Секс оказался лучше, чем он помнил, и чем можно было вообразить. Она была волнующей, податливой, узкой, умопомрачительной и непредсказуемой. А потом не проявила ни малейшего интереса к выяснению отношений, что должно было облегчить ему душу. Он нарочно сказал самые обидные слова, которые только смог придумать. Он надеялся, что она не промолчит, даст ему возможность пооскорблять себя и выпустить пар. Но она лишь опустила ресницы, закрыв от него блеск ясных глаз. Она дала ему почувствовать себя подонком.

Назавтра он целый день думал только о том, какая она была, когда они занимались любовью. За всю свою жизнь он не мог припомнить случая, чтобы секс доставил ему такое удовольствие, и это пугало его. После того вечера не думать о Вике стало невозможно.

Он просыпался и засыпал с видением глаз, подобных манящей прохладе грота в изнурительную жару. Несколько раз в день он был готов поехать к ней. Сделать её своей любовницей.

Останавливало понимание, что даже похотливая связь предполагала привязанность. Он не хотел испытывать какие бы то ни было чувства. Он не хотел, чтобы эта девочка поселилась в его сердце. Он не мог себе этого позволить, не должен был испытывать мучительные, дурманящие, исступленные эмоции. Эмоции настолько же болезненные, насколько сладостные.

Все же он отправился к ней, вечером через пару дней после встречи нового года, загадав ещё раз просто переспать. Где была его голова?

Он подъехал к дому поздно, холод стоял жуткий. Вика отворила ему, она была в джинсах и теплом свитере, поверх которого накинула что-то. Открыла рот от изумления и даже не сказала своего привычного «здравствуй». Пришлось взять инициативу в свои руки.

— Ты не пригласишь меня? — он был уверен, что она будет счастлива это сделать.

Вика же не двинулась с места. На морозе таинственно мерцали локоны, и тонкие запястья просились в ладони.

— Сейчас…, — она заслонила проход и многозначительно оглянулась, — неподходящее время.

Неподходящее время? Что за бред?

Она была не одна! Иначе с чего эти накрашенные губы и тщательно уложенные волосы?!

Он был готов одарить её своей милостью! Разве она не мечтала об этом? Ужасно захотелось лягнуть что-нибудь. А ей переломить хребет! Хорошее настроение куда-то подевалось. Кто это был у нее?!

Он глянул поверх её головы, но что можно увидеть в темноте маленького крылечка? Старую вешалку и черный угол? Он едва удержался, чтобы не промчаться мимо, не посмотреть самому. Он ощутил себя последним идиотом. Шалава! Он обозрел её с ног до макушки. Как он мог забыть, что она не могла без секса и дня прожить? Ничего не говоря и не оглядываясь, он пошел к машине. Услышал за спиной скрип двери и хруст снега, когда она закрыла её.

Значит, она принимала гостей! Шалава! Холодный воздух со свистом врывался в легкие, но он не чувствовал мороза. Ярослав в бешенстве сжал руль. Спустившись с облаков, он вдруг заметил на другой стороне улицы автомобиль — у высокого забора вполовину заваленного снегом. Его охватила ярость. Черт подери, для чего могли мужики ездить сюда? Уж точно не за семечками! Злобно вдавив педель газа, он умчался прочь. Вот его брат, например. Тоже ведь к ней наведывался регулярно.

Ярослав раздраженно припомнил, как Димка иногда заводил про Вику разговор, когда встречались у Мирославы или мачехи. Брат стоически воспринимал его поддевки, что якобы запал на неё. Несколько раз он пытался предостеречь Димку, но тот только отшучивался. Что у них могло быть общего? Что они там делали? Идиотский вопрос! Что же еще? Интересно, она все ему позволяла?

«Тебя не должно волновать, где она живет, с кем проводит время, как одевается. Если ей нравится спать с кем попало, жить в конуре и носить вместо одежды нижнее белье, то это её проблема», — твердил себе Ярослав, но толку в этом было мало.

Как же он ненавидел! И все же хотел её. Непрерывно. Оборачивался, завидев упругие блестящие локоны. Искал в толпе. Разве не ради неё он ездил в салон на Волгоградке однажды? Презирал собственные чувства, которые испытывал: эту безумную, жестокую, жгучую потребность видеть её, касаться, ласкать. Сопротивлялся страсти, владевшей им, опустошающей и ненасытной. Эта женщина доставала его с момента их первой встречи. Ни одна другая не могла попробовать его всего лишь взглядом ощущать себя одновременно всемогущим и жалким, не пробуждала отчаянного желания доказать свою правоту. Женщина, которая вынуждала его усомниться в правильности своих поступков и в том, мог ли он стать лучше и благороднее, чем был на самом деле.

