– А разведчики – это то же самое, что и шпионы?

– Да, что-то в этом роде. Только женщины обычно занимаются разведкой задолго до сражения, чтобы узнать о противнике заранее, а не пробираются в его расположение во время боя, как это делает Карадок.

По спине Николь забегали мурашки:

– И что же им нужно разведывать?

– Ну, например, где спят вражеские солдаты и сколько их.

– И как же они это делают?

– Ну, кто-нибудь может переодеться, например, женой фермера и проникнуть в расположение врага.

– А, понятно, – произнесла Николь, решив, что лучше оставить эту тему.

Не то чтобы она считала ее для себя слишком опасной, просто она поняла по глазам Джоселина, что эта тема ему неприятна.

В тот же день, первого июля 1644 года, ближе к вечеру, они дошли до Йорка и, обойдя город, стали лагерем возле Марстон-Мура. Услышав это название, Николь наконец-то вспомнила, что здесь произошло кровавое и ужасное сражение, но кто вышел из него победителем, ей никак не удавалось вспомнить. Пока она ломала над этим голову, снова и снова укоряя себя за то, что была недостаточно внимательна на уроках истории, события тем временем начали развиваться. Маркиз Ньюкасл прислал приветственное письмо принцу, которое Руперт воспринял как готовность служить под его командованием. Поэтому он послал в город Георга Горинга с посланием для Ньюкасла, где говорилось, что тот должен быть готов со своими людьми к четырем часам следующего утра к совместной битве с парламентариями. Отправив письмо, Руперт сел на коня и еще раз объехал свой лагерь, чтобы убедиться в готовности своих солдат.

Делая обход, принц совершенно неожиданно столкнулся с Николь и остановился как вкопанный, в изумлении глядя на нее.

– Что за черт! Арабелла, Боже мой, что вы тут делаете?

– Я решила поехать с Джоселином. Я почувствовала, что не смогу сидеть дома, сложа руки.

Руперт сделал шаг в ее сторону:

– Если бы я только знал, что вы здесь, я послал бы вам записку…

– Ваше высочество, – строго произнесла Николь, – я здесь со своим мужем, и единственное, о чем хочу вас попросить, – держитесь от меня подальше. То, что между нами произошло, должно быть забыто.

Принц горестно рассмеялся:

– Как вы можете просить меня забыть то, что произошло, если я только об этом и думаю? Конечно, с вашей стороны это была всего лишь ошибка, но я был совершенно искренен в своих чувствах, я убедился, я понял, что безумно люблю вас!

Она вспыхнула и рассерженно отвернулась со словами:

– Пожалуйста, не говорите мне об этом. Вы расстраиваете меня.

Принц страстно прижался губами к ее руке:

– Я скорее умру, чем доставлю вам неприятности. Единственное, чего я хочу, чтобы вы были счастливы.

– Тогда постарайтесь, чтобы Джоселин ничего не заподозрил. Ведите себя естественно по отношению ко мне, умоляю вас.

Руперт помрачнел:

– Не показывать вида, что я безумно влюблен в вас, – это самое страшное, о чем вы можете меня просить.

– Но я умоляю вас, сделайте это, так будет лучше для всех.

– Хорошо. Но и не мечтайте о том, что я хоть на секунду перестану думать о вас.

– О, Господи! – воскликнула Николь, и в ее голове мелькнула шальная мысль о том, что если бы она надумала собирать «коллекцию» в этом столетии, то принц был бы наверняка первым в ее списке.

Появление Джоселина, который вернулся после обхода своего небольшого отряда, избавило ее от необходимости продолжать разговор. Увидев принца Руперта, он поклонился, сделав замысловатый реверанс, на который принц ответил едва заметным кивком головы. Заговорил он с ним, однако, вполне любезно.

– Я рассчитываю объединиться с маркизом Ньюкаслом завтра на рассвете, однако до этого времени мне хотелось бы отдохнуть. Буду вам очень признателен, Аттвуд, если вы с вашей женой разделите со мной обед.

– С удовольствием, – ответил Джоселин, но его лицо стало вдруг озабоченным. – Вы расскажете нам за обедом о своих планах?

– Мой план, – ответил принц, поворачиваясь, чтобы уйти, – побольнее укусить ненавистного противника.

– Конечно, конечно, – поспешно произнес Джоселин, глядя вслед удаляющемуся Руперту. – Он явно чем-то расстроен. Я бы даже сказал, что он нервничает, если об этом человеке вообще можно такое сказать.

