— В твоем возрасте, Габриэла, это не только естественно, но и прекрасно, — сказал он, пытаясь ободрить ее. — И я думаю, что впереди тебя ожидает еще много новых встреч, которые принесут тебе счастье.

Сам профессор никогда не любил никого, кроме Шарлотты, однако он никогда не считал свою жизнь эталоном или образцом для подражания. Скорее наоборот — его судьба была исключением из общего правила. Им с Шарлоттой просто повезло. Однажды встретившись, они поженились, прожили вместе сорок лет и даже ни разу не поссорились, в то время как большинству людей приходилось идти путем проб и ошибок. Но, по его глубокому убеждению, это не должно было мешать человеку быть счастливым.

— Как я понимаю, у вас что-то не заладилось, — сказал он спокойно, и Габриэла, судорожно стискивая зубы, утвердительно мотнула головой.

— Джо умер в начале октября, — чуть слышным шепотом произнесла она.

Она не собиралась пускаться в подробности, но профессор от нее этого и не требовал. Он только кивнул ей с искренним сочувствием, и Габриэла, слегка приободрившись, продолжила:

— Я думала, что тоже умру… И это чуть было не случилось. Меня спасли, но еще долго… Откровенно говоря, я до сих пор не пришла в себя. Это было ужасно, мистер Томас, просто ужасно!

— Я очень сочувствую тебе, Габи, — он осторожно гладил ее по голове. — К сожалению, любовь иногда кончается и таким образом, и это очень жаль, потому что тогда прекрасного на свете становится меньше, чем прежде. Когда теряешь любимого человека, начинает казаться, что ты не сказал ему самого главного, и уже никогда не скажешь. Мы с Шарлоттой прожили вместе почти сорок лет, но меня до сих пор не оставляет ощущение, будто мы с ней не поговорили о чем-то очень важном. Но, даже если любовь кончается, остается жизнь. У тебя впереди еще много лет, Габриэла, и от тебя зависит, будут эти годы счастливыми или нет.

Габриэла кивнула. Она поняла, что хотел сказать профессор, но обсуждать это у нее пока не было ни сил, ни желания. Даже с ним… Она вообще едва могла говорить, и профессор, поняв это, еще некоторое время рассказывал ей о своей жене. Одновременно он гадал, как умер человек, которого любила Габриэла, однако спрашивать у нее об этом он бы не стал никогда. Главное, что ее возлюбленный погиб, и Габриэла осталась одна на всем белом свете — одна, с разбитым сердцем и израненной душой.

И все же, несмотря на всю свою проницательность и воображение, профессор Томас даже близко не подошел к истине. Он был человеком добрым и глубоко порядочным. Ему трудно было представить во всех подробностях тот ад, который и был до сих пор жизнью Габриэлы.

В этот раз они вернулись в пансион на такси. Профессор настоял на этом, поскольку вечер был достаточно холодным, а он как раз получил пенсионный чек и чувствовал себя богачом. Кроме того, ему хотелось доставить Габриэле эту небольшую радость.

Выйдя из машины возле пансиона, они оба вдруг подняли головы, чтобы посмотреть на небо. Небо было затянуто низкими темными облаками, из которых сыпались на землю первые снежинки, и Габриэла неожиданно вспомнила, как волшебно преображался монастырский сад, когда наступала зима и выпадал первый снег, ковром укрывавший землю и тяжело повисавший на ветвях фруктовых деревьев. Девочкой Габриэла любила выбегать в сад и играть там, воображая себя юной феей среди алмазных деревьев выдуманной ею Страны Света. Стоило ей тронуть ветку, как на нее обрушивался каскад настоящих драгоценностей, превращавших ее грубое шерстяное платье в королевский наряд.

Она улыбнулась этому воспоминанию, и профессор, которому Габриэла в двух словах объяснила, в чем дело, порадовался за нее. Он знал, что этой молодой женщине просто необходимо что-то светлое, к чему можно было возвращаться мыслями в тяжелые минуты жизни. Впрочем, то же самое относилось и к абсолютному большинству людей.

— Спасибо вам за сегодняшний вечер, профессор, — сказала Габриэла, когда они остановились у дверей его крошечной квартирки на втором этаже пансиона. — Я прекрасно провела время.

— О чем ты, Габи? Это мне следует благодарить тебя за удовольствие, которое я получаю от каждой нашей встречи, — произнес он с легким поклоном, и Габриэла улыбнулась. Она не догадывалась, сколь сильно успел привязаться к ней старый профессор. Габриэла стала для него совсем как дочь, которую ему хотелось успокаивать, опекать, защищать. В особенности сильным это чувство стало после того, как девушка поделилась с ним своей сокровенной тайной. С ее стороны это был знак величайшего доверия, и профессор не мог его не оценить.

