Они ехали весь день и всю ночь, экипаж так трясло, что Николь боялась, что может родить каждую минуту. К вечеру тринадцатого июня она почувствовала тупую боль внизу живота. Они приехали в деревню Нэзби, которая находилась в двух милях от Маркет Хорборо, откуда уже прибыли остатки королевской армии и все женщины. Каково же было потрясение Николь, когда она обнаружила, что ни Джекобины, ни Эммет, не говоря уже о ребенке, среди них не было.

– А где Джекобина Джермин? – спросила она жену одного из офицеров, когда они устраивались на ночлег.

– Я думаю, она отправилась за акушеркой, чтобы взять ее с собой, но вряд ли кто-нибудь согласится, кто захочет рисковать?

– А что, разве завтра будет сражение?

– Да. Принц сначала хотел дождаться Георга Горинга с его армией, но потом согласился со всеми, что лучше самим принять бой, чем убегать от врагов.

– О, Боже! Я надеюсь, что они успеют пробраться к нам.

Женщина ласково посмотрела на нее:

– Не беспокойтесь, кто-нибудь поможет вам родить.

– Но мне бы очень хотелось, чтобы это была Эммет, – жалобно сказала Николь и повторила то же самое Джоселину, когда он с наступлением темноты пришел к ней. Вид у него был угрюмый.

– Я не могу так рисковать твоей жизнью и жизнью ребенка. Лучше я отправлю тебя в Маркет-Хорборо. Там тебе будет обеспечен уход, – сказал он.

– Но я же могу разминуться с Эммет.

– Это необходимый риск, на который мы должны пойти.

В эту ночь она уговорила его остаться с ней, все ее тело ныло, она никак не могла найти удобного положения и желала только одного – чтобы земля разверзлась и поглотила ее, ей было почти так же тоскливо, как перед сражением при Марстон-Муре. Руперт просидел до рассвета со всеми королевскими военачальниками, среди которых был и король. Как и они, Николь встретила рассвет, так и не сомкнув глаз, нещадно болела спина, а тело было так велико и неуклюже, что она никак не могла улечься на узкой походной кровати. Она завидовала Джоселину, который беспробудно спал, одетый, на соседней кровати. Проснувшись, он посмотрел на нее:

– Я должен отправить тебя отсюда, дорогая.

Николь поджала губы:

– Я не перенесу никакой поездки. Эта чертова повозка уже снится мне в ночных кошмарах. Разреши мне остаться здесь и дождаться Эммет.

– А если ее не будет?

– Тогда кто-нибудь из женщин сделает все необходимое.

Он нежно обнял ее:

– У тебя начинаются роды, дорогая?

– Думаю, что пока нет. Правда, у меня чертовски болит спина, но больше нет никаких признаков.

– Давай я отведу тебя в одну из повозок с багажом, там будет безопаснее, и попрошу кого-нибудь посидеть с тобой.

В слабом свете утра Николь прошла вдоль королевской армии, которая была уже почти готова к выступлению, к багажным повозкам, которые находились в миле от самого войска, в них везли оружие и обмундирование. Интендант, увидев Джоселина, снял шляпу и вежливо поклонился, потом посмотрел на Николь.

– Миледи пора рожать? – спросил он озабоченно, явно не желая, чтобы у него еще прибавилось забот.

– Не сейчас, – напряженно ответил Джоселин. – Но я бы хотел устроить ее поудобней в одной из повозок и оставить поблизости одну из женщин.

– Хорошо, милорд, – ответил солдат, жадно наблюдая, как Джоселин достает монету.

Когда монета оказалась у него в руках, он в тот же миг сделался намного приветливей.

– Если миледи соизволит минутку подождать, я постелю ей чистую постель.

Он скрылся в фургоне, и в этот самый момент Николь вдруг вспомнила подробности этого сражения, сражения при Нэзби. Она повернулась к Джоселину с полными слез глазами и тихо сказала:

– Береги себя, милый.

Он внимательно посмотрел на нее:

– Это значит, что мы проиграем, так?

– Да.

– И король…

– Нет, ни король, ни принц Руперт, – она улыбнулась, – и никто из других известных полководцев.

– Тогда увидимся вечером.

– Да, дорогой.

