Итак, я уже смог убедиться в этом сам, что среди нас живут вампиры. Кем был тот человек, я понял сразу. И, лежа без сна в темной комнате, даже не слишком этому удивлялся, ведь теоретически я давно был готов к подобной встрече. Скорее меня удивила собственная реакция на это. Что именно повлияло на меня в тот момент, я не знаю, но я очень быстро разобрался в ситуации — детский мозг легко воспринимает подобные вещи, да и у меня хватило ума и осторожности сохранить свои наблюдения в секрете и никому не рассказать о них, даже другу. Позже у меня, как и у отца в его дневниках, возникали мысли о возможностях, которыми эти существа обладали и о том, как их можно было бы использовать.

Когда я стал студентом, то изредка начал помогать отцу в его работе, причем более серьезно, чем делал это в подростковые годы, считая это хорошей практикой на будущее, хотя он весьма неохотно допускал меня к своим делам, разве только к полностью легальным. А мне хотелось начать, наконец, зарабатывать свои деньги. Честолюбие требовало независимости, но он полагал, что в этом нет никакой необходимости, что я должен все силы отдавать учебе, ведь в финансах он меня почти не ограничивал, я имел полный доступ к семейному счету, и от меня не требовали отчета о том, сколько денег я снял и куда их истратил. Я пользовался у Гаэтана полным доверием, и мне это льстило. До поры до времени меня это устраивало.

Я вел интересную, насыщенную студенческую жизнь. Здесь уже не ставили оценок по поведению, да и вырос я из детских шалостей. К тому же, с повзрослевшим Лукой я виделся теперь гораздо реже, хотя по-прежнему считал его самым лучшим другом. Он, как и я, пошел по стопам своего отца — изучал банковское дело. К тому же, он стал довольно серьезным, даже немного занудным, вступил в партию радикал-социалистов и старался там достичь определенного положения. Я тоже всегда был в курсе политической жизни страны, но уже тогда был почти уверен, что настоящие властители Франции — ее серые кардиналы, это вовсе не те люди, о которых писали ежедневные газеты, а, точнее, и не люди вовсе. И вся эта партийная «мышиная возня» меня привлекала мало. Теперь круги общения с Лукой у нас стали немного разными.

Именно тогда среди однокурсников я встретил еще одного парня, которого тоже довольно скоро смог назвать своим близким другом. Золтан Леговец — сын чешского эмигранта — был веселым, обаятельным и очень активным парнем. Сначала мы сблизились на почве общих спортивных интересов. Гольф и теннис, конкур и бокс — все, чем увлекалась «золотая молодежь», попадало в сферу наших интересов. И, конечно же, я с удовольствием посещал занятия по фехтованию, которое обожал еще с детских лет, и где достиг неплохих успехов, будучи все годы учебы чемпионом Университета.

Золтан, хотя и не имел такой подготовки, изо всех сил старался не отставать, и весьма успешно, надо сказать. Достаток его семьи был значительно скромнее моей, но я никогда не выбирал себе друзей по толщине кошелька. Леговец-старший владел несколькими авторемонтными мастерскими. И, чтобы обеспечить свои финансовые потребности, не обременяя отца, Золтан подрабатывал в одной из его мастерских, хотя в будущем видел себя, как и я, на юридическом поприще. Вот там я провел с другом немало свободных часов. Можно сказать, что эта мастерская стала едва ли не моим самым любимым местом времяпрепровождения, а также источником совершенно новых знаний и умений, чем я никогда не пренебрегал, считая, что лишним багажом никакое дополнительное образование не станет. Завораживающе красивые и глянцевые снаружи, с открытым капотом автомобили буквально приводили меня в экстаз, открывая мне секреты своего технического чуда. Тогда же я и полюбил все, что попадало в разряд технических новинок, а также научился в них разбираться. У Золтана был свой автомобиль — старый, самостоятельно восстановленный из полумертвой рухляди, но предмет его личной гордости. На нем с помощью друга я и приобрел первые навыки вождения, все сильнее и сильнее влюбляясь в железных коней, уверенный, что вскоре они заполонят городские дороги, вытеснив тем самым живой транспорт. И в этом я тоже намеревался быть в числе первых.