— Жду не дождусь Дня благодарения, — сказал он негромко.

— Я тоже, — тихо ответила Габриэла. Раньше она боялась приближающегося праздника и теперь вздохнула почти с облегчением. Да, она многое потеряла, но кое-что и приобрела. Среди сегодняшних первых снежинок ей в руки действительно слетела не имеющая цены драгоценность.

И, поднимаясь к себе, Габриэла продолжала думать о старом профессоре и о том, какая это удача встретить такого человека.

Глава 5

День благодарения стал для всех настоящим праздником. В Нью-Йорке выпал снег — такой глубокий, что казалось, будто жизнь в городе замерла. Лишь Центральный парк с приходом зимы оживился еще больше: между заснеженными его деревьями мелькали фигурки лыжников, а воздух звенел от восторженных воплей множества детей, которые играли в снежки и лепили из снега забавных человечков.

Индейка мадам Босличковой оказалась настоящим шедевром кулинарного искусства. Она была такой большой, что едва поместилась в духовке; когда же ее достали и положили на блюдо в гостиной, по всему дому распространился такой соблазнительный аромат, что все постояльцы, не дожидаясь приглашения, сами собрались внизу. Профессор Томас собственноручно разрезал индейку на куски, миссис Розенштейн открыла клюквенное варенье, мадам Босличкова подала чай и кофе по-венски и позвала всех к столу. За ужином все рассказывали какие-нибудь интересные случаи, вспоминали прошлые Дни благодарения и милые шалости своих детей и внуков. Кафе Баума по случаю праздника закрылось до понедельника, и Габриэла искренне радовалась этому обстоятельству. Среди обитателей пансиона ей было почти так же хорошо и спокойно, как и среди сестер монастыря; сегодня же она и вовсе чувствовала себя их общей любимой внучкой или племянницей.

После праздника и до конца недели в пансионе только и разговоров было, что о подготовке к Рождеству. Уже в пятницу мадам Босличкова и миссис Розенштейн отправились в центр города, чтобы сделать кое-какие покупки, но, если верить их собственным словам, «едва не повернули обратно», увидев, сколько народа приехало за подарками в центральный универмаг «Мэйси».

Что касалось Габриэлы, то все выходные она провела у себя в комнате, работая над очередным рассказом. Только в воскресенье вечером она спустилась в гостиную и с весьма гордым видом вручила профессору тоненькую тетрадь.

— Вот вам! — сказала она с торжествующей улыбкой. — Я специально постаралась, чтобы вы перестали жаловаться.

— Так-так, посмотрим, что там у нас, — пробормотал профессор, открывая тетрадь и водружая на нос очки.

Рассказ, несмотря на свой святочный сюжет, был написан с изяществом и мастерством зрелого мастера. Порой старику даже трудно было сдержать подступающие к глазам слезы, но он все же дочитал его до конца. Нет, подумалось ему, похоже, он не ошибся в этой девочке. Ее ждет блестящее будущее.

Габриэла, волнуясь, сидела в старом кресле в углу гостиной и, сложив руки на коленях, наблюдала за ним краешком глаза.

— Ну как, вам понравилось? — спросила она, когда профессор закрыл тетрадь.

Впрочем, она и так видела, что старик в полном восторге. Он тут же принялся настаивать на том, что Габриэла непременно должна напечатать свой рассказ, чем привел ее в еще большее смущение.

— Мне надо еще немного над ним поработать, — сказала Габриэла, нервно облизывая верхнюю губу. Но когда она протянула руку за тетрадкой, профессор быстро убрал ее в карман пиджака.

— С твоего позволения, Габи, я посмотрю его повнимательнее, — и Габриэла поняла, что на сей раз профессор будет твердо настаивать на скорейшей публикации. Она все же попыталась поспорить, но профессор не поддавался. Он заявил, что не позволит ей совершить преступление, и тут же предложил сыграть в домино, чтобы немного отвлечь ее от этой темы.

С некоторой неохотой Габриэла села к столу, куда профессор уже высыпал черные костяшки домино. В глубине души она тоже понимала, что рассказ удался. Возможно, это одно из лучших ее произведений. Она работала над ним не очень долго, но результат превзошел даже ее ожидания. Правда, чтобы закончить к сегодняшнему вечеру, ей пришлось встать в четыре утра, однако Габриэла ничуть об этом не жалела. Сегодня к ней впервые пришло настоящее вдохновение: работа шла легко, без малейшего напряжения; слова сами выстраивались именно так, как надо, а сознание того, что она полностью владеет материалом, кружило голову как молодое вино.

