— Благодарю, Шэн-цаньмоучжан! — Цзинь Шужэнь подчеркнуто произнес новое звание. — А теперь давайте послушаем доклад. Пожалуйста!

Шэн Шицай раскрыл папку:

— Господа! Ясно одно: куда ни ступишь, земля горит!

При этих словах Цзинь Шужэнь в знак одобрения наклонил голову, и Шэн Шицай уверенно продолжал:

— Разбойник Ходжанияз готовится овладеть Кумулом — так они называют город Хами. Мы располагаем сведениями, что мятежник ищет объединения с Ма Чжунином. Если головорезы Ма вступят в Синьцзян, наше положение станет очень тяжелым… Не лучше обстоит дело в других округах провинции. В Хотане — Шамансур, в Кашгаре — Сабит Дамолла, в Аксу — Томур, и все они подстрекают народ к бунту. Наиболее опасен Сабит Дамолла, обучавшийся в Египте, он имеет большое влияние среди мусульман. Кульджа тоже очень тревожное место, этот город превратился в гнездо инакомыслящих.

— Мне кажется, — сморщился Цзинь Шужэнь, — вы чересчур преувеличиваете опасность Кульджи.

— Возможно, я сгущаю краски, но по отношению к Кульдже нельзя терять бдительность ни на минуту. Там обосновалось немало интеллигенции, получившей образование за рубежом — в Турции, в арабских странах, Англии, Германии, России…

— Подождите! — Цзинь начал раскуривать трубку. — Вы всерьез считаете этих людей опасными?

— А как же? Они находятся под влиянием заграницы и не желают мириться с бедственным положением своего народа. А просоветские элементы? Вот где главная опасность! Подрывную организацию «Дярняк» разгромили еще в 1924 году, но кто поручится, что корни ее вырваны до основания? В Кульджу из-за рубежа выписываются журналы: «Туркестан» из Турции, «Путь наций» из Германии, «Новый японец» из Японии. Они превратились в каждодневное чтиво интеллигенции. Допустим, это не столь опасно, однако нельзя не учитывать влияния красной литературы, господа!

Цзинь скривился:

— И какими путями попадает в Синьцзян этот яд.

— Литературу привозят обучающиеся за границей, путешественники, торговцы…

— Пресечь! Пресечь! — крикнул Цзинь, ударив пухлым кулаком по столу.

Чиновники многозначительно переглянулись. Они давно посмеивались над недалекостью председателя, усердно занимавшегося лишь собственным обогащением.

— Да, положение серьезное, и трудности очевидны. А есть ли у докладчика какие-нибудь конкретные предложения? — прозвучал ехидный вопрос. Его задал генерал Цзинь Чжун, пользовавшийся влиянием среди офицеров гарнизона Урумчи.

— Разумеется, есть! — коротко ответил Шэн Шицай.

— Говорите! — приказал председатель.

— Нужно увеличить численность войск, заново переформировать воинские части; нужно, используя белогвардейских офицеров, бежавших из России, создать эмигрантский полк; нужно преградить Ма Чжунину путь в Синьцзян и не допустить его объединения с Ходжаниязом. В местах возникновения волнений объявлять военное положение и проводить суровые карательные меры; использовать для предотвращения волнений и борьбы с ними местную знать и духовенство…

— Это очень серьезные, ответственные мероприятия, и приступать к ним, не согласовав с центром, нельзя, — прервал докладчика Тао Минью, считавший себя представителем центрального правительства и проводником его политики.

Шэн Шицай решил дать ему отпор:

— Всем известно, что в непосредственном управлении Синьцзяном нашей главной опорой является господин чжуси. Он осуществляет волю центра, который сейчас поглощен своими заботами и военной помощи нам не окажет. Мы должны опираться на собственные силы и руководство уважаемого Цзинь Шужэня.

— Я согласен с докладчиком, — поспешно заявил председатель, предотвратив тем самым возражения участников совещания.

— Не считаться с мнением господина чжуси, безусловно, нельзя. Но, увеличив численность войск, усилив политический нажим, не вызовем ли мы еще большую ненависть народа? — Цзинь Чжун все же осмелился выступить в поддержку Тао Минью. — А вооружив русских эмигрантов, не создадим ли больших осложнений для самих себя?

— А что предлагаете вы?

— Думаю, что полезнее проводить более умеренную политику…

— В данной ситуации это невозможно! — оборвал его Шэн Шицай. — Сначала необходимо подавить восстание, а потом уж думать об умеренной политике.

