— Есть, сэр, — пообещал Тобиас, вытащив одеяло и направляясь к дому. — Что за чудное одеяльце! Нежное, как спинка у младенца. Наверное, это горностай или какой-нибудь другой ценный мех. — Поднявшись по ступеням, он отдал одеяло домашнему лакею и сказал: — Это просили отнести в прачечную.

— Для этого вовсе не обязательно было использовать парадный вход, — заметил ему позже конюх, передавая поводья. — Эшмол взгрел бы тебя за это.

— Да, кажется, он предупреждал меня, — отозвался Тобиас, поглаживая нос одной из лошадей.

— Я пошел, — сказал конюх, завернув за угол. — Передашь поводья мистеру Сеффлу, кучеру, он сделает с лошадками круг. Они уже наготове, и им надоело топтаться на одном месте.

Но к моменту появления кучера Тобиас предпочел спрятаться под сиденьем. Лошади, почуяв свободу, чуть было не рванули, подбежавший мистер Сеффл едва успел придержать их. Из своего укрытия Тобиас слышал его ругательства и реплики взбудораженных конюхов. Это длилось недолго, пока кучер не вскочил на козлы. Сделав круг, карета снова остановилась у парадного входа. До него донесся раздраженный голос герцога: «Ты смеешь утверждать, что Эшмол отважился дать поручение моему сыну?»

Тобиас не мог сдержать усмешки. Он знал, что его отец не страдает избытком великодушия. Вильерс казался ему похожим на рыкающего хищника.

Он хорошо помнил, как Вильерс отделал его работодателя Гриндела, заставлявшего мальчика выуживать разные блестящие штуки из смрадной слизи и выворачивавшего его карманы, чтобы он не утаил какого-нибудь злосчастного золотого зуба. Гриндел с грохотом свалился на землю от герцогского удара, сломав себе несколько ребер.

Теперь Вильерс кричал, что Эшмол лишится своего места, если будет третировать его сыночка, как слугу. Как будто он надеялся, что все забудут, что перед ними бастард! Это выглядело комично, но Тобиас был доволен таким истинно отцовским проявлением чувств.

Наконец он услышал скрип и понял, что Вильерс уселся на сиденье поверх него. Мальчик планировал обнаружить свое присутствие, лишь когда они выедут в лондонские окрестности, но не успели они миновать и квартал, как крышка была отброшена. Тобиас не поднимал головы, опасаясь увидеть гнев в глазах отца. Оба умели выдерживать паузу, но сейчас, пожалуй, она затянулась. Тобиас, как более молодой, заговорил первым.

— Эшмол не виноват, он не давал мне никаких поручений, — решил он предотвратить обидные последствия своей шалости. — Как ты узнал, что я здесь?

Герцог приподнял бровь:

— Сначала в доме появился никому не нужный дорожный плед, а потом обнаружилось исчезновение чересчур бойкого мальчишки. Плюс к этому — пламя в детской. Эту головоломку было нетрудно разгадать.

Тобиас с понурым видом вылез из ящика с пледами. Он решил, что отец сейчас прикажет кучеру поворачивать назад и высадит его у подъезда с разъяренными конюхами, которые могут его побить. Но этого не случилось.

Отец снова уткнулся носом в маленькую книжку.

— Ты не хочешь отправить меня назад? — спросил мальчик.

Герцог внимательно посмотрел на него:

— Мне показалось, что ты очень хочешь сопровождать меня, разве не так?

Тобиас хотел все объяснить, но герцог жестом остановил его:

— Не пытайся оправдать себя, в этом нет нужды. Я понимаю, что после тех острых впечатлений, связанных с риском для жизни, которые ты получал на дне Темзы, размеренная жизнь в нормальном доме показалась тебе чересчур пресной. И постоянное присутствие шестилетней малышки тоже не могло улучшить твоего настроения.

— Она согласилась поддержать меня в это утро; я попросил, и она сделала, — признался мальчик.

— Ах да, пожар! Ты мог бы попросить ее не трогать старинные макеты, развешанные на западной стене. Им около сотни лет. Эшмол очень расстроился, увидев, что они испорчены.

— Они наверняка покрылись плесенью, — сказал Тобиас. — Какая от них польза? Я должен предупредить ее, чтобы она не сжигала книжку Колина.

— Она сожгла все книжки в детской, — сказал Вильерс.

Тобиас понимал, что извинением ничего не исправить, и все же попытался. Вильерс пожал плечами:

— Только бы у нее снова не возникло желания так позабавиться. Надо не спускать с нее глаз в ночь Гая Фокса на пятое ноября.