– Ты говоришь о нем так, как будто он бездушная машина, – произнесла Николь, дотрагиваясь рукой до запястья мужа.

– Но это так и есть. Он отличная машина, способная безошибочно вести бой, и ему совершенно чужды жалость, нежность и другие чувства.

– Какая ерунда. Он же любит своих собак.

– И еще тебя, чему я совсем не удивлен, – ответил Джоселин, играя ее длинными локонами. – Я всегда считал, что его соперничество с кузеном из-за тебя вовсе не было простой забавой.

Николь повернула к нему совершенно бесстрастное лицо; в тот момент она возблагодарила Бога за то, что была актрисой.

– Совершенно не понимаю, почему ты так думаешь. – С этими словами она зашла в палатку, чтобы переодеться.

Все военачальники в лагере были заранее предупреждены об обеде с принцем. Он состоялся в тот же день, первого июля, поздно вечером. Стол стоял прямо на улице перед палаткой Руперта, и за ним располагались все преданные ему и королю люди. Тут были лорды Байрон, Малинекс и Аттвуд, сэр Сэмюэл Тьюк, сэр Френсис Макуорс, сэр Уильям Блэкистон, сэр Чарльз Лукас, братья Артур и Маркус Тревор, а также полковники Дейкр, Карнаби и Лэнгдейл. Николь была единственной женщиной за столом и, сидя справа от принца, чувствовала себя ужасно неловко, потому что ей приходилось, находясь от него так близко, постоянно держать дистанцию.

Сразу после полуночи, когда обед уже почти закончился, к ним присоединились еще гости. Маркиз Ньюкасл за четыре часа до назначенного срока пожаловал из Йорка с несколькими преданными королю жителями города.

– Милорд, – произнес Руперт, осушив стакан портвейна и протестующе подняв руку, – сожалею, что заставил вас так рано поднять в бой ваших людей. Но завтра нам предстоит поистине великий день.

– Сэр, – ответил Ньюкасл, он был явно раздражен, а может, Николь это только показалось, – мои люди все еще находятся в Йорке под командованием лорда Эйсина…

– Боже праведный! – застонав, прервал его принц.

– …а я пришел сюда к вам, чтобы дать один совет.

Если раньше Николь приходилось только слышать о вспыльчивом характере принца, то теперь она смогла в этом убедиться.

– Я совершенно не нуждаюсь в нем, спасибо, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Я собираюсь атаковать противника на рассвете, пока он ничего об этом не знает, а, следовательно – не подготовлен, ведь они этого не ждут, да и основные силы у них только на подходе.

– Но лорд Эйсин…

– Этот ваш лорд Эйсин – просто грязный сифилитик, – грубо прервал его принц. – Я всегда его ненавидел, так же, как и он меня. Так что, милорд, я намерен выступить, не дожидаясь его. Здесь в Марстон-Муре у меня четырнадцать тысяч солдат, и большая их часть – моя личная кавалерия. Если мы выступим на рассвете, то застанем их врасплох. Мы разнесем в пух и прах и их самих, и их чертовы пушки!

– А какова их численность?

– Мне точно неизвестно. Но я зашлю к ним женщину, и она узнает обо всем.

Николь поднялась и вежливо поклонилась хозяину стола:

– Извините меня, ваше высочество, господа, но я бы хотела удалиться.

Руперт был немного пьян, а потому находиться рядом с ним было для нее довольно опасно. Он одарил ее многозначительным взглядом и, вскочив на ноги, прижался губами к ее руке.

– Конечно, миледи. Вам надо немного поспать перед сражением. Учтите, это мой приказ. Завтра я не позволю вам даже приблизиться к полю боя.

С ужасом чувствуя, что Джоселин не спускает с нее глаз, Николь пробормотала что-то в знак согласия и, выскользнув из-за стола, кинулась в свою палатку. Мысли путались у нее в голове. Но одна из них, о том, что она может принять участие в сражении при Марстон-Муре и тем самым участвовать в сотворении ИСТОРИИ, не давала ей покоя. Она пообещала принцу, что не будет лезть под пули, когда начнется сражение, но ведь она может предпринять кое-что полезное. Если она прямо сейчас переоденется в простую деревенскую женщину и сделает вид, что просто пораньше отправилась на базар, то это может стать самым захватывающим и опасным приключением в ее жизни. Она выведает все о войсках неприятеля и вернется к принцу еще до рассвета со сведениями, которые ему так необходимы. Конечно, Николь понимала, что Джоселин придет в ярость, узнав об этом. Не переставая думать о муже, Николь надела старую юбку и кофту, которые ей когда-то дала Эммет, и поспешила туда, где были привязаны лошади.