— Шэн-цаньмоучжан прав, — заключил чжуси.

Все предложения Шэн Шицая были приняты, несмотря на противодействие оппозиционной группы, затаившей в душе ненависть к новому начальнику штаба…

2

Шэн Шицай с удовольствием рассматривал себя в зеркале: на его стройной фигуре превосходно сидела новенькая военная форма с петлицами генерал-лейтенанта. Да, он добился того, о чем мечтал, но желания его уже не ограничивались достигнутым. «Я должен быть командующим войсками», — подумал он и улыбнулся своему отражению в зеркале при мысли, что это вполне достижимо. Наконец он отошел от зеркала и нажал на кнопку. Из-за боковой двери неслышно появился адъютант:

— Слушаю, господин цаньмоучжан!

— Конь готов?

— Готов, господин цаньмоучжан!

— Подай перчатки!

— Пожалуйста, господин цаньмоучжан! — Адъютант протянул белые перчатки.

Шэн Шицай натянул их на ходу. Во дворе коноводы держали двух лошадей под английскими седлами. Шэн Шицай легко вскочил в седло и дал шпоры. Конь рванулся.

У северных ворот городской цитадели, перед штабом расквартированной здесь дивизии, Шэн Шицая встретили офицеры. Дежурный по штабу отдал рапорт. Шэн Шицай приказал:

— Ведите!

— Слушаюсь, господин цаньмоучжан! — ответил командир дивизии и зашагал впереди Шэн Шицая к площади, где была выстроена его Дивизия.

Внешний вид колонн привел Шэн Шицая в гнев. Солдаты были разных возрастов, в разноцветной одежде, рваной обуви. Некоторые стояли даже без поясных ремней. Козырьки фуражек свисали вниз, бросая тени на небритые лица. Этих людей никак нельзя было назвать солдатами — просто толпа, наспех согнанная и кое-как построенная в ряды.

— Здравия желаем, господин Шэн-цаньмоучжан! — громко прокричал начальник штаба. Колонны повторили приветствие нестройным, разноголосым гулом.

Лицо Шэн Шицая сделалось каменным. Спрыгнув с коня, он вошел в здание штаба. Здесь в комнатах стояли деревянные кровати, висели умывальники и грязные Полотенца. Шэн Шицай брезгливо поморщился. Ему захотелось плюнуть в лицо командиру дивизии, но он сдержался. Сняв перчатки, он бросил их адъютанту, пригладил дрожащими от нервного напряжения руками жесткие, ежиком, волосы.

— Сколько солдат отсутствуют?

— По-моему… все н-на месте…

— Ложь! — заорал Шэн Шицай.

Командир дивизии от испуга лишился речи.

— Не будем скрывать, отсутствует двести тридцать человек, — выступил вперед начальник штаба дивизии.

— А оружие?

— Оружие полностью, однако…

— Что «однако»?

— Много негодных винтовок…

— А седла, сбруя?

— Насчет этого…

— Ясно! — Шэн Шицай уставился на командира дивизии. — Половина ваших солдат к службе не пригодна. Как можно при таком положении назвать вас воинской частью?

Командир, не поднимая головы, бормотал односложно: «Да… да… верно…»

Шэн Шицай продолжал:

— Выделенными средствами вы набили карманы, а этот сброд собрали на улицах и выстроили в колонны. Хотели провести меня, так?

Голова командира склонилась еще ниже. Слова Шэн Шицая попали в самую точку.

— Да если вас в таком виде послать в Кумул, там вас, мерзавцев, перебьют, как кроликов! — Шэн Шицай вышел на улицу, вскочил на коня. — Даю недельный срок. Если все не будет приведено в порядок, предстанете перед военным трибуналом!

В тот же день Шэн Шицай осмотрел остальные части гарнизона Урумчи. Везде картина была одинаковой. Вечером он написал рапорт на имя Цзинь Шужэня, требуя одних командиров примерно наказать, других отстранить от должностей, поставив на их место надежных офицеров. На следующий день Цзинь Шужэнь подписал приказ. Шэн Шицай спешно сформировал особую бригаду под командованием преданного ему генерала Доу Цзигана, вооружил ее новым оружием и отправил в Кумул, на подавление восстания.