Итак, ему жизненно необходимо было отвлечься. Что лучше всего отвлекало? Работа. Работа, как никакое другое лекарство, лечила от хандры. Да, пришло самое время потратить неприличную сумму, вложившись во что-то безумно рисковое. Забота о деньгах отвлекала от мыслей о бывшей жене, её мужчинах и в том числе его брате. Почему, чёрт дери, она не выбрала для своих развлечений кого-нибудь другого?

Он покинул Москву в тайной надежде свободно вздохнуть. Он оставил за спиной подгнивающую цивилизацию, кипящие котлы политических и чиновничьих войн, отправился к новым берегам. Он поднял несколько проектов, заставляя людей поселиться на работе. Иногда ему приходила в голову ужасающая мысль, что не надо было разводиться. Она предательски возникала в дальнем уголке сознания, и прежде чем в ярости прогнать её, он несколько миллисекунд наслаждался видениями семейной жизни. Вика в фартуке резала салат, Вика намыливала голову шампунем, Вика замерла с карандашом в руке, Вика танцевала.

Одна мысль не покидала его, его самого подчас изумлял непонятный внутренний протест: «Чёрт возьми, что же с ним делалось?» Ведь он не ревновал других женщин? Его совершенно не интересовало, как и с кем они проводили время. Он никогда не спрашивал, куда они идут и когда вернуться. Но стоило ему вспомнить о Беловой — он приходил в ярость! Разжигаемый каждой мелочью, коловшей его, точно заноза, он порой спрашивал себя: «Чем она приворожила его?» Он понимал, осознавал, что в душе его совершается медленная работа ревности, усиливающаяся с каждым напоминанием, что девушка однажды была у него в руках, но он не удержал её.

Несколько раз его телефон определял её номер на входящих звонках. Ярослав их игнорировал. Он устоял перед искушением броситься и узнать, что произошло. Нет, он выработал иммунитет к манящим чарам. Он и думать не хотел, что бы там у неё ни случилось!

В тот момент, когда работа была в самом разгаре, позвонил Андрей. Он собирался жениться. На ближайшей подружке его бывшей жены? Неужели?

Вот он и приехал. Он был уверен, что сумел подчинить желания воле. Он не планировал хранить заиньку в памяти. Он старался и, казалось, заровнял прошлое, сделался безучастным. Он не вспоминал о ней, пока Дима не завел этот разговор. Ярослав выругался. Нет, рано стал кичиться безразличием. Одно упоминание о Вике — и разом всплыли перед глазами все встречи.

Его долг — выкорчевать сучку из памяти, оставить за поворотом дороги эту часть жизни, перестать сожалеть о прошлом и невозможном будущем. Через два дня он увидит её на свадьбе и теперь уже не будет мягкотелым.

Ярослав припарковался, выключил зажигание, но только когда захлопнул дверцу машины, с удивлением обнаружил, что приехал в Ховрино. Не понимая, для чего это делает, поднялся в квартиру её родителей. Она выглядела покинутой и неуютной. Пыль матовым слоем лежала на полу, полках, столе. Не стояла обувь в коридоре, не толпились этюдники и подрамники в большой комнате. Плотные шторы пропускали мало света. Сумрак печально мерцал тишиной. Отовсюду веяло заброшенностью. Пустота угнетала. Здесь больше не было Викиной одежды, сумочек, красок, не валялись на полу её шарфы и босоножки.

Только старое протертое кресло, как и прежде, стояло у окна. Он живо представил Вику, забравшуюся в него с ногами, чтобы почитать. Она шевелила босыми пальцами и невзначай теребила локоны, если книга увлекала её. А если это была учебная литература — хмурила лоб и шепотом медленно проговаривала текст. Ярослав быстро отвернулся. Он искал призраки, которых не существовало! Он почувствовал незнакомое жжение в грудной клетке.

Зачем приехал сюда? Зачем поднялся? Бессмыслица! Он задыхался, давился воздухом. Развернувшись, он в ярости отшвырнул это чертово кресло! Оно отлетело и ударилось в стену, прямо рядом с тонким торшером. Лампа угрожающе зашаталась.

Ярослав повернулся к двери и выскочил из пустой неживой коробки.



Глава 21. Ребенок.


