Дина Лампитт - Изгнание

Актриса положила руку на лоб ребенка и почувствовала, что он действительно неестественно горячий.

– Что же нам теперь делать? – воскликнула она.

– Мы ни на шаг не должны отходить от нее ни днем, ни ночью. Она может задохнуться от собственного кашля.

«Это просто невозможно, – подумала Николь, – я, которая даже не люблю детей, обсуждаю, как поступить, чтобы малышка не умерла. Господи, я ничего не хочу знать!»

Однако она еще сильнее прижала к себе девочку.

– Есть какие-нибудь лекарства, которые ей можно дать? – спросила она.

– Пойду поищу что-нибудь. Но они могут и не помочь. Единственное, что ей может помочь, если это действительно лихорадочный круп, – только постоянный уход, – произнеся эти тревожные слова, служанка вышла, оставив Николь один на один с больной малышкой.

Не совсем уверенная в том, что она поступает правильно, актриса попыталась накормить ее, но Миранда казалась слишком слабой и, едва начав сосать, сразу же остановилась, устало утихнув.

Николь молча села и попыталась вспомнить все, что она знала об этой болезни, но вскоре поняла, что ее знаний очень мало для того, чтобы помочь ребенку из давнего столетия, которому требовалось какое-нибудь простое лекарство. Если бы она любила Миранду чуть сильнее, если бы у нее было больше терпения, она бы наверняка знала, как ей помочь. Взяв дочь Арабеллы на руки, Николь села около окна и, тихо качая девочку, стала наблюдать, как вечная луна описывает еще один круг по бездонному небесному своду.

* * *

«Это, наверное, испытание для меня», – думала Николь, после того как следующие три дня пролетели для нее, как одно мгновение. Она поклялась себе, что после всего, что она пережила в семнадцатом столетии, она никогда не заведет себе ребенка в двадцатом. Не было никаких сомнений в том, что Миранда Морельян без всяких уколов и лекарств, без квалифицированной медицинской помощи борется за свою жизнь совершенно самостоятельно. Рядом с ней постоянно находились ее ненастоящая мама и помогающая ей во всем доблестная Эммет.

Николь отказалась даже на порог пустить доктора Ричи, боясь, что он опять усмотрит в болезни девочки колдовство и предложит свои ужасные методы лечения типа кровопускания и промывания желудка, не говоря уже о том, что ей совсем не нравился состав его лекарств. Что касается сэра Дензила, то ему разрешалось только иногда заглянуть в комнату, а к колыбели его и на пушечный выстрел не подпускали, давая понять тем самым, что он не имеет никакого отношения к дочери своей падчерицы. «Единственное утешение, которое я нахожу в болезни ребенка, – думала Николь, – это то, что я вообще не вижусь с этим старым развратником, что мне вот уже несколько дней удается избегать его слишком пристального и выразительного взгляда. С этим человеком я чувствую себя как на вулкане, который вот-вот взорвется». Ей все чаще приходило в голову, что она должна сбежать с Майклом, чтобы спастись от отчима, но она понимала, что этот план может быть обречен на провал. Время от времени она вспоминала, что у нее есть еще один способ спастись – вернуться в свое время, но это, увы, казалось ей все менее реальным. И даже эта мысль не была теперь такой уж важной, она полностью, с головой погрузилась в заботы о Миранде.

Ребенок лежал в колыбели весь в поту и в жару, ее крошечное тельце содрогалось от жесточайших приступов кашля. Она почти не ела, и Николь с ужасом наблюдала, как ребенок тает прямо на глазах. Ситуация казалась совершенно безвыходной, и актриса злилась на себя, чувствуя, что выглядит как последняя беспомощная идиотка.

Как-то ночью, слушая, как большие часы в комнате отсчитывают короткие минуты, она вдруг кое-что вспомнила. Воспоминание было смутным и относилось к тем временам, когда она была маленькой и жила с бабушкой. Николь тогда сильно болела и постоянно кашляла, ей было очень тяжело дышать. И когда у нее совсем не было сил для того, чтобы вздохнуть, бабушка как-то среди ночи отнесла ее на кухню и заставила низко наклониться над кастрюлей с кипящей водой, закрыв ей голову зонтиком, как ширмой. После этого – она очень хорошо это помнила – кашель почти прекратился, дышать стало легче, и вскоре она выздоровела. На следующий день бабушка поставила в ее комнате испаритель, чтобы воздух был насыщен влагой, и после этого она никогда больше не болела крупом.

