Надежда Опрышко - Избранница фортуны

Анастасия Муравьева сидела у окна купейного вагона. Ее нетерпеливый взгляд торопил и без того стремительно пробегавшие мимо пригорки, погосты и покосившиеся строения умирающих деревушек, теряющихся в бесконечных лесах. Тысячи километров отделяли Настю от Нижневартовска, уютно устроившегося на берегу Оби. С каждым часом она все дальше удалялась от отчего дома. Да, она родилась и выросла в сибирской глубинке, среди спокойных, сильных духом людей и тихой размеренной жизни, но свое будущее ей виделось иным. Она представляла себя респектабельной дамой в костюме от кутюр, возглавляющей отделение солидного коммерческого банка, или преподавателем престижного университета, что тоже было неплохо лет этак через десять.

«Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые,

Как слезы первые любви!», —

процитировал на память пенсионер Иван Сергеевич Ломакин, Настин сосед по купе и интересный собеседник. Все время, что они провели в пути, Иван Сергеевич и его жена с особой заботой и симпатией приглядывали за ней. Их конечным пунктом был город Ярославль. Ее — Москва.

— Александр Блок, — сказала Настя, неохотно отрываясь от окна.

— Приятно, когда молодая девушка не только красива, но и умна и начитанна, — похвалил Иван Сергеевич, отхлебывая чай. Он пил его по старинке. Откусывал кусочек сахара, наливал горячий напиток в блюдечко, потом дул и шумно прихлебывал.

Настя не стала возражать, хотя насчет собственной красоты у нее было свое мнение — рыжая, с россыпью мелких веснушек на розовых щечках, — разве это красота? Но сейчас она подумала о другом. Интересно, что бы сказал добродушный пенсионер, почитающий народные традиции, если бы узнал, что Анастасия Муравьева прямой потомок тех самых Муравьевых, в чьем роду появился на свет знаменитый вольнодумец.

Настина бабушка, учительница, в настоящее время находилась на заслуженном отдыхе. Она с гордостью рассказывала внучке о Муравьевой Александре Григорьевне, урожденной графине Чернышовой, жене декабриста Никиты Михайловича Муравьева. И надо сказать (без ложной скромности), здесь было чем гордиться. Идеальный образ жены, последовавшей за мужем-изгнанником в Сибирь, воспетый Некрасовым в поэме «Русские женщины». Ей же была посвящена повесть Бестужева «Шлиссельбургская станция». Умерла она в ссылке в Петровском заводе, оставив дочь Ноннушку. Колос петровского братства расшелушили на зерна и разбросали по тайге и тундре. Одно из зернышек дало всходы и со временем превратилось в Настасью Петровну Муравьеву. Как же ей, наследнице прославленного русского имени, не знать Блока, Цветаеву, Мандельштама — «золотой» серебряный век русской литературы. К тому же не последнюю роль играло и то обстоятельство, что Настя родилась в семье потомственных учителей. Прабабушка преподавала французский в гимназии, бабушка — русский и литературу, мама — английский язык.

Она часто любила повторять: «Будущее произрастает из прошлого», и Настя была согласна с ней. Ради своего будущего трудилась на совесть. Учась в школе, грызла гранит науки, в то время как ее сверстницы бегали с вечеринки на вечеринку и меняли приятелей. Однако ее нельзя было назвать занудой, у нее были и друзья, и мимолетные увлечения, но времени на все не хватало. Настя была честолюбива и не скрывала этого. Ее честолюбие не было амбициозным и преследовало лишь одну цель — не оказаться в толпе людей с уставшими, безразличными лицами. Наверное, поэтому девушка все время подстегивала себя. Призы за первые места по игре на фортепьяно, грамоты на математических и языковых областных олимпиадах и, наконец, золотая медаль по окончании школы. Наивная девочка из забытого богом Нижневартовска считала, что этого более чем достаточно, чтобы управлять своей судьбой.

Тук, тук, тук… — стучали колеса. Тук, тук, тук… — вторило ее исполненное энтузиазмом сердце, приближая Настю к заветной цели.

Ярославский вокзал оглушил девушку гулом, запахами, суетой. Народ, нагруженный тюками, чемоданами и прочим скарбом, сновал во всех направлениях, не замечая ее растерянности. Впрочем, в толпе находилось немало счастливчиков из числа тех, кто этим ранним утром покинул свою теплую постель и теперь спешил на работу.

