– И все же, он не стал известен всем и каждому, – медленно ответила Николь.

Художник, казалось, не обратил внимания на странность ее фразы.

– Я пришел к такому заключению о нем, потому что мне довелось рисовать его портрет и слушать его речь.

– Вы очень наблюдательный человек.

– Художники все такие, – произнес Уильям Добсон и вышел из комнаты.

Постояв несколько секунд, задумчиво глядя на закрывшуюся за ним дверь, Николь тоже поспешила выйти из комнаты, так как ей надо было переодеться к званому вечеру, который устраивала королева.

Был март 1644. Миранде несколько дней назад исполнилось два года. Чуть больше двух лет назад Николь оказалась в семнадцатом столетии. Сейчас, когда она размышляла об этом, ее начинала мучить головная боль – такой невероятной казалась ситуация. Но когда она думала о Джоселине, о тех странных отношениях, которые их связывали, ей начинало казаться, что она всегда жила здесь, и то, что казалось ей игрой, было на самом деле реальностью. Ей предстояло сыграть роль в спектакле, главной героиней которого была Генриетта-Мария, и в задачу Николь входило вместе с другими придворными дамами развлекать и повышать дух унылой беременной королевы.

Николь, получившая возможность уже несколько месяцев наблюдать за королевой, проникалась все большей любовью к этому крошечному созданию – жене английского короля. Николь считала тело Арабеллы миниатюрным – по сравнению со своим собственным, – но даже рядом с Арабеллой Генриетта-Мария выглядела почти карлицей. Ее маленький рост особенно бросался в глаза, когда она стояла рядом с королем: хотя он сам был всего пять футов, четыре дюйма ростом, ее темноволосая макушка едва доходила ему до плеча. И все же эти два маленьких человечка были главными персонажами в величайшей трагедии, когда-либо разыгранной на земле Англии.

Николь снова и снова возвращалась мыслями к этим двоим, пока Эммет помогала ей одеваться к вечеру. Они поженились, когда ей было шестнадцать, а ему – двадцать пять, оба были девственниками, хотя Карл был без ума от гомосексуалиста, очаровательного красавца Георга Вильерса, герцога Бекингема, позже ставшего любовником его отца. Николь пыталась выяснить что-нибудь об этих отношениях, задавая Джоселину всякие каверзные вопросы, но из его ответов было понятно, что связь была чисто платонической, а король, хотя и был гетеросексуален, был одно время просто потрясен тем участием и пониманием, которым окружил его романтичный и блистательный Бекингем, когда юноша был совершенно одинок. Женитьба не принесла Карлу любви, которой он ждал с таким вожделением, потому что Генриетта-Мария, увидев своего мужа первый раз, горько разрыдалась, и после этого целых два года они жили раздельно.

– Но они хоть переспали? – спросила Николь своего мужа.

– Я думаю, что они выполнили свой супружеский долг, что было отвратительно для обоих. После этого они отказались заниматься тем, что им было столь неприятно.

– Ну и каким же образом это все изменилось? – все больше интересуясь, продолжала спрашивать Николь.

– Прежде всего, он отправил домой всех ее слуг-французов, а когда королева спросила его, зачем он это сделал, его величество ответил, что раз это его дворец, он собирается подчинить ее себе. С этими словами он втолкнул ее в свою комнату и запер ее на ключ просто для того, чтобы приструнить жену. От отчаяния королева разбила кулаком окно, и королю пришлось силой, грубо, забыв о своих манерах, оттаскивать ее от разбитого стекла, после чего у нее на теле остались ужасные синяки.

– Боже мой! – воскликнула Николь, вспомнив, как ее удивил и шокировал когда-то этот рассказ.

– А потом Бекингема убили, чего он вполне заслуживал. Вот тут-то и наступила перемена. Король был безутешен, Генриетте-Марии пришлось его успокаивать, и они влюбились друг в друга. Их любовь была искренней, сознательной и духовной и физической, к тому же ужасно романтичной. Правда, они могли за один час поцеловаться раз сто.

– Потрясающе!

– Раньше она считала его отвратительным, но теперь никак не могла насладиться его обществом. Они проводили вместе каждую ночь, и небезрезультатно! Их первый ребенок, к несчастью, умер, а вторым стал этот маленький дерзкий сорванец, который рыскает по всему Оксфорду и ищет с тобой встреч.

