о том времени, когда все-таки освобожусь отсюда, пусть даже до той поры пройдут столетия. Я думал о том, как заставлю ее тысячекратно пройти через подобные муки. О том, как брошу ее в подземелье, а через месяц, когда она иссохнет, приду, чтобы оживить ее, наполнить кровью и снова бросить высыхать. А потом ещё и ещё раз! О, как же я жаждал тогда мести, наверное, не меньше, чем крови! И вот теперь, после всего, что я пережил, ты говоришь мне, что Эва любит меня и что я обязан простить ее?! Но почему, если это так, она ни разу даже не спустилась ко мне, даже не попыталась объясниться, не захотела хотя бы выслушать меня?

Вообще-то, я очень даже понимал Эширандора. Однако, Эванджелина являлась моим клиентом и я обязан был ее защищать, что бы мне там не подсказывала мужская солидарность.

— Да, именно так, — подтвердил я. — Я уверен, что она тебя очень любит. Поэтому-то и не подходила к камере, что понимала, что стоит тебе заговорить с ней, как она сдастся и выпустит тебя, несмотря ни на что. И поверь, она здесь терзалась не меньше, представляя твои страдания и не находя выхода из тупика. На ней лежала громадная ответственность за все вампирское сообщество Бельгии, которое оказалось под угрозой уничтожения. Именно поэтому, отчаявшись, она обратилась ко мне. Самым большим ее желанием было освободить тебя, воссоединить вашу семью.