Тобиас немного успокоился.

— Мы едем в Кент, чтобы встретиться с твоей женой?

— Она пока мне не жена. Я должен выбрать одну из леди, решить, какая из них станет лучшей матерью для тебя.

— Я не нуждаюсь в мамочке, — усмехнулся Тобиас. — Мне уже тринадцать.

— Вайолет нужна мать. — Герцог перевернул страницу. — И еще двум близняшкам, которые гораздо моложе тебя.

— Мальчики или девочки? — спросил Тобиас.

— Девочки.

— А кем была моя мать?

— Она была умница и красавица, — уклончиво ответил герцог.

Тобиас замер, надеясь услышать продолжение. Но Вильерс продолжил чтение.

— Ты свалял дурака, — произнес Тобиас в тишине кареты.

В первый момент герцог не шелохнулся, затем повернул голову, внимательно разглядывая его.

— Что ты имеешь в виду? Мои отношения с твоей матерью или то, что я не сумел хорошо позаботиться о тебе?

— Почему ты не женился на ней? — Он примерно знал ответ, и все же не мог удержаться, чтобы не спросить прямо об этом.

— Не мог. Она была оперной певицей и моей любовницей, итальянкой с бурным темпераментом. А поэтому не являлась леди в строгом смысле этого слова.

Тобби казалось, что он сейчас ненавидит отца. Ему не нравились отполированные носки его туфель с нарядными пряжками и роскошный камзол из плотного шелка.

— Успокойся, — сказал Вильерс, отложив книжку. — Она не слишком утруждала себя заботами о тебе. Она была артистической натурой и материнских чувств не испытывала. Но она полагала, что с тобой все в порядке, что я хорошо позаботился о тебе. Она верила в это.

— А тебя подвел твой стряпчий?

— Да. В отличие от других детей ты был рожден в моем загородном поместье. Она прибыла на гастроли в Англию, а когда они закончились, осталась погостить у меня на какое-то время вместе с некоторыми друзьями из своей труппы. Она была знаменитой оперной дивой, Тобиас. А потом уехала и умерла в Венеции во время приступа малярии. Она очень много пела на закрытом концерте в доме дожа, а потом долго не могла успокоиться и бродила под открытым ночным небом. Схватила лихорадку и скончалась через несколько дней.

Тобиас пожал плечами.

— Жаль, что она оказалась недостойной тебя, — сказал он, хотя сердце его разрывалось на части, так он страдал.

Отец поймал его взгляд и не отпускал, пока мальчик не отвернулся.

— Она была весьма достойной женщиной, это я сплоховал, не смог даже прилично устроить тебя. Не суди ее строго, а я постараюсь искупить свою вину.

— Я, пожалуй, вздремну, — сказал Тобиас, стараясь не встречаться взглядом с Вильерсом.


Глава 8


Ноул-Хаус, загородная резиденция герцога Гилнера

Поздний полдень, 15 июня 1764 года


Имение герцога Гилнера лежало в глубокой лощине посреди зеленых холмов. Это был квадратный дом с двумя строго симметричными крыльями. Оконные марши с обеих сторон, рассчитанные с алгебраической точностью и прямотой, соперничали с выправкой королевских гвардейцев на параде.

Но в остальном... На подъездной аллее и в саду видны были следы запустения. Между деревьями вдоль главной аллеи уже не было одинаковых промежутков. Дубы разрастались неравномерно и со временем некоторые из них прогнили и были повалены ураганом. Их заменяли, как попало буками и даже какими-то карликовыми деревцами.

А дорожки в саду?! Поваленный штакетник, лужайки с канавками, переходящие в стихийные заросли, напоминали скорее лабиринт. С одной стороны стоял скособоченный коттедж, который можно было назвать так с большой натяжкой. На самом деле это была живописная развалюха, практически непригодная для жилья.

Впечатление запущенности довершали несколько полинялых мишеней для арбалетов на открытой лужайке у дома.

— Все здесь еще более запущено, чем я ожидала, — сказала герцогиня, выйдя из кареты с помощью грума.

— Почему мы перестали ездить сюда? — спросила Элинор. — В детстве я бывала здесь почти каждый год. Может быть, ты поссорилась с матерью Лизетт?