Жить в Москве, быть ее неотъемлемой частью — тайная, долго лелеемая мечта юной сибирячки. «Держись, столица, держись, старушка! Я, девушка из глубинки, приехала тебя завоевывать!» Пребывая в таком приподнятом настроении, Настя жадно впитывала в себя первые впечатления.

— Ну что встала на дороге! Время, девонька, деньги, — услышала она ворчливый мужской голос и сразу же поняла, что Москва преподала ей первый наглядный урок: хочешь чего-нибудь добиться, пошевеливайся!

Настя подхватила вещи и двинулась вместе со всеми к выходу на Комсомольскую площадь. Она добралась до главного корпуса МГУ всего лишь за час. А к обеду уже устраивалась на новом месте, в одной из комнат общежития. Словоохотливая комендантша деловито сообщила, что ей предоставлено «койко-место на период вступительных экзаменов, а там видно будет».

Комнатка оказалась маленькой, похожей на больничную палату. В ней стояли две узкие деревянные кровати с придвинутыми к ним тумбочками. В углу, в нише, приютился платяной шкаф, где уже висели чьи-то симпатичные вещички. Туда же Настя пристроила свои платья, кофточки, модные выходные брюки и пару туфель. Сама, как всегда, осталась в джинсах и в удобных кроссовках «Рибок», только сменила майку. Потом она присела на кровать, очистила купленный по дороге банан, откусила его и поздравила себя с невероятной удачей. Пока шла по коридору, слышала такой гвалт в других комнатах. А здесь — тихо-тихо. Почти райские условия для подготовки к экзаменам. И хотя у нее кружилась голова и болели плечи от рюкзака, Настя отправилась в столовую подкрепиться, а затем на ближайший переговорный пункт, сообщить родителям, что благополучно добралась и хорошо устроилась.

Ближе к вечеру объявилась соседка, бойкая тоненькая Ирина. Ослепительная блондинка в мини-юбке и футболке с надписью «ол райт» сразу же взяла ее в оборот.

— Наконец-то и меня укомплектовали, — заявила она. — Я, между прочим, из Курска. Собираюсь поступать на филологический, отделение «Прикладная лингвистика». Общага — это временно. Если сдам экзамены, заставлю родителей раскошелиться на квартиру. Всего-то двести долларов в месяц, а если найду соседку, то и того меньше.

— А если не сдашь, что будешь делать? — поинтересовалась Настя.

— Покручусь в Москве с месячишко и отправлюсь восвояси. Я уже в том году приезжала поступать вместе с подругой. Юльку приняли, она теперь строит из себя москвичку, даже мальчика крутого завела, а меня зарубили на устном русском. Представляешь, один дотошный лысый пристал с вопросом: «труп» и «покойник» — кто из них является одушевленным именем существительным, а кто — нет?» По мне что труп, что покойник — один хрен, а этот некрофил настаивает на своем. Ну я и брякнула наугад — труп, ведь есть же у Толстого «Живой труп», а оказался — покойник. Невезуха.

Невезуха! Если бы Настю спросили об этом, она бы «выбрала покойника», потому что знала простую истину: одушевленные имена существительные в винительном падеже изменяют свои окончания. Вижу «кого, что?» — труп. Вижу «кого, что?» — покойника. Вот и вся невезуха.

— Но за этот год я поработала в газете, — увлеченно продолжала свой рассказ Ира, — напечатала парочку работ, подучила на курсах английский и русский, так что теперь мои шансы резко возросли. А что у тебя?

Настя рассказала, что у нее. И очень удивилась, что эта болтовня далась ей легко, она даже упомянула вскользь про свой дворянский род. Видно, московское солнышко так припекло, что жутко захотелось хоть чем-нибудь отличиться (выделиться).

— Не дрейфь, Настасья, прорвемся, хоть и конкурс в этом году… — Ира присвистнула. — Ой, я с тобой заболталась! — воскликнула она, посмотрев на часики. — Скоро появятся Юлька с Игорем и мой Вадик. Он у меня темпераментный, южная кровь играет. Мы собираемся прогуляться, а я совсем не готова. Хочешь с нами? Компания соберется человек восемь-десять. Ближе к ночи отправимся на дискотеку, потанцевать.

