— Ладно.

— Через перекупщиков нужно побыстрее скупить продовольствие, и не только в Кашгаре, а в Яркенде, Хотане, Аксу.

— Что за шутки? — вытаращил глаза Турди.

— Если мы завладеем продовольствием, Ходжанияз и все прочие окажутся в наших руках. Питание солдат будет зависеть от нас…

— Вот это да-а-а! Вы оказываетесь наравне с Чжу-шожой по уму!

— Вонючие слова летят от вас, приятель!..

— Но ведь в самом деле так. — Турди, не обращая внимания на грубость Юнуса, выбрал два самых крупных граната, выжал из них сок, выпил.

Вбежала Чжу-шожа с телеграммой в руке:

— Новое задание!

— От дубаня? Самого?

— Да-а!

— Что там?

Китаянка пересказала содержание зашифрованной телеграммы:

— «Ма Цзыхуэем займутся другие, вы не вмешивайтесь. Усиливайте разлагающую работу среди его наемных китайских солдат…»

— Хм… Что-то новое, — заметил Турди.

— «В отношении Ходжанияза и Сабита изменений не будет».

— Изменений не будет, — повторил Юнус слова телеграммы. Это означало, что Шэн Шицай хочет перетянуть Ходжанияза на свою сторону, а оставленному в одиночестве Сабиту-дамолле нанести удар. «Кто знает, как бы и меня не сегодня завтра не обрекли на одиночество». Задумавшись, Юнус вздрогнул от этой внезапной мысли.

— У вас озноб, жар, наверное, начинается, байвачча. Выпейте-ка вот гранатового сока — на сердце легче станет, — Турди протянул пиалу.

Юнус с отвращением глянул на Турди и обратился к Чжу-шоже:

— Передай Шэн-дубаню: «Поняли» — и отдыхай.

2

Поднявшись на заре, Ма Цзыхуэй понаблюдал за военной подготовкой солдат, а потом взошел на стены крепости — осмотреть состояние оборонительных сооружений. Цитадель кашгарского Нового города, можно сказать, окружила себя баррикадами. На четырех углах возведены башни-паотаи с тремя пулеметными гнездами каждая, у всех четырех ворот по бокам установлены пушки. Вокруг цитадели построено новое ограждение высотой в рост человека, с бойницами для стрелков, а перед ограждением вырыт и заполнен водой широкий ров. Сколько раз уйгуры пытались взять цитадель штурмом, но все попытки разбились о прочность укреплений и неустрашимость дунганских солдат. Распорядившись добавить на стене еще мешков с песком, Ма Цзыхуэй остановился над южными Воротами прощения и приставил к глазам бинокль.

Солнце уже поднялось над хребтами Куньлуня и залило бескрайний оазис. Далеко-далеко виднелись крошечные фигурки дехкан, взмахивавших кетменями. «У нас тоже появилась первая зелень, тоже началась пахота… Эх, где те дни, когда я просто выращивал овощи?» — вздохнул Ма Цзыхуэй. Отец его был искусным огородником. Их зелень созревала дней на десять раньше, чем у других, и не его ли отца уважительно называли Ма-сифу — мастер Ма? Не думал Ма-сифу, что, дав образование единственному сыну, лишится его… «Что мне здесь надо, для чего я покинул родину, а? — затосковал Ма Цзыхуэй. — Ведь не учили же меня родители обрекать на лишения таких же тружеников, разорять их жилища, нарушать покой и даже убивать? Где то самое освобождение? С каждым днем я все больше погружаюсь в кровь…»

Ма Цзыхуэй, когда-то не вникнув в суть происходящего, сделал рискованный шаг, а теперь раскаивался, что стал одним из виновников резни и погромов, и жестоко осуждал себя и Ма Чжунина за это. Совесть терзала его из-за того, что стал он препятствием в борьбе за свободу уйгурского народа, который так же, как и его народ, страдал от произвола китайских притеснителей. «Мы ошиблись. Нужно было объединиться с уйгурами. Наши судьбы одинаковы. А теперь поздно, время упущено, и вражда зашла слишком далеко… — Глаза Ма Цзыхуэя затуманились, он сел на мешок с песком. — Эх, Га-сылин… Преклоняюсь перед твоим умом, отвагой, но мальчишеская заносчивость и строптивость мне не по душе. Будь ты вдумчивее, серьезнее, мы не оказались бы в таком положении…»

— Господин командующий! Прибыл связной от Га-сылина!

Ма Цзыхуэй спустился в бывшее военно-административное управление в Новом городе, превращенное в штаб обороны. Здесь его дожидался Ма Шоу — в недавнем прошлом китайский губернатор Кашгара.