— Ничего подобного. Я слишком хорошо воспитана, чтобы доводить до этого, — ответила герцогиня, стараясь не вспоминать свои грубые реплики. — Тем более с бедной Беатрис, моей любимой подругой. Мы с ней начали выезжать в свет в один и тот же год и почти одновременно вышли замуж и стали герцогинями.

— Но что-то все же случилось, раз вы перестали навещать друг друга? — предположила Энн, выпрыгивая из кареты и разминаясь. — Боже, как же я счастлива, что перестала трястись на колесах!

Герцогиня величественным жестом указала груму на подъездную дорогу, чтобы он подбежал и ударил в колотушку у двери.

— Лизетт на несколько лет старше Элинор, — сказала она дочерям. — У Беатрис случился сердечный приступ, но умерла она не от него, а кажется, от пневмонии спустя год. Но мне-то хорошо известно, какая печаль вогнала ее в могилу.

В доме стояла тишина. Как будто никто не заметил, что на главной аллее стоит герцогская карета с гербами, запряженная четверкой лошадей, а за ней еще и тарантас со слугами и багажом.

— Что же это была за катастрофа? — спросила Элинор, взирая на грума, который без толку работал привязанной колотушкой.

Герцогиня помедлила.

— Энн уже можно слышать такое, она замужем. Впрочем, и ты, Элинор, уже достаточно взрослая.

— Кое-кто даже считает меня старой девой, и я с этим ярлыком почти смирилась. Но вам обеим непременно нужно видеть и меня замужней, так что там с Лизетт?

— Какая ты любопытная. Хочешь знать, что случается с юными леди, когда они задерживаются на брачной ярмарке? — спросила герцогиня. — Отлично, я выскажусь яснее. У Лизетт болезненное влечение к мужчинам.

— Я не замечала в ней ничего подобного, когда мы были подростками, — заметила Энн.

— Ты не замечала, потому что она никогда не влюблялась надолго в одного и того же. Она быстро вспыхивала и почти тут же теряла интерес. Трудно представить себе джентльмена, который мог бы все это выдержать, — пояснила Элинор. — Хотя теперь у нее, кажется, возник стойкий интерес. Я имею в виду ее привязанность к детям из соседнего приюта.

— Я порицаю Беатрис за то, что она предоставила ей когда-то свободу, — сказала герцогиня. — Мне хорошо известно, как надо держать дочерей. Я не потерплю незаконных связей в моем доме. Ни одна из вас не посмеет оскорбить меня ничем подобным. — Она брезгливо передернула плечами.

— Возможно, она влюбилась в джентльмена, который не был свободен? — предположила Элинор.

— Ах, оставьте, я обещала Беатрис, что унесу эту тайну с собой в могилу. Да будет вам известно, что ребенок...

— Ребенок! — воскликнула Элинор. — Вы никогда не упоминали о ребенке.

— Но я же сказала вам теперь — полная катастрофа, — понизила тон герцогиня. — Что тут непонятного? Мы не должны больше говорить здесь об этом. Взгляните только на это поместье. Хорошо, что нет Беатрис, она пришла бы в ужас от подобного запустения. Разумеется, я понимаю, как трудно содержать такое большое старинное поместье, и все же, все же...

Грум, молотивший в дверь, наконец-то дождался внимания. Вниз со ступеней спешил дворецкий с растерянным видом, но в парадной ливрее.

— Ваша светлость, — склонился он перед герцогиней. — Какая честь, какое радостное событие для этого дома! И какая жалость, что в данный момент нет герцога Гилнера, я уже отправил к нему слугу с запиской.

— Не стоило беспокоить его, — заметила герцогиня. — Я просто хотела повидаться с его дочерью. Это дружеский визит, всего на пару дней.

Поскольку дворецкий продолжал стоять, растерянно мигая и отнюдь не спеша препроводить их в дом, она была вынуждена добавить:

— Леди Лизетт, надеюсь, дома? Не так ли?

— О, разумеется, — ответил дворецкий. — А вот леди Маргерит гостит у родственников, прибудет только завтра после полудня.

— Прекрасно. В таком случае проводите нас в наши комнаты, чтобы мы могли отдохнуть после дороги, — приказала герцогиня. — К вам из Лондона несколько часов пути, и мы успели наглотаться пыли.

Элинор с любопытством наблюдала за дворецким. Он буквально выкручивал себе руки.

— Возможно, у вас найдется несколько свободных комнат? — решила вмешаться Элинор.

Тот стал объяснять, что комнат вроде бы и достаточно, но поскольку отсутствует леди Маргерит...

Герцогиня, потеряв терпение, жестом велела ему замолчать.