Они поцеловались на прощание и расстались. Николь не очень-то хотелось сразу забираться в фургон, поэтому она еще некоторое время стояла и наблюдала за королевской армией, собирающейся в поход. Только что появившееся солнце освещало их разноцветные одежды, играло лучами на шлемах и доспехах, сам малыш-король был просто великолепен в своем боевом костюме и при полном параде. Джоселина она не видела, но около десяти часов появился прекрасный принц Руперт, влюбленный в нее. Он скакал во главе кавалерии, полный решимости не повторять ошибки, допущенные при Марстон-Муре. Вместе с братом Морисом он остановился перед конницей, вытащил меч и указал им вниз, туда, где, по всей видимости, располагался противник. Наблюдая эту сцену, красивую, как будто это были кадры из исторического фильма, Николь вдруг почувствовала, что у нее по ногам потекла какая-то жидкость и образовала у ее ступней небольшую лужицу. Она ощутила острую боль и поняла, что два сражения – ее и Джоселина – начались одновременно.

– Да поможет нам Бог, – прошептала она и начала подниматься в фургон.

Вдруг она почему-то раздумала это делать, ей не хотелось протискиваться в духоту фургона, к тому же она понимала, что будет лучше, если она останется на ногах. Бледная, как полотно, почти не понимая, что она делает и куда идет, она начала медленно двигаться в сторону открытой поляны, видневшейся за багажными повозками.

Сзади, на некотором расстоянии началось жестокое сражение. Принц Руперт первым бросился в атаку на кавалерию под командованием Генри Айртона, которому недавно было присвоено звание генерал-интенданта – он был протеже Оливера Кромвеля. В то же время сам Кромвель повел своих «железнобоких» прямо на армию короля. Через несколько мгновений они встретились, и все скрылось за пеленой дыма и пыли. Николь в это время была занята совершенно другой проблемой, у нее не хватало сил даже на то, чтобы повернуть голову, поэтому она ничего не могла видеть.

Схватки участились, они были ритмичными и сильными. Николь никогда не испытывала ничего подобного. Ей вдруг подумалось, что, может быть, роды начались у нее еще вчера и продолжались всю ночь, и теперь развязка намного ближе, чем она предполагала. Ее охватила паника, и она стала с ужасом оглядываться, ища хоть кого-нибудь из людей. Но вокруг никого не было, единственными живыми существами были птицы, кружащиеся у нее над головой. Тут до нее донесся слабый звук катившейся вдалеке повозки. Николь предположила, что это кто-то спешит к ней на помощь.

Повозка медленно катилась; одинокий возница сидел на козлах; его темные, обветренные руки лениво сжимали вожжи, и он явно никуда не спешил.

– Помогите! – закричала Николь. – Пожалуйста, помогите мне! У меня начались роды, мне необходима помощь!

Он поднял голову и увидел ее. Она заметила, что он натянул поводья, и лошадь пошла быстрее. Но тут у нее началась следующая схватка, такая сильная, что она упала на землю, ее тело забилось в конвульсиях, а из горла вырвался крик.

– Теперь легче, – произнес чей-то голос, и она скорее почувствовала, чем увидела, что повозка подъехала, а кучер наклонился над ней.

– О, Боже! – простонала она. – Пожалуйста, найдите мне акушерку. Я боюсь, что вот-вот рожу.

Человек как-то загадочно хихикнул, что показалось Николь очень странным в такой момент.

– Отлично, отлично. Я так и думал, что нам придется встретиться в такой момент. Не волнуйтесь, миледи. Уверяю вас, вы попали в надежные руки, – ласково сказал он.

С облегчением простонав, Николь открыла глаза и увидела, прямо перед собой… Эмеральда Дитча.

* * *

Он дал пожевать ей малиновых листьев, а потом очень осторожно, так что Николь ничего не почувствовала, осмотрел ее.

– Скоро ты начнешь тужиться, – убежденно сказал Эмеральд, – роды начнутся, я думаю, с минуты на минуту.

– Всю ночь меня мучили страшные боли.

– Значит, так оно и есть. А теперь, дитя мое, не дожидайся следующей схватки. Постарайся, подобно рыбе, плыть по течению.

– Как это?

– Сделай глубокий вдох, но задержи воздух и не пускай его в живот. Давай, попробуй.

Это было просто здорово, ей казалось, что у него волшебные пальцы. Сидя рядом с ней и бережно ее поддерживая, Эмеральд начал тереть ей спину, и она почувствовала, как от каждого прикосновения его рук из ее тела уходит тяжесть.

– А теперь ответь, как ты хочешь рожать? – спросил он.

– Что значит – как?