Прекрасная летняя погода портилась, по небу непрерывно плыли тяжелые облака, то и дело закрывая огромную яркую луну. Но света было вполне достаточно, чтобы она могла без труда оседлать свою лошадь. Эту науку Николь освоила недавно, ей пришлось пересиливать себя, потому что в прошлой жизни она всегда с опаской относилась к этим животным. Уже через несколько минут она направила лошадь по дороге между пшеничным полем и грядой невысоких холмов, за которыми лежала болотистая местность, и, держась подальше от палаток со спящими солдатами, во весь опор поскакала к тому месту, где, как она полагала, была расположена вражеская армия.

В двух милях на восток от Мартон-Филд раскинулась деревушка Лонг-Мартон, и именно туда направилась Николь, уверенная, что часть «круглоголовых» расположилась где-то по соседству. Предположения ее подтвердились. Она пересекла границу, разделяющую болото и пшеничное поле, и услышала звуки, указывающие на чье-то присутствие. Лагерь неприятеля оказался, когда она его увидела, гораздо меньше, чем следовало ожидать: было похоже, что основные силы противника отсюда уже ушли, а здесь остался лишь небольшой кавалерийский отряд. Посреди поля она увидела небольшой лагерь, обнесенный временной оградой, и кучку стреноженных лошадей. Николь подъехала ближе; яркая луна и горящие факелы позволяли ей все хорошо рассмотреть.

Солдаты противника, несомненно, спали, но в одной палатке – на вид самой большой – горел свет, и оттуда раздавались приглушенные голоса. По всей видимости, военачальники парламентариев, так же как и их противники-роялисты, обсуждали сложившуюся ситуацию. Николь бесшумно поползла вперед, думая о том, как будет здорово, когда она передаст принцу все, о чем они говорят.

Вынырнувшая из темноты рука схватила ее за шею так грубо и неожиданно, что она даже не успела вскрикнуть. Ей так и не удалось это сделать, потому что рука приподняла ее над землей, и Николь несколько секунд висела, беспомощно болтая в воздухе ногами. Когда же ее поставили на землю, она тут же расплакалась при виде того, кто ее схватил. Это был огромный детина, никак не меньше шести футов ростом, его огромные рыбьи глаза зло уставились ей в лицо.

– И куда же это, крошка, – прошипел он, – скажи на милость, ты направляешься?

Николь сделала попытку прикинуться деревенской простушкой.

– На рынок, сэр. Я только что пришла из деревни, – ответила она, стараясь улыбаться как можно обаятельнее.

– Да? И на какой же это рынок ты идешь? – спросил он, не обращая внимания на ее заигрывания.

Мысль Николь бешено заработала: Йорк находится совсем в другой стороне, а какие еще города есть поблизости, она не знала.

– В Нарсборо, – рискнула ответить она.

Он грубо рассмеялся:

– Но это же почти в двадцати милях отсюда.

– Вот поэтому я и вышла так рано, – убежденно произнесла Николь.

– Да уж, вижу. И что же ты несешь на рынок, милая женщина?

– Ну, яйца и овощи, и все такое с фермы моего мужа.

– О, я думаю, что это как раз то, что нам нужно. Пошли-ка, посмотрим, что у тебя там есть.

Она прекрасно понимала, что на этом ее карьера «шпионки» с треском провалилась. Как только он увидит ее лошадь, на которой нет и намека на поклажу, с ней будет покончено. Она сделала еще одну отчаянную попытку:

– Если вы позволите мне съездить домой, я смогу привести что-нибудь более существенное… цыплят там или окорок, или еще что-нибудь. Это займет не больше двадцати минут.

Он улыбнулся и приблизил к ней ужасное луноподобное лицо:

– Я думаю, мне следует посоветоваться по этому поводу со своим командиром. Уж он-то быстро разберется, что к чему.

– Пожалуйста, – бесстрастно ответила Николь, – Если это вам так необходимо.

– Конечно, необходимо. Мы наслышаны о том, что этот дурак Руперт посылает женщин-шпионок, чтобы они все разнюхивали. Но ты-то, конечно, ничего об этом не знаешь, не так ли?

В его голосе звучала такая явная издевка, что Николь хотелось закричать от страха.