Для меня не стало неожиданностью то, что мои друзья не слишком понравились друг другу. Лука всегда свысока поглядывал на тех, кого считал ниже себя по происхождению или материальному положению, презрительно относился к физическому труду. В свою очередь, Золтан считал его заносчивым придурком, снобом и ханжой. Не вставая ни на чью сторону или защиту, я оставил каждого при своем мнении. С Лукой меня связывала давняя дружба, проверенная годами, а с Золтаном несравнимо более общие интересы и увлечения, не говоря уже о жизненных принципах.

Однако, в отличие от своего нового друга, финансово практически независимого от своего отца, я почти целиком находился на иждивении Гаэтана и, разумеется, не мог ощущать себя мужчиной в полной мере. Франция уверенно занимала второе место в мире в области автомобилестроения, уступив лишь США. Технический прогресс продолжал свое победное шествие по стране. Вот и мой отец, поддавшись моде, позволил себе такую новинку — роскошный Рено 1907 года выпуска. Конечно, Гаэтан всегда разрешал мне пользоваться автомобилем, тем более, что сам чаще предпочитал передвигаться по старинке в экипаже. Уверен, что, если бы попросил его, он и мне купил бы автомобиль или просто отдал этот в безраздельное пользование. Но какая-то упрямая гордость не позволяла мне не только как-то выразить свое желание, но и, напротив, всячески скрывать его, демонстрируя равнодушие к тому, что на самом деле меня очень интересовало.

Тогда же в моей жизни и женщины стали играть весьма существенную роль, все же у студента возможностей для этого имелось куда больше. Ну, а мои личные качества и внешние данные просто лучше некуда располагали к роли разбивателя женских сердец, чем я и не гнушался пользоваться в своих интересах. Имея отличную наследственность, безупречные манеры, ум и блестящее воспитание, происхождение и харизму, я прекрасно понимал, что обладаю для женщин особым магнетизмом и притягательностью, самоуверенно считая это своей личной заслугой. Не раз мне приходилось слышать от своих пассий, что они были покорены моим взглядом или заворожены голосом. Они даже не догадывались, что это всего лишь ловушки умелого охотника.

Не секрет, что среди французских девиц того времени были как скромные строгие девушки, которые видели себя с мужчиной только в браке и зачастую почти не имели представления об интимной стороне отношений, так и веселые, порой довольно легкомысленные особы, которые всегда охотно проводили время с молодым и небедным красавцем-студентом. С целомудренными девушками я предпочитал не связываться, с уважением относясь к их принципам и жизненной позиции, ведь именно из них впоследствии получатся самые лучшие и преданные жены и матери. К этой же категории я относил, естественно, и Наоми. Подрастая, она становилась милой очаровательной девушкой, похожей на нашу маму. Молодые люди все чаще начинали поглядывать в ее сторону. А у меня все чаще начинали чесаться кулаки, так как я не видел среди них ни одного достойного её. Себя же я считал тогда еще слишком молодым для брака и не видел пока в этом особой необходимости. Жизнь слишком весела и приятна, чтобы ограничивать себя одной единственной, пусть и любимой, да и учился я еще, поэтому гораздо больше времени уделял второй категории девушек.

В начале четвертого курса Лука пригласил меня на веселую студенческую вечеринку, которую он организовал в своем доме, воспользовавшись тем, что мадам и месье Дюкре решили провести бархатный сезон на курорте, а, значит, весь особняк отца-банкира оказался в его распоряжении. Как обычно, было много вина, закусок из ресторана, шумная раскованная молодежь. К моему удивлению, первым делом друг познакомил меня с Бернадетт — симпатичной кудрявой брюнеткой с большими зелеными глазами. Лука не был особо избалован вниманием девушек. Будучи уже взрослым парнем, он оставался по-прежнему не только значительно ниже меня, но так и не смог нарастить мышцы, и внешне оставался довольно невзрачным. Впрочем, как мне казалось, он и не сильно нуждался в женщинах: обычно политика интересовала его куда больше. Но в этот раз, похоже, он не остался равнодушен к женским чарам Бернадетт. К тому же, меня не оставляло ощущение, что сама вечеринка была затеяна с целью выгодно продемонстрировать мне свою пассию. Однако, девица, как и многие представительницы женского пола того времени, одурманенные вдруг обретенной свободой нравов и разрушением прежних устоев, похоже, вовсе не считала себя обязанной хранить ему верность. Буквально с первых же минут знакомства она откровенно пожирала меня глазами, неумело делая недвусмысленные намеки. С одной стороны, если сама барышня так фривольно настроена, то что могло помешать в том же плане мне? Но, с другой стороны, мало ли, какие у Луки на нее виды, мне не хотелось бы случайно перейти дорогу другу, поэтому я предпочел поинтересоваться:

— Похоже, Бернадетт тебя зацепила основательно. Уж не подумываешь ли ты остепениться?