– Ну, хочешь ли ты стоять, сидеть на корточках, лежать? Как?

– А как рожают цыганки?

– Стоя. Но для тебя будет лучше, если ты только слегка приподнимешься, Николь. У меня есть старые одеяла, и если мы подложим их тебе под спину, это будет как раз то, что нужно.

Она уже забыла, что он знает ее настоящее имя, и поняла, что в этот момент он употребил его весьма кстати. Чувствуя спиной гору одеял и слыша прерывистое дыхание человека и лошади, Николь, лежа в углу телеги, думала только о ребенке, который вот-вот должен появиться на свет. Ее бедра были высоко подняты, и ничего не мешало ей разводить в стороны или соединять их. Незаметно для себя она начала тужиться. Вдруг яркий свет летнего дня исчез, и она оказалась в тоннеле, в том же самом узком тоннеле, по которому она так давно попала сюда. Вглядевшись в дальний конец этого тоннеля, она чуть не ослепла, так ярко горел там свет.

Каждый раз, когда женщина тужилась, она понимала, что приближается к этому свету, он становился все ослепительнее, веки у нее заломило от боли, а глаза вылезли из орбит. Еще один сильный толчок, и Николь оказалась так близко к свету, что смогла разглядеть, что находится по ту сторону. Как она и ожидала, там лежало тело, все так же, на больничной койке, подобное Спящей Красавице. Оно дышало: грудь поднималась и опускалась, и теперь лишь эта странная световая пелена отделяла Николь от ее собственного тела.

Откуда-то издалека послышался голос, она поняла, что это Эмеральд обращается к ней:

– Николь, где ты?

– Я возвращаюсь, – сквозь сон ответила она.

– Николь, – услышала она вдруг голос Луиса и от неожиданности даже подскочила; до сих пор она не знала, что он тоже здесь, – сейчас я буду считать от десяти до одного. Когда я скажу «один», – ты проснешься отдохнувшая и посвежевшая.

– Где ты? – спросила она.

– Я здесь, дай мне руку, – теперь она увидела его, он стоял возле кровати и сжимал ее ладонь. – Ну, давай же, дорогая, – повторил он.

Но в этот момент голос, который был далеко, снова зазвучал:

– Дай мне твою руку, девочка.

– Но ее держит Луис.

– Николь, – убежденно заговорил Луис, – ты сейчас так близко. Еще только один рывок, и мы снова будем вместе.

Она поняла, что он прав. Еще одно движение, она перешагнет через световой барьер и окажется в мире, который находится за ним.

– Что же мне делать? – растерянно закричала она.

И снова откуда-то издалека послышался голос Эмеральда:

– Ты хочешь вернуться туда, Николь?

Она заколебалась, не решаясь ответить, и он повторил вопрос:

– Так что, ты хочешь вернуться туда, Николь?

– Ну, давай же, – настаивал Луис.

Она слишком долго уже жила здесь, она узнала, что такое настоящая любовь, она очень изменилась для того, чтобы вернуться в прежнюю жизнь.

– Нет! – закричала она. – Нет, я хочу остаться здесь!

– Тогда не тужься больше. Я сам достану ребенка, – прошептал голос из прошлого.

Она повиновалась и сжалась, подобно пружине, и тут почувствовала, как что-то выскользнуло у нее между ног; послышался тихий плач, который постепенно нарастал, становился все громче и, наконец, сделался таким оглушительным, что стены тоннеля рухнули, и на нее опять хлынул солнечный свет, окружавшая ее до этого темнота все проваливалась и проваливалась вниз, утопая в свете солнца. И когда исчез тоннель, с ним вместе растаяла ослепительная перегородка из света, она распалась на множество мелких кусочков, подобно разбитому стеклу.

Николь открыла глаза и увидела, как Эмеральд Дитч перерезает пуповину, соединяющую ее с ребенком, лежащим на мокрой от крови подстилке между ее ног.

– У меня родился сын! – задыхаясь, прошептала она.

– Да, прекрасный здоровый мальчик.

С этими словами он поднял маленькое беспомощное существо, и Николь с удивлением увидела, что у него такие же длинные черные волосы, как у его отца. Она внимательно посмотрела на Эмеральда Дитча и спросила:

– Во время родов произошло кое-что странное. Ты об этом знаешь?

– Да. Круг замкнулся.

– Что ты имеешь в виду?

– С появлением на свет одного ребенка ты оказалась здесь, с появлением другого – ты чуть было не перенеслась обратно.