— Прекрасно, — сказала Элинор. — Едут все.

Она исчезла с балкона, даже не попрощавшись с Вильерсом. Это заставило его нахмуриться. Он едва расслышал, что Лизетт назначает ему встречу в комнате для завтраков.

— Эй, — раздался, едва он вернулся в спальню, детский ломающийся голосок, который мог принадлежать лишь его отпрыску Тобиасу. — Ты возьмешь меня с собой?

— Тебя? Зачем?

— Хочу походить по окрестностям. Об этом месте рассказывают много всяких историй.

— Надеюсь, хороших? — спросил Вильерс.

Его дети ни в чем не нуждаются, попытался он успокоить себя. Лизетт в курсе всех дел. Но Тобиасу удалось высечь в нем искру сомнения.

— Ладно, ты едешь, — согласился он.

Тот кивнул и направился к двери.

— Подожди, — крикнул Вильерс, гадая, как бы его незаметно приласкать. — Ты уже позавтракал? — спросил он.

— Меня пытались напичкать овсянкой в шесть утра, — понуро отозвался тот. — Я буду в детской.

— Овсянкой? Ты не хотел, а тебя заставляли?

Мальчик рассмеялся:

— Я не стал ее есть, и лакей принес мне мясной паштет.

— Ты, конечно, наградил его чаевыми? У тебя достаточно денег?

— Нет, благодаря тебе, — ответил Тобиас. — Эшмол дал мне немного.

Вильерс стал одеваться. Забыв о камердинере, он сам выбрал себе костюм алого цвета для верховой езды с петлицами, вышитыми золотом. Его начищенные ботфорты тоже блестели, и на голенище каждого из чих красовалась кисточка из французского шелка. Волосы он зачесал назад, стянув их алой лентой. Свою герцогскую длань он украсил массивным золотым кольцом с печаткой, а к поясу прицепил шпагу.

Вскоре он уже сидел в карете между Элинор и Лизетт. Последняя всю дорогу стрекотала как сорока о поисках сокровищ и о надзирательнице приюта миссис Минчем.

— Минчем? Что за ужасное имя, — произнесла Элинор. — Похоже на слово «мясорубка».

Лизетт рассмеялась.

— Нельзя судить о человеке только по его имени, глупышка-Элинор. Представь, что будет, если мы станем судить о тебе по твоему имени?

— И что же? — спросила Элинор, удивленно приподняв бровь.

Лизетт и не подумала остановиться.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — вскричала она. — Это имя с тяжелым шлейфом истории, не так ли, Лео?

— Это имя с королевским шлейфом, — сказал он, слегка смутившись и избегая взгляда Элинор. — Кастовое имя. При его звуках мне рисуется старинная башня и заточенная в ней королева, не познавшая любви.

— Как печально, — произнесла Лизетт. — Но если вы намекаете на музу трубадура Бернара де Вентадорна, то она дважды была замужем, и оба раза за королями, тут вы правы.

— Но была ли она свободна в своих чувствах? — спросил Вильерс.

— Ах, вы об этом... — вздохнула Лизетт.

— Зато ваше имя такое же веселое и прекрасное, как вы сами, леди Лизетт, — добавил он после паузы.

Элинор презрительно прищурилась, решив, что Вильерс хочет сказать, будто Лизетт прекраснее, чем она. Он и в самом деле так считал, но предпочитал Элинор, с ее повадками легкомысленной леди-пташки и нарядами из театрального борделя. Иногда он злился на нее, чувствуя, что она его околдовала. Но Вильерс ничего не мог с собой поделать, он желал ее. Если фасоны своих нарядов она позаимствовала от шлюх, какими, впрочем, считались все модистки, то манеры у нее были королевские. Он едва не свалился к ее ногам, когда карету сильно тряхнуло. Но при виде приютского фасада им овладели отцовские чувства.

Здание было просторным, но мрачным, как мавзолей. За последнее время он перевидал немало приютов и работных домов, и теперь перед ним еще один дом, в котором он ни за что не захотел бы жить. Он задумался о том, как много еще таких неприятных мест, убранных подальше от глаз знати.

Миссис Минчем, вышедшая навстречу гостям, вполне соответствовала своему нехорошему имени и казалась весьма язвительной особой. Ее строгий маленький рот был вытянут по вертикали. У нее был такой вид, словно она собирается загрызть кого-нибудь. Но когда она приоткрыла его, в нем виднелся всего один зуб.

