Она даже не могла обрадоваться беременности. За это тоже презирала себя. Собственные растерянность и никчемность усугубляли боль. Она увязла: увязла глубоко и надолго. Она тонула в болоте и топила ещё не рожденное существо.

На следующий день на работе в поисковике Вика спросила, не поздно ли на её сроке сделать аборт? Три месяца. Поздно, и было поздно ещё месяц назад.

Тогда же она решила, что ей придется сказать Ярославу. Любой отец, так же как и мать, имел право знать, что у него должен родиться ребенок. Хотел он или нет участвовать в его жизни — это другой вопрос. Решался ли сделать ребенку больно — это тоже из той оперы. Соизволит сгноить их — так тому и быть. Родитель — урок для ребенка, ребенок — урок для родителя. За молчание ей никто потом спасибо не скажет. Это точно.

Маленькая часть её, та часть, которая была «влюбленной Викой» до того, как рассудок успел сказать «стоп», живо нарисовала в воображении его счастливые глаза. Тут же Вика отругала себя. Хватит! Не стоило обманывать себя. Он не станет радоваться. Если уж она, со своей рассудительностью и милосердием, осенью допустила мысль шантажировать его ребенком, что ожидать от Выгорского? Может ли он отнять у нее малыша? Бесспорно. При его-то средствах. Захочет ли отнять? Вполне возможно. Хотя бы для того, чтобы наказать её. Вика вспомнила истории про бывших супругов, похищающих собственных детей и исчезающих с ними на многие годы. Да, конечно, она рисковала. Своим спокойствием и спокойствием малыша. Но утаить было выше её сил. Объединит ли их ребенок? Нет. Наивно думать иначе.

Вика положила руку на живот, погладила сквозь кофту. Тринадцать недель никак не были заметны. Может быть, Ярослав будет милостив и даст ей денег на содержание? Может быть, захочет откупиться от них? Это было бы здорово. Она, ребенок и не надо трястись за будущее. Можно спокойно уйти в декретный отпуск. В очередной раз она остановила себя: «Прекрати быть дурой! Ничего он тебе не даст».

О, почему она не могла жить без мыслей о нем? Забыть его. Эта безумная любовь наполняла каждую частичку души. Что станет с ней, если она не выбросит его из сердца? Целый год она не смотрела ни