— Ну, что ты, Джори, — фыркнул тот. — О чем ты? Ничего серьезного с моей стороны. Разве на таких, как она, женятся? По крайней мере, не в нашем круге. Ты же понимаешь, что мне, как будущему политическому деятелю, нужна супруга с безупречной репутацией.

— Так ты не будешь против поделиться этим лакомым кусочком с голодным другом? — счел я необходимым уточнить. — Тем более, что, кажется, девица не станет возражать.

Буквально на секунду взгляд друга окаменел, но как будущий, наверняка, превосходный политик, он вполне успешно справился со своими эмоциями и даже криво ухмыльнулся.

— Ну, если тебе нужна именно она, а из остальных присутствующих не находишь для себя подходящую, что же — бери. Разве может радушный хозяин отказать гостю? Тем более, лучшему другу, — сквозь зубы процедил он. — Сможешь уговорить — она твоя.

Наверное, мне стоило тогда остановиться, но я упорно не желал замечать, что уже дважды наступаю на те же грабли, к тому же, неосознанно хотелось показать свое превосходство. Глупость молодости, но что поделать? В общем-то, мне и уговаривать никого не пришлось. Когда алкоголь расслабил ее, очевидно, и без того не самые прочные моральные устои, поняв друг друга с одного взгляда, мы уединились с Бернадетт в одной из дальних комнат особняка и неплохо провели время, кувыркаясь на плюшевом диване.

Лука тогда больше не сказал мне ни слова, даже не подал виду, что его это как-то задело или возмутило. А я с высоты своей гордыни вообще внимания решил не обращать на то, что, возможно, мог совершить серьезную ошибку. Мы продолжили возлияния и танцы под граммофон и разъехались лишь под утро. Позже я встречался с Бернадетт еще несколько раз, не ставя уже в известность друга, но вскоре она пожаловалась, что Лука дал ей отставку, и стала проявлять ко мне все более глубокий интерес, начав намекать на серьезные отношения. Естественно, как и мой друг, я вовсе не собирался связывать свою жизнь с легкомысленной девицей. И когда она начала проявлять настойчивость, предпочел с ней тут же расстаться. Подобных случаев в те веселые годы у меня было немало, и я, наверное, и не вспомнил бы никогда о Бернадетт, если бы спустя несколько лет мне не напомнили эту историю.

Но однажды мне довелось познакомиться с девицей, которая тоже оставила немалый след в моей жизни. Я оканчивал последний курс бакалавриата, одновременно получая второе высшее образование, на этот раз естественное, став изучать химию и физику, когда на одной из шумных студенческих вечеринок мои друзья познакомили меня с Флор Серайз Бронье.

Она оказалась очень яркой восемнадцатилетней девушкой — стройной, белокурой, с пышными формами и очень высокой самооценкой. Не скажу, что она обладала большим интеллектом — моя сестренка-подросток в свои пятнадцать была гораздо умнее и образованнее. Скорее, Флор отличалась женской хитростью и житейской хваткой, но мужчин она очень даже привлекала благодаря щедрости природы, одарившей ее всеми самыми привлекательными для мужчин достоинствами. Попался в ее сети и я. Надо сказать, страстные женщины всегда были моей слабостью, а тут я совсем голову потерял. До постели мы с ней дошли очень быстро, и именно в этой сфере и проявилась глубина ее познаний и талантов. И кто только обучил ее всему? Даже считая себя более чем искушенным в этом плане, я и то был немало удивлен. В интиме она позволяла себе и партнеру все, любые формы, никаких ограничений, кроме традиционного, и была в них весьма неутомима и изобретательна. Обычный секс у нее был под запретом, как она объяснила, чтобы у будущего мужа претензий не было. Это меня сначала немного коробило: неужели для кого-то из мужчин будет иметь значение только то, что она умудрилась сохранить девственность, а то, что его жена перебывала в постели со многими другими, то, что все остальное она успешно практиковала — ничего не значит? Но в то же время меня это и порядком интриговало и заводило: всегда хочется именно того, что запрещают.