Могла ли Настя устоять перед таким соблазном. Одиночество страшило, вечер за учебниками казался до обидного скучным, ведь всего лишь в двух шагах сверкают и переливаются неоновые огни шикарных витрин, с отражающимися в них иномарками. Ей так хотелось все рассмотреть, потрогать, попробовать наконец на вкус столичную жизнь, что она, не раздумывая, согласилась.

— Зачем ты ее притащила? — спросила Юля свою школьную подругу Иру Воронину пару часов спустя.

Она наблюдала, как Игорь танцует медленный танец с бойкой провинциалочкой и с таким видом, будто ему только что предложили мисс Европы на всю ночь.

— Да брось, — отмахнулась Ира, попивая колу из запотевшей банки. — Нормальная девчонка. Даже не знает, что такое «гриндерсы». Надо приобщить ее хоть немного к цивилизации. Ты представляешь себе, где этот Нижневартовск? Она рассказывала, что рядом с их городишком находится стойбище, где разводят оленей. Она даже каталась на этих рогатых. С ума можно сойти от северной экзотики.

— С ума можно сойти от того, как Игорь поглядывает на нее, — не унималась Юля.

— Она тебе не соперница, — поспешила успокоить подругу Ира.

Ее бывшая одноклассница была настоящей красавицей. Стервой, но красавицей. Короткая стрижка, черные жесткие волосы, синие мерцающие глаза и потрясающая фигура, притом обладающая инстинктами Шэрон Стоун. Так, во всяком случае, утверждал Игорь, ее двадцатитрехлетний дружок, и у Ирины не было причин ему не верить.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво ответила Юля, погасив сигарету. — Если ее приодеть и по-человечески накрасить, мы с тобой, подружка, ей и в подметки не сгодимся.

Ира посмотрела на нижневартовское чудо компетентными глазами Юли. А ведь она права. Если надеть на эту рыжеволосую весталку с изумрудными глазами платьице от Диора вместо ее немыслимого ширпотреба и научить пользоваться косметикой в соответствии с мировыми стандартами, то может получиться очень даже привлекательный экземпляр. И о чем, интересно, думает Игорек, пришло Ире на ум, когда она заметила, как он наклонил голову, чтобы расслышать то, что говорит ему Настя.

Прижимая к себе гибкое тело и вдыхая легкий аромат простеньких цветочных духов, Игорь думал о том же. Его нынешняя пассия, окутанная призывным «Пуазоном», не выдерживает конкуренции рядом с этой сексуальной невинностью. Огненный цвет волос чего стоит, а тут еще и открытый восторженный взгляд, и превосходный бюст, полный второй номер. В последнем он толк понимал. Так уж случилось, что первый юношеский опыт пробудил в нем ненасытный вкус к сексу, ему тогда только-только исполнилось семнадцать лет, его постельной учительнице было не меньше тридцати. С тех пор многое изменилось. Он стал старше, и его партнерши заметно помолодели. Эта юная девушка в джинсах, простенькой кофточке, с лицом без косметики, привлекла его внимание с первой секунды и вызвала смутное желание отшлифовать таежный алмаз для себя. На протяжении всего вечера это чувство не исчезало, наоборот, крепло и набирало силу. Вывод напрашивался сам собой — он захотел Настеньку Муравьеву, и он получит ее, а время и место не имеют большого значения. Когда было нужно, Игорь умел быть терпеливым.

Разбирая кровать в начале первого, Ира поинтересовалась:

— Ну как впечатления от первого дня?

— Чудесно! — радостно откликнулась Настя, тайком разглядывая черные тонкие кружева и атлас на белоснежном теле подруги. На ней самой была ночная батистовая рубашка ниже колен, застегивающаяся на груди пластмассовыми пуговицами. — Мне все понравилось. И катание в парке Горького на американских горках, и кафе в Нескучном саду, и дискотека. Но завтра я засяду за книги, начну готовиться к экзаменам.

— Заниматься лучше в библиотеке, — посоветовала Ира, снимая бюстгальтер и залезая на кровать в символических трусиках. Байковое казенное одеяло она проигнорировала. В Москве стояла невероятная жара. Ира подложила руку под голову и повернулась к Насте. — Слушай, а о чем это вы шептались с Игорем?

— Тебе показалось. Просто музыка была слишком громкой, и мы с трудом понимали друг друга. Игорь спросил меня, была ли я в Москве до этого. Я ответила, что была, года четыре назад, когда папа приезжал в министерство выколачивать фонды.