— Где связной?

— Измучился в дороге. Я приказал ему отдохнуть. Вот письмо Га-сылина, — Ма Шоу протянул запечатанный удлиненный пакет.

Ма Чжунин сообщал о своем намерении прибыть в Кашгар в конце марта и требовал ни в коем случае не сдавать Новый город. Он советовал беречь основные силы, сеять раздоры между Ходжаниязом и Сабитом-дамоллой, предлагал попытаться хотя бы временно сблизиться с Шамансуром. Ма Чжунин собирался накопить после прибытия в Кашгар силы и перейти в контрнаступление против Шэн Шицая.

Ма Цзыхуэй передал письмо Ма Шоу и, дождавшись, когда тот прочтет, спросил:

— Что вы на это скажете?

Хитрец Ма Шоу уловил по тону, что командующий чем-то недоволен, и ответил двусмысленно:

— Слишком сложные задачи. Но в любом случае против желаний Га-сылина идти не стоит.

— А как по-вашему, господин губернатор, почему Га-сылин не остановился ни в Карашаре, ни в Аксу и продолжает отходить к югу?

— Трудно что-нибудь сказать. Все-таки, по-видимому, это проявление слабости, — опять уклончиво ответил опытный чиновник.

— Он понял, что не остановит Шэн Шицая ни в Карашаре, ни в Аксу. И что же — теперь собирается возложить на нас эту еще более трудную задачу? Мы и так еле-еле держимся в Новом городе, словно кусок ваты в море огня! — Ма Цзыхуэй раздраженно вскочил и начал ходить по комнате. — Хоть какую-нибудь бы помощь выслал…

— Шэн Шицай превращается из кошки в тигра. У него тыл крепче, — вздохнул Ма Шоу.

— Перепугались, господин губернатор? — преобразился Ма Цзыхуэй. — Может, уже мечтаете сговориться с Шэном?

— Когда Шэн Шицай отдавал Га-сылину Южный Синьцзян, надо было брать. А теперь, я думаю, он не даст даже одного села. — Ма Шоу в первый раз высказался решительно и открыто.

Ма Цзыхуэй удивился этому:

— Тогда, может быть, нам заключить соглашение с Ходжаниязом и Сабитом?

— Кхе… — задумался Ма Шоу. Он побаивался вспыльчивости Ма Цзыхуэя и потому слова свои тщательно взвешивал. И только все обдумав, он решил сейчас сказать то, к чему давно пришел в душе: — Полезнее всего заключить соглашение не с Сабитом-дамоллой, а только с Ходжаниязом. Если его не перехватит проворный Шэн Шицай.

— А почему не с Сабитом?

— Он человек большого масштаба. Ему придется подчиняться.

— А Ходжанияз нам не верит. Мы насторожили его.

— Он зауряден и простодушен. К нему можно подобрать отмычку.

Они долго обсуждали, что можно бы предпринять, но конкретно ничего не решили, условились поступать только по указаниям Га-сылина.

«Почему Ма Шоу не дал мне такого совета раньше? — спрашивал себя Ма Цзыхуэй. — Тут что-то кроется…»

3

Повозка Турапа, запряженная черным мулом, миновала «ореховый дворец», проехала по улочке через каймачный базар и остановилась возле узенького тупичка.

— Жди меня у водоема Турумтай, — бросил седок, вылезая из повозки.

— Ненадолго, байвачча?

— Чем дольше прождешь, тем больше получишь.

— Хорошо, байвачча. — Турап хлестнул мула.

Человек, сошедший с повозки, смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась за поворотом. Потом вошел в тупичок и условленным стуком постучал в третьи ворота. Ворота приоткрылись, впустили его и опять закрылись.

— Хозяин дома?

— Только пришел.

Привратник пошел вперед. Он провел гостя через внешний двор во внутренний, а там — к домику с приземистой верандой.

Во всех четырех стенах комнаты, как исстари заведено в Кашгаре, устроены были ниши, сверху донизу загроможденные одеялами или заставленные фарфоровой и глиняной посудой. Юнус сидел у стола, еле-еле, освещенного лампой, и вглядывался в бумажку, испещренную мелкими буковками. Вошедшего Турди он, наверное, не заметил, головы не поднял.

— Вы не завещание свое читаете? — пошутил Турди, смеясь, как обычно, к месту и не к месту.

Слово «завещание» обидело Юнуса всерьез:

— У вас, приятель, сочувствия ни на волос. Наверное, и в могиле будете скалиться.

— По-нашему — ешь плов, даже если небеса обрушатся!