3

Улица Янхан, что делит Урумчи на две части, с утра запружена войсками и повозками мобилизованных возчиков. Колонна вытянулась так, что ей, казалось, нет конца. Когда головой она достигла рощи Уланбай далеко за чертой города, хвост ее только выползал из ворот городской цитадели.

Жителей города охватила тревога. Ларьки, столовые, караван-сараи, двери и окна домов, обычно открытые с раннего утра, сегодня закрыты. Люди, приникнув к щелям, глядели на проходивших солдат. Все понимали, что гоминьдановцы решили продемонстрировать силу оружия, попугать народ…

Лишь к обеду люди стали появляться на улицах, перешептываться, собираясь в немногочисленные группки.

— Туго, видать, им приходится — муравейник растревожился! — проговорил пекарь.

— Не шути, друг, солдаты хоть и в повозках, но могут оказаться мастерами ловить зайцев! — предостерег кто-то.

Ему возразил мясник:

— Раз эти вояки не умеют ездить верхом, как им обойтись без повозок!

Раздался смех.

В другом кружке тоже шел оживленный разговор.

— Говорят, мобилизовали пятьсот телег. Досталось же беднягам возчикам!

— Не беспокойся, и до тебя дойдет черед. Как бы завтра-послезавтра не заголосил от налога! — проговорил портной.

— Эти сволочи мобилизовали все телеги, пришедшие из Кульджи, вместе с их хозяевами!

— Видно, кумульские смельчаки дали им жару! — предположил сапожник.

— Эй вы, осторожнее! Бородки бы свои не обожгли! — предупредил водовоз, везший на ослах бочки с водой. — Вон посмотрите!

Из крепостных ворот выехала группа вооруженных всадников. За ними появились две телеги, окруженные пешими солдатами. На телегах сидело человек десять со связанными руками и налепленными, на спины листками бумаги в форме пули. Процессия остановилась на площади. Кто-то крикнул:

— Будут расстреливать! — и сразу же по улицам прокатился гул, горожане устремились к площади из всех улиц и переулков. Собралась большая толпа.

— Люди! — крикнул переводчик, взобравшийся на заранее приготовленное возвышение. — Вот эти, сидящие в телегах, — разбойники, которые, подобно кумульским грабителям, пытались сеять смуту в Урумчи!

— О боже!.. — раздался вопль, и над толпой покатился тревожный ропот.

Крик переводчика: «Успокойтесь!» — не дал результатов. Толпа немного притихла лишь тогда, когда офицер, который должен был зачитать приговор, дважды выстрелил в воздух.

— Среди них, — продолжал переводчик, — есть и те, кто выступил против правительственных налогов. Они тоже приговорены к расстрелу…

— О бедные люди…

Вновь усилилось волнение, и людской поток двинулся туда, где должна была состояться казнь. Солдаты встретили толпу винтовками наперевес.

Приговоренных заставили сойти с телег и поставили лицом к стене. Только теперь обреченные на смерть попытались вырваться из рук конвоиров. Они кричали:

— За что? За что мы умираем?..

Раздались выстрелы. Смертники один за другим повалились на землю…

На площадь опустилась тишина. Тяжелая, страшная, предгрозовая… И тут над расстрелянными возникла фигура в большой чалме. Люди узнали Назара-кази. Он обратился к толпе:

— Люди! Без воли аллаха не умирает даже муха! Этим суждено было умереть — и они умерли. Правительство наше справедливо, невиновных не наказывает! Но если кто провинится — вот что ждет его! Расходитесь!

Казнь была осуществлена по замыслу Шэн Шицая. Он хотел запугать народ, сломить его волю, добиться повиновения. Но ответом ему были ненависть и готовый взорваться гнев…

Глава девятая

1

Вступив на территорию Кумульского округа, Ма Чжунин дал солдатам два дня отдыха. Узнав о прибытии Ма Чжунина, Ходжанияз в тот же день собрался в дорогу. Ма Чжунин встретил его с почестями.

— На пути ислама вы — старший брат, а я младший, — сказал он, поцеловав полу халата Ходжанияза.

Эти слова тронули до глубины души доверчивого полководца гор, и он со слезами на глазах прижал к груди «младшего брата».

— Ты крыло моего полета!

Ма Чжунин, склонив голову, ответил:

— Да, это так.

Ходжанияз, как ревностный последователь учения пророка Мухаммеда, предложил:

— Нашу первую вечернюю молитву давайте прочтем здесь, на месте нашей встречи.