Актриса села на кровати и, отодвинув тяжелый полог в сторону, увидела Эммет, сидевшую возле камина с беспокойно спящей на руках девочкой. Служанка повернула голову, когда Николь подбежала к ним с громким криком: «Пар!».

– Что вы имеете в виду? – спросила Эммет, потирая рукой воспаленные веки.

– Мы должны отнести Миранду на кухню и дать ей подышать влажным воздухом. Пошли.

Не дожидаясь, пока Эммет что-то сообразит, она выхватила у нее девочку, которая была теперь легкая, как пушинка, и, выбежав с ней из спальни, помчалась вниз по лестнице, прижимая ее к себе и стараясь оградить от сквозняков, которые, несмотря на жаркую летнюю ночь, гуляли по всему дому.

И тут произошло нечто очень странное. Она почувствовала, что рядом с ее сердцем бьется сердечко Миранды. Николь вдруг поняла, что плачет, и причиной ее слез была не жалость к себе, как это всегда бывало раньше, а жалость к кому-то другому, к этой малышке. Она действительно хотела, чтобы девочка выздоровела, она молилась за нее, она делала для этого все, что могла, и была в шоке от того, что кто-то из живых существ смог родить в ней такие чувства.

Николь вдруг поняла, что целует девочку в горячий лобик, ласково гладит ее крошечное тельце и приговаривает: «Ну-ну, малышка… сейчас все будет хорошо… мамочка тебя вылечит…»

Эта вспышка нежности больше всего напугала Николь. До этого момента она думала о Миранде только как о дочери Арабеллы, а себя считала, несмотря на то, что испытала послеродовую боль, лишь жертвой гипнотического переселения. И вот теперь впервые она назвала себя «мамой».

– Это только потому, что она болеет, – вслух сказала она, не будучи уже уверена в этом.

Слезы продолжали бежать у нее по щекам, она все еще пыталась разобраться в себе, пока наконец не поняла, что сейчас этим заниматься просто глупо. Она сосредоточилась на спасении ребенка и одним махом преодолела следующий пролет лестницы.

Кухни в Хазли Корт мало изменились с тех пор, как был построен дом, и Николь в который уже раз, войдя туда, поразилась тому, насколько они огромны. Попав туда, можно было сразу же представить себе, как в прошлые времена величественный шеф-повар, окруженный кучей помощников-поварят, колдует над обедом для огромной семьи. Да и теперь не только обстановка кухни осталась прежней. Там и сейчас был главный повар и его помощники, которые выполняли все его указания, готовя каждый день обеды, по крайней мере, на дюжину человек.

В ту ночь Николь с облегчением обнаружила, что главный повар, утомленный духотой кухни и жаром летней ночи, освежился большой кружкой крепкого пива, а убежищем выбрал погреб, из открытой двери которого доносился теперь его мощный храп. Оказалось, что нет необходимости будить его, так как чайник, уже вскипевший, висел над огнем. В тот момент, когда Николь собиралась снять его с крючка, подоспела Эммет, и они вдвоем сняли чайник и вылили его содержимое в кастрюлю. Обернув головку Миранды полотенцем, которое она принесла с собой, актриса наклонила ее личико как можно ближе к поверхности только что кипевшей воды. Потом она вдруг снова заплакала, на этот раз от облегчения, потому что услышала, что дыхание девочки сделалось ровнее, ей явно стало гораздо легче наполнять воздухом свои крошечные легкие.

– Это просто чудо, – сказала стоящая рядом Эммет, – если бы я только знала об этом раньше, – тут она внимательно посмотрела на Николь. – Вы ее действительно любите, правда? Бывали моменты, когда, честно говоря, я не верила в это.

Вопрос был слишком сложен, чтобы актриса могла на него ответить. Вместо этого она молча кивнула, подумав о том, что сейчас с заплаканными глазами и красным носом выглядит так глупо, как никогда в жизни.

– Арабелла, пожалуйста, не надо, – произнесла Эммет, губы которой тоже заметно дрожали, – я не могу на вас спокойно смотреть.

Но Николь не слушала ее. Все ее внимание было приковано к слабым вздохам, доносившимся из-под полотенца.

– Ей лучше, – сказала она.

– Да.