Приподнятое настроение не покинуло Габриэлу и на следующий день, когда она вышла на работу после долгого праздничного уик-энда. Баумы заранее решили открыть свое кафе-кондитерскую в понедельник и известили Габриэлу об этом еще накануне Дня благодарения, однако ее это не огорчило. Она так сияла, явившись на работу, что даже хозяин, который обычно никогда не интересовался личными делами Габриэлы, вежливо спросил, как она провела праздники.

Поздно вечером, когда, вернувшись в пансион, Габриэла собиралась подняться к себе, на звук ее шагов выглянула мадам Босличкова. Она молча поманила девушку пальцем, и в первое мгновение Габриэла даже испугалась: не случилось ли что с профессором. Сегодня он, как обычно, побывал у нее в кафе и просидел за столиком больше часа. За это время испортилась погода, стало подмораживать, и мокрые тротуары покрылись ледяной коркой. Кое-где тающий снег застывал опасными и скользкими буграми. Габриэла даже хотела ненадолго отпроситься у Баумов, чтобы проводить профессора, но у него был для этого слишком независимый характер. Язвительно заметив ей, что он пока еще не полный инвалид и в состоянии сам о себе позаботиться, профессор оделся и ушел. Она беспокоилась за него до конца смены.

Но, судя по улыбке мадам Босличковой, новости у нее были скорее хорошими, чем плохими.

— У нас новый постоялец! — с гордостью сообщила она.

Для хозяйки пансиона действительно было большой удачей заполучить нового жильца всего через пару недель после отъезда прежнего — разведенного коммерсанта, который к тому же крайне неаккуратно платил за комнату.

— Поздравляю вас, — ответила Габриэла, успокоившись по поводу профессора. За короткое время он стал ей самым близким человеком. Габриэла так много о нем думала и так беспокоилась за его здоровье, что раза два ей снились кошмары, в которых профессору Томасу грозила какая-то опасность.

— Он молод и очень хорош собой, — добавила мадам Босличкова, имея в виду нового жильца, но на Габриэлу это известие не произвело никакого впечатления. Она даже не сразу поняла, почему это так занимает мадам Босличкову. В самом деле, хозяйка сияла так, словно была влюблена в нового пансионера, а он отвечал ей взаимностью.

— Ему двадцать семь лет, и он — очень образованный и прекрасно воспитанный молодой человек, — радостно сообщила мадам. — Тоже учился в колледже.

На этот раз ответная улыбка Габриэлы была несколько напряженной. Молодые люди — вне зависимости от их воспитания, образования и внешних данных — ее нисколько не интересовали.

— Извините, но я очень устала. Доброй ночи, мадам Босличкова, — твердо прервала ее Габриэла. После нескольких дней отдыха сегодняшняя двенадцатичасовая смена показалась ей чуть не вдвое длиннее обычного. Зато она получила хорошие чаевые, что было немаловажно. Габриэла была по-прежнему стеснена в средствах. Все, что она зарабатывала, уходило на еду и плату за квартиру. Урезая себя буквально во всем, ей удалось приобрести себе кое-что из одежды. Теплую зимнюю куртку — это давно требовалось при нынешней погоде. Добротную серую юбку и пару свитеров вместо своих до неприличия ветхих платьев. Теперь она одевалась куда лучше, к немалому удовольствию Баумов. После этого денег осталось совсем мало, но Габриэла, не утерпев, купила себе ожерелье из искусственного жемчуга, которое просто приворожило ее на одной из витрин. Но когда Габриэла пришла домой и примерила его перед зеркалом, ей вдруг показалось, что она стала до безумия похожа на свою мать. В ужасе Габриэла хотела выкинуть украшение, но профессор, с которым она поделилась своим страхом, сумел успокоить ее. Внимательно посмотрев на Габриэлу, он со знанием дела заявил, что если она на кого и похожа, то скорее на саму Грейс Келли.

Поднимаясь к себе, Габриэла думала только о том, что комната, которую теперь занял новый жилец, находится на третьем этаже. Слава богу, ей не придется делить с ним ванную комнату. Пока ванной на четвертом этаже пользовались только Габриэла и еще три женщины, и она искренне надеялась, что это продлится достаточно долго.