К ногам Прекрасной Любви

Кладу этот жалкий венок из полыни,

Которая сорвана мной в ее опустелых садах…

С.Черный


Вика намеренно изматывала себя, чтобы вечером свалиться без сил в холодную постель и уснуть. Даже сил топить печь не оставляла. Вечно красные глаза, готовые выплеснуть слезы при любой возможности, раздражали, так же как и леденящий холод, и никак не желающая наступать весна. Попытки делать что бы то ни было проваливались. Она очень старалась вникнуть в Ольгины проблемы, запомнить всё, что подруга ей говорила, но частенько ловила себя на полетах разума далеких от теперешнего момента. На работе всё сыпалось из рук, и Вика сама себе напоминала сомнамбулу. Нейроны мозга, подобно запруженным улицам мегаполиса, не пропускали текущие мысли, так как на каждом бульваре, транспортной развязке, проезжей части стояли дорожные знаки, которые путали всё движение. Они голосили: «Осторожно, у тебя может быть будет ребенок!»

Игорь Евгеньевич обращал внимание на её рассеянность, говорил строго «Я тебя не узнаю». Вика бледнела, извинялась, давала слово, что больше такого не повториться, но что она могла сделать? Она уговаривала себя, ругала, называла дурочкой, махала рукой, ждала месячных со дня на день, снова уговаривала, но пульс в висках не прекращался. Борьба со страхом беременности и одновременно надеждой отнимала те немногие силы, которые у неё еще были. Вика каждый день велела себе прекратить думать и мечтать о ребенке, пока однажды вечером, засыпая, не услышала слова, произнесенные собственными губами помимо воли: «У меня будет ребенок». От удивления Вика открыла глаза и стала бодрой, как хоккеист, ожидающий выхода на лед.

Да что же это такое происходило? Что с ней?

Заснуть нормально она так и не смогла, лишь под утро провалилась ненадолго в туман беспамятства.

На следующий день не выдержала и потратила деньги, приготовленные для обеда, на тест.

Подтверждение того, что она в положении заставило её просто обезуметь. У неё под сердцем новая жизнь! Новая жизнь, которую она не в силах обеспечить. Она сама ребенок и у неё будет ребенок! Ей самой нужна забота и помощь! Никто не поможет ей. Никто не позаботится. Одно дело знать или смотреть в кино, читать в книгах о девушках, которые рожали детей, не будучи замужем. Совсем другое, когда это касается тебя. Когда тебе самой и твоему ребенку суждено быть мишенью пересудов. Как она может дать жизнь новому человеку, чему будет его учить, если сама жизнь ненавидит? Если сама каждый день думает о том, как перерезать себе вены, но остается трусихой, чтобы сделать это? Она не видит будущего и смысла жизни. Что ждет её за восходом завтрашнего дня? Новые предательства? Злость? Безжалостный мир? Бесперспективная работа? Сидение в офисе от темна до темна? Презрение людей? Зачем её ребенку это невыносимое бремя?

Разве не достаточно того, что Ярослав развёлся с ней, использовал? Бросил? Почему она была такой дурой? Почему так беспечно вела себя? Будь он неладен, что так с ней поступил! Проклятие ей самой, что такое позволила. Она должна была подумать! Должна была побеспокоиться! Сколько раз она удивлялась, возмущалась, что люди не позаботились о предохранении? Сейчас какой контрацепции только не было: до, во время и после, для мужчин, для женщин. Она сама называла таких неумех «дурами». Каков итог?

Как же было больно…

Не потому, что она забеременела от бывшего мужа, который не любил её. Нет — от сознания того, что она неспособна на простые, нежные, доверительные отношения, которые так легко завязывают другие девушки. Классическая семья, брак — неужели она навсегда лишена этого? Вика попыталась взять себя в руки, но она слишком устала за это долгое время от изнуряющего холода, боли, утратила все надежды, чтобы сделать это. Как она прокормит ребенка, когда самой есть нечего? Как будет его в садик водить? В школу? Как будет работать? Что будет делать? Что могла дать она ребенку, если сама не видела света? Вся её жизнь была чередой бесконечных потерь. Родители, бабушка, дед, надругательство Выгорского. Что хорошего принесла ей жизнь?

Да, воспоминания детства веяли любовью, только они остались так далеко, были так надежно скрыты завесой времени, что она почти не верила, что когда-то была их участницей.

Впереди Вика видела только пустоту и отчаяние. Холодная работа, никаких перспектив на образование. Грустная зрелость, безнадежная старость. Она встречала таких людей на улицах, в магазинах, в транспорте: пустые озлобленные лица. Звери, огрызающиеся друг на друга, торопящиеся домой, чтобы там вылить раздражение на близких, испугать окриками детей и животных. Человечество, спешащее за чем-то неуловимым, чего невозможно достигнуть, забывшее радость и смех, стареющее раньше зрелости, разлагающееся раньше смерти. Что даст она своему ребенку в этом озлобленном мире? Капельку раздражения? Немного усталости? Зачем её ребенку все это? Должна ли она рожать его?