– Нужно увлажнять комнату постоянно. Надо повесить там мокрые простыни и расставить горшки с кипятком. Я уверена, что это ей поможет, – с этими словами она сняла с Миранды полотенце и внимательно посмотрела на ее личико. – Эммет, я хочу отнести ее наверх и покормить. Теперь, думаю, самое время это сделать. Ты сможешь сделать все, что я сказала?

– Конечно смогу, мэм.

– Тогда поторопись. Нельзя снова доводить ее до такого критического состояния.

– Никогда бы не подумала, что вы способны на то, что сейчас сделали, госпожа. Честное слово.

– Говоря по правде, я и сама никогда бы не подумала, – слегка улыбаясь, ответила Николь.

Позже, когда горшок с кипятком был поставлен на столик возле огромной кровати, на которой она укачивала Миранду, актриса задумалась над тем, что же все-таки с ней произошло.

– Это ты во всем виновата, – проговорила она, обращаясь к девочке, – ты все-таки нашла способ, как пролезть ко мне в душу, а, маленькая бестия? Боже, когда я вспоминаю, что я всегда раньше говорила… и что стало со мной теперь? Луис никогда этому не поверит!

«А будет ли у меня возможность рассказать ему об этом?» – усмехнувшись, подумала она. Потом, вздохнув, она задула свечу. Но в ту ночь она так и не уснула, а просто лежала в темноте, пока не услышала, как в утренней тишине начали петь птицы.

Это было поистине странное и беспокойное лето, в которое Николь попала по стечению невероятных обстоятельств и теперь вынуждена была жить жизнью совершенно другой женщины. Это было лето, когда на ее глазах происходили великие исторические события. И еще, без сомнения, этим летом произошло гораздо более важное событие: ребенок, которого она спасла, хотя сама с трудом верила в это, этот ребенок постепенно возвращался к жизни, становясь жизнерадостным, улыбающимся существом. И благодаря этому чуду произошло еще одно – Николь, которая никогда никого не любила, теперь отдавала малышке всю свою нежность, заботу и любовь.

Сначала, после той ночи, когда она, как сумасшедшая, сбежала с девочкой на кухню, Николь пробовала бороться со своими чувствами. Но это ни к чему не привело, и, в конце концов, она вынуждена была признаться самой себе в том, что она по-настоящему полюбила это крошечное бессловесное существо, которое так во многом от нее зависело. Потом, предоставленная самой себе, постепенно Николь поняла, что она счастлива, что ей нравится такая жизнь, которую теперь омрачало лишь то, что ей постоянно приходилось держаться на расстоянии от Дензила Локсли, мрачная тень которого, казалось, лежала как на самом доме, так и на его окрестностях. И все же, как ни противен ей был этот человек, она находила в себе силы общаться с ним, ибо, увы, это был единственный способ получить информацию о событиях, происходивших в стране.

Начиная с середины лета, дела короля шли с переменным успехом. И хотя города Гулль, Линкольн, Ньюарк и Лечестер не признавали его власть, но графства Херфордшир, Вустершир и Уорикшир были полностью на его стороне. Войска теперь формировались по всей стране. В Манчестере во время уличного бунта погиб один человек, который стал первой жертвой гражданской войны. И так как йоркширская знать относилась к Карлу довольно холодно, он вынужден был двигаться все дальше на юг.

– Его величество призывает всех своих сторонников сойтись для принятия окончательного решения в Ноттингеме, – с волнением произнес сэр Дензил, размахивая в воздухе каким-то документом. – Боже мой, это война. Теперь ему ничего не останется, как начать ее.

Он разыскал Николь на террасе, где она сидела, пытаясь читать книгу, что было довольно сложно, если учесть, что шрифт и язык были малопонятны ей. Миранда лежала рядом на шерстяном коврике, и теплые лучи солнца ласково грели маленькое тельце, которое уже изрядно прибавило в весе после болезни.

– Как себя чувствует Констанция? – спросил он, бросив быстрый взгляд в сторону ребенка.

– Уже гораздо лучше, благодарю вас, – ответила Николь, игнорируя тот факт, что он так и не желает называть девочку ее первым именем, несмотря на то, что все обитатели дома уже давно признали его. Она решила просто сменить тему.

– Вы поедете на встречу с королем?

– Поеду, но только в том случае, если ты будешь меня сопровождать, – улыбнувшись, тихо сказал он.

Николь поняла, чего он добивается. Ему хочется выманить ее из дома, где не будет никаких преград для ухаживаний.