«Но не так уж долго это продлилось», – думала Николь, в то время как Эммет продолжала «упаковывать» ее в пышное кружевное платье. Ибо, если верить слухам, молодой красивый принц, слишком взрослый для своих четырнадцати, которые в скором времени собирался отпраздновать, уже устал от леди Аттвуд и воспылал новой страстью: это была восемнадцатилетняя, очень хорошенькая любовница одного из солдат личной королевской охраны. Эта дамочка, к счастью, горела желанием сделать принца настоящим мужчиной.

«А вот здесь, – думала Николь, час спустя заходя в покои Генриетты-Марии и расположенные в Мертон-Колледже, – живет мать этого маленького похотливого дьяволенка, которая опять собирается рожать».

Дом королевы располагался в северо-восточном углу огражденного забором Мертон-Колледжа. Единственное огромное готическое окно его было освещено огнем свечей, это означало, что сегодня вечером ее величество ожидает гостей. На какое-то мгновение, пока ее не узнали, Николь остановилась в дверях и еще раз внимательно оглядела женщину, влияние которой на Карла было так велико, что ее даже готовы были обвинить в той безвыходной ситуации, в которой оказалась страна. «Да, – подумала она, – любовь может стать поистине разрушительной». И все-таки было трудно критиковать это подвижное маленькое создание с черными милыми вьющимися локонами, темными глазами, длинным прямым носом и маленьким ротиком с пухлыми губами и слегка выступающими вперед зубами. Ведь Генриетта-Мария была такой же ярой католичкой, как Кромвель – пуританином, и кто осмелился бы осуждать их обоих за их приверженности?

– Моя дорогая леди Аттвуд, – вежливо произнесла королева, сверкнув на Николь в полутьме черными глазами, – как это мило, – и она протянула ей крошечную белую ручку.

Делая реверанс и целуя руку королевы, Николь с надеждой думала о том, что, быть может, Джекобина, которая в последнее время просто позеленела от ревности, не придет сюда. Но уже через секунду она увидела свою бывшую подругу, которая появилась здесь даже раньше. Николь вдруг почувствовала ужасную нелепость ситуации и решила, что расставит все по своим местам, как только у нее появится такая возможность. Теперь такой возможности не было, так как королевские музыканты начали тихо играть, а это служило сигналом к началу светской беседы.

Этим вечером в доме ее величества не было ни одного представителя мужского пола, и Николь с иронией подумала, что ей выпало побывать на «девичнике», где будут одни женщины и женские сплетни, немного вина и легкий ужин, и, уж конечно, разговоры о мужчинах и детях. Она полностью уверилась в этом, оглядевшись вокруг, к тому же королева произнесла:

– Я так благодарна вам за компанию, дамы. Эта беременность слишком тяготит меня, и если бы не ваше милое общество, я бы, наверное, совсем пала духом.

Она была само очарование и любезность, ее нельзя было винить ни в чем, и Николь с грустью подумала о том печальном будущем, которое впереди ждет эту женщину.

– Разрешите заметить вам, мадам, – сказал кто-то льстивым голосом, – что, несмотря на все ваши заботы, вы выглядите просто восхитительно.

Генриетта-Мария раздраженно поджала маленькие губки:

– Не представляю, как мне это удается. Все эти бесконечные разговоры о войне ужасно угнетают меня, а теперь, когда его величество решил собрать в Оксфорде членов Парламента, город кажется совершенно переполненным людьми.

Это было действительно так. В довершение к тому, что город был ужасно перенаселен, Карл пригласил всех желающих членов Парламента в Оксфорд, чтобы в своем штабе организовать независимый Парламент. Таким образом, на его стороне оказалось около ста человек. Двадцать второго января 1644 года король открыл свою оппозиционную ассамблею. Они собирались в Доме Собраний, который располагался в Богословской школе в здании библиотеки: на нем присутствовали несколько представителей двора, в том числе еще недавно не имеющий никакого титула принц Руперт, который теперь стал герцогом Кумберлендом.

В городе было полно всякого сброда; шумные гулянки, драки и пьянки немедленно вышли из-под контроля, так что правительство запретило продажу спиртного после девяти часов вечера. Руперту как-то раз самому пришлось выйти ночью из дома и успокаивать с помощью алебарды двух разъяренных дуэлянтов, которые затеяли драку из-за лошади. Грозный сэр Артур Астон был ранен в бок во время уличной драки, и никакому разумному человеку не пришло бы в голову искать виновника. Времена были страшные, и Николь искренне скучала по Карадоку, все еще находившемуся на шпионской службе по заданию Руперта. Она была бы совсем не против, чтобы именно он сопровождал ее по мрачным и опасным улицам города в ночные часы.

– Я уверена, мадам, – заговорила Джекобина, обращаясь к королеве, – что известие об успехе принца Руперта в Мидланде, несомненно, согрело ваше сердце.