— Ваша светлость, — произнесла она, присев в глубоком реверансе, отчего громко зазвенела огромная связка ключей на ее поясе. — И вы, леди Лизетт. Какая честь для нас, что вы и леди Элинор пожаловали в наш Броклхерст-Холл.

Вильерс с удивлением разглядывал ее вновь сомкнувшийся рот размером с булавочную головку. Он решил не расспрашивать сразу же о своих детях.

— Нам бы очень хотелось познакомиться с вашим богоугодным учреждением, — вежливо произнес он, милостиво улыбнувшись.

— У вас содержатся и мальчики, и девочки? — спросила Элинор.

— Разумеется, нет, миледи, — ответила миссис Минчем. — Здесь не было мальчиков. Никогда. Только девочки. Таково постановление комитета леди, который нас опекает.

Лизетт между тем двинулась в обход по комнатам, напевая какой-то мотивчик и морщась при виде серой казенной плитки на стенах.

— Кем станут эти сиротки, когда покинут ваше учреждение? — осторожно спросил Вильерс у миссис Минчем.

— Добропорядочными работящими женщинами, — ответила миссис Минчем.

— Герцог Вильерс мечтает открыть собственный приют, — пояснила Элинор. — Ему просто не терпелось приехать к вам и присмотреться к вашему устройству.

— Я заметила, что вы рановато поднялись, — сказала миссис Минчем.

— Может быть, дети еще спят? — спросил Вильерс.

— Как это можно, ваша светлость? Они встают в половине пятого утра, чтобы выкроить час для молитвы.

— В половине пятого?! О Боже! — простонала Элинор.

— Конечно. Дети лучше учатся на пустой желудок, — заявила миссис Минчем. — Если их сразу накормить, они будут спать на ходу.

«Конечно, если их поднять в половине пятого утра», — подумала Элинор. Вильерс стал мрачнее тучи — сбывались самые худшие его опасения.

— Мы бы очень хотели осмотреть здесь все, — сказала Элинор, натянуто улыбаясь. Однако она имела дело с тертой особой в лице миссис Минчем.

— Вот как? Но я не уверена, что могу позволить вам эту экскурсию. Я должна получить на это разрешение комитета леди, — заявила хозяйка приюта.

Лизетт, услышав это, вернулась к ним с другого конца комнаты.

— Я — леди из комитета, — сказала она миссис Минчем. — И я уполномочена бывать здесь у вас.

— Но мне могли бы прислать уведомление о визите, все это слишком неожиданно...

— Дорогая миссис Минчем, — твердо сказала Лизетт, — вам хорошо известно, что комитет обязал меня бывать у вас четыре раза в год. Я три года манкировала своими обязанностями, довольствуясь тем, что детей привозят ко мне в имение. Пришла пора наверстать упущенное.

— Зачем вы так упорствуете? — спросил Вильерс. — Мы можем решить, что у вас не все в порядке... Мы прибыли с дружеским визитом, но если вы желаете, чтобы к вам прибыла комиссия и занялась детальным исследованием ваших порядков...

Дама растерянно моргнула.

— Но кроватки еще не поставлены. Дом не до конца отделан. Нам нужно какое-то время, чтобы навести здесь блеск.

— Не волнуйтесь так, дорогая миссис Минчем, — сказала Лизетт. — Мы только осмотримся слегка и уйдем. И не будем отрывать ваших учениц, так как знаем, что они должны учиться. Мы не станем давать им повод к безделью, мне ведь известно, что некоторые из них ленивы.

— Среди них хватает ленивых, — мрачно заметила миссис Минчем, делая знак слуге, чтобы открыл дверь, ведущую из приемной в коридор, где уже сама отворила самую первую комнату, пропуская гостей вперед. — Эти девочки учатся шитью, — сказала она, держась в сторонке. — Они начали с простыней, а закончат мужскими рубашками.

Девочки в серых рубахах сидели полукругом на стульях возле окна и шили. Завидев гостей, они тут же вскочили и выровнялись перед ними по линейке и по росту. По сигналу от старшей все они синхронно присели.

Лизетт рассмеялась от удовольствия и захлопала в ладоши:

— Чудесно! И как это у них получается? Прошу вас, детки, еще!

Миссис Минчем кивнула, и девочки снова присели в реверансе.

— Они все приседают на одном расстоянии от пола, хотя и разные ростом, — заметила Элинор. — Как они умудряются?

— Они отлично натренированы, — пояснила миссис Минчем, собираясь покинуть комнату.

— Нет-нет, — захлопала в ладоши Лизетт, — пусть проделают это еще разок!