— Садитесь! — приказал Юнус.

— Почему перебрались сегодня сюда?

— Нужно чаще менять место, чтобы не мозолить людям глаза. Очевидно, через несколько дней опять придется переходить. Позаботьтесь о подходящей квартире.

— На этот счет будьте спокойны. Не преувеличу, если скажу: почти половина Кашгара наша.

— Хватит болтать! Скажите, что сделали.

— Сегодня я обрадую вас, байвачча.

— Ну-ка, ну-ка?

— Ходжанияз согласен принять нас с вами завтра вечером.

— Вот это дело! — обрадованный Юнус налил в рюмки коньяку.

Однако от следующих слов, которые Турди произнес почти шепотом, радость его улетучилась:

— Я долго ломал голову, как это устроить. И если бы не Моллахун-ака, ничего бы не вышло. Ходжанияз подозревает, что вы человек Шэн Шицая, будьте осторожны.

— Вот как? А вы?

— Я вне подозрений. Не я ли еще в Кумуле подарил ему «для дела ислама» товаров на пятнадцати верблюдах?

— Он прослышал о моем приезде?

— Они тоже не дремлют. Я объяснил, что вы приехали по торговым делам и для проверки своего здешнего имущества.

— Замана видели?

— Нет.

— Не влез бы этот поганец.

— Я говорил с Моллахуном. Хатипахун и его единомышленники отдаляют Замана от Ходжанияза. Сейчас только Сопахун поддерживает его.

— Вот… — Юнус взял со стола бумагу. — Первое распоряжение Ходжанияза: изъять зерно у перекупщиков и распределить среди дехкан на семена. Второе — призвать под ружье добровольцев. Завтра нам прежде всего надо пожертвовать Ходжаниязу все свои запасы продовольствия, опередить, пока их у нас не отняли.

— Сколько денег пропадет! — Даже в полумраке стало заметно, как побледнело обычно красное лицо Турди.

— Не беспокойтесь приятель, убытки вернем иными путями.

— Делать нечего, будь по-вашему… — вздохнул Турди.

— С другой стороны, надо распространить листовки о том, что Ходжанияз враг баев, встал на путь красных, отбирает добро у зажиточных. Пусть усилится недовольство баев!

— Это вы как знаете. С какими хлопотами собирал я продовольствие! Как жалко! Да сейчас бы цены поднять, сколько прибыли сразу было бы… — снова вздохнул Турди.

— Следующее… — Юнус раскурил сигарету и продолжал: — Надо отпечатать тысячу листовок, в которых очернить Ходжанияза и Сабита-дамоллу.

— Пирим… — ужаснулся Турди, взывая, по обычаю уйгуров, в тяжких случаях к помощи духовного покровителя.

— Оставьте свои «пирим-мирим»! Подошло время определить к делу и тех двух, которых вы откармливаете как на убой.

— Ибрагим готов.

— Он, по-моему, труслив. Скажи: «Заман пришел» — и засеменит прочь, как перепелка в траве.

— Пусть так, но знаменитого Пазыла он все-таки провел!

— Не провел, а предал. Как бы и с нами не обошелся так же. За ним глаз да глаз нужен. А тот человек когда придет?

— Уже должен ждать во внешнем дворе.

— Зовите, поговорим.

— Во рту пересохло, промочить бы! — Турди взглянул на коньяк, облизал губы.

— Дело завершим — и жажду утолим.

— Глотку хоть смазать… — Турди отправил в рот два жирных куска баранины, вышел.

Пока он ходил за Масаком, Юнус еще раз просмотрел подготовленные для отправки Шэн Шицаю секретные телеграммы — о численности исламских солдат, их вооружении, местах расположения, с данными о Командном составе. Кое-что дополнил.

Вошли Турди с Масаком. Не поздоровавшись, Масак приткнулся к косяку, замер у входа, как кривой куст.

— Садись! — показал место Юнус.

Тот, не поблагодарив, опустился, словно верблюд, на колени. Грубость, соединенная с тупостью и слабоумием, так и выпирала из него.

— Хочешь разбогатеть и жениться на хорошенькой вдовушке?

— Хи… чего ж не хотеть? — не задумался Масак и показал в улыбке желтые зубы.

Юнусу стало противно, он приподнял край ковра и сплюнул.

— А человека убить сможешь?

— Чего ж не убить? — Теперь Масак посмотрел на Турди, который знал, что еще в Кульдже во время ссоры из-за денег Масак придушил сестру и пырнул ножом брата, потом бежал в Кашгар, где убил товарища и присвоил его имя. Турди не раз пользовался его услугами.