Генриетта-Мария нервно заерзала на стуле и положила руку на живот.

– Эти разговоры о войне приводят лишь к тому, что малыш начинает брыкаться – ответила она. – Неужели мы не можем поговорить о чем-нибудь другом?

С ее стороны было умно поменять тему разговора: все знали ее неприязнь к племяннику своего мужа. Гостям оставалось лишь стерпеть ее каприз и заговорить о чем-нибудь другом. Это не составило большого труда, потому что в этот момент появился красивый молодой певец, и все стали внимательно слушать его. Николь от души наслаждалась пением и думала о том, что через три с половиной столетия из него бы обязательно сделали мальчика-стриптизера. Певец владел вниманием «публики» вплоть до ужина. Когда пришло время садиться за стол, Николь, наконец-то, оказалась лицом к лицу с Джекобиной. Девушка-фея сделала инстинктивное движение, пытаясь оказаться подальше, но Николь протянула руку и задержала ее.

– Послушай, – сказала она спокойным, но в то же время умоляющим голосом. – Я не могу больше выносить этих странных отношений между нами, тем более, что они возникли из-за непонимания. Принц Руперт действительно ищет моей благосклонности, но это ничего не значит, он поступает так только для того, чтобы досадить принцу Уэльскому. А на самом деле я совершенно не интересую его.

Это была ложь, но Николь прекрасно знала, что подруга увлечена принцем и потому лгала она исключительно из лучших побуждений.

– Мне трудно в это поверить, – с прохладцей ответила Джекобина.

– Я понимаю тебя. Но все же я бы очень советовала тебе, когда принц снова будет в Оксфорде, постарайся обратить на себя его внимание, и он тут же перестанет смотреть на меня. Вся беда в том, Джекобина, что ты в его присутствии становишься ужасно застенчивой, и он не замечает, насколько ты красива.

– Я абсолютно уверена в том, что он влюблен в тебя, – произнесла Джекобина и отвернулась, показав свой гордый профиль.

Николь фыркнула:

– Какая чушь! Он же прекрасно знает, что я счастлива в браке. Человек такого ума, как у принца Руперта, не должен тратить время на такое безнадежное мероприятие.

– Ты действительно так считаешь?

– Конечно. Давай лучше подумаем, как тебе лучше завести с ним интрижку.

– Почему только интрижку?

– Ну, как же, ведь Эмеральд Дитч гадала тебе, а я считаю, что она действительно обладает даром предвидения. Так что если он, то есть я хотела сказать – она – права, то совершенно невозможно, что ты и принц Руперт будете долго вместе.

Черты лица Джекобины немного смягчились.

– Извини, что я вела себя совсем не по-дружески. Мне надо было догадаться, что ты гораздо лучше, чем я о тебе думала. И еще. Я хочу сказать тебе, что вы с Джоселином просто созданы друг для друга, – сказала она.

– Неужели? – спросила Николь, удивляясь тому, что услышала.

– Да! – с большим чувством произнесла Джекобина. – Вы оба выглядите абсолютно уверенными в своей любви.

* * *

Малышка Миранда имела для Николь большое значение, будто она сама ее родила, ей иногда казалось, что она и в самом деле сделала это. Потому что теперь, когда она думала о перемещении, она смутно вспоминала острую боль, повторяющиеся схватки, как она тужилась и громкий тонкий плач ребенка. Все эти мысли вызывали в ее голове непроизвольный вопрос: в какой момент кончилась жизнь Арабеллы и в ее теле оказалась душа Николь Холл. В теле, которым она теперь владела с таким наслаждением, ее фигура была такой миниатюрной, а грудь на удивление полной и красивой.

Миранда тоже отпраздновала свое двухлетие: она весело расцеловала мамочку, запутавшись, правда, в длиннющем платье, которое делало ее похожей на взрослую женщину в миниатюре. Николь от кого-то слышала, что король не разговаривал до трех лет, и его отец, известный в Англии, как Яков Первый, а в Шотландии – Шестой, решился было подрезать ему голосовые связки, надеясь, что это поможет. К счастью, таких ужасных мер удалось избежать. Теперь, думая об этом, Николь не могла нарадоваться, что Миранда постоянно о чем-то болтает, хотя и не всегда понятно о чем. Подрастая, она все меньше становилась похожа на Майкла Морельяна, а все больше просто на маленькую девочку. Однако ее глаза сохраняли все тот же темно-синий, почти сиреневый цвет, как у отца, что в будущем, несомненно, придаст пикантность ее красоте.