Вильерс чувствовал лишь горечь от этого зрелища.

— Они похожи на дрессированных ярмарочных собачек, — шепнул он Элинор.

Выйдя в коридор, миссис Минчем открыла следующую дверь:

— Эти новые девочки не полные сироты, они скорее пансионерки. За них платят их родители.

— Но как же они могли оставить их здесь? — спросила Лизетт.

— Этот разговор не для ваших нежных ушей, миледи, начала миссис Минчем. — Однако вам пора узнать, что есть такие нерадивые отцы, которые мечтают избавиться от своих чад, а чтобы не свербело на душе, откупаются какой-то мелочью.

— Мило... — заметила Лизетт.

— Другие девочки вынуждены платить за свое содержание собственным трудом, — сказала миссис Минчем. — Они делают пуговицы или парики и учатся разной домашней работе, чтобы стать служанками у леди. А есть такие, что учатся быть французскими гувернантками.

— Что я слышу? — воскликнула Элинор.

— Вы не ослышались, — сказала миссис Минчем.

— И это одна из моих лучших идей, — с гордостью заявила Лизетт.

Вильерс страстно желал, чтобы она успокоилась, он уже порядком устал от ее глупых восторгов.

— Они будут хорошо натасканы и вполне сойдут за мадемуазель, — продолжила Лизетт.

— От них потребуется некоторое усилие для этого, — мрачно заметила миссис Минчем. — Но если трюк удастся, они найдут хорошие места в богатых домах. От нас они получат звучные французские имена, — добавила она уже в коридоре, отворяя следующую дверь.

В новой комнате оказалось шесть девочек в белых платьях, сидевших кружком. Но вместо шитья они были заняты чаепитием. Едва скрипнула дверь, как они тут же выстроились в линейку, а потом присели в реверансе, как и предыдущие.

Самая высокая из них шагнула вперед и присела еще перед леди Лизетт:

— Bonjour, mademoiselle. Comment allez vous? Votre coiffe est tres elegante![1]

— Мы сосредоточили их внимание на трех вещах, — сообщила миссис Минчем. — Простые предложения на французском с постановкой правильного акцента и французский акцент, когда они говорят по-английски. Ну и конечно, французские манеры.

— Французские манеры? — удивилась Элинор. — И как же вы их себе представляете?

— Как несколько фривольные, в этом состоит весь французский характер, — охотно пояснила миссис Минчем. — У них еще немало шероховатостей, которые объясняются недостатком практики. Но они уже научились следить за своей прической и платьем. Мы учим их, быть более легкими, непринужденными и... восторженными. Они должны с готовностью отвечать на ухаживания.

По кивку от старшей в их группе две девочки шагнули вперед к Лизетт.

— Je m’appelle Lisette-Aimde, — сказала одна.

— Je m’appelle Lisette-Fleury, — сказала другая.

— Как это мило! — вскричала Лизетт. — Их обоих зовутся так же, как меня.

— И откликаются обе на первое имя, это очень удобно, — сказала миссис Минчем.

— Madame! Vos souliers sont salis. Permettez, moi de les nettoyer pour vous[2], — бойко произнесла первая.

— Довольно, — остановила миссис Минчем вторую.

Обе ученицы присели в глубоком реверансе.

— Эти девочки — гордость нашего учреждения, — объявила их начальница на выходе. — Мы определим их в хорошие семьи в ближайшие несколько месяцев.

— В этом их амплуа есть что-то слишком экстравагантное, — обратилась Элинор к Вильерсу, когда они вышли в коридор.

— Вам эти две Лизетт не показались, похожи? — спросил он.

— Они совсем разные. И потом, возраст... им уже намного больше пяти.

— Мои почти на одно лицо, мне это точно известно. Бр-р, как представлю их, перекроенных на французский манер, хочется рвать и метать.

Впереди них маячили Минчем и леди Лизетт. Последняя с тоской внимала рассказам о доблестной профессии прачки. Она уже хотела взяться за ручку следующей двери, но миссис Минчем остановила ее.

— Я настаиваю, чтобы вы позволили мне руководить этой экскурсией, — сказала она, повысив голос.

Вильерс удивленно уставился на нее. У этой женщины были испепеляющий взгляд и голос циркового зазывалы. Но он бы сделал ставку на Лизетт в этой стычке. И не ошибся. Ее напор был неотвратим, как стихия. Полностью проигнорировав слова и пурпурные щеки властной начальницы, она нажала на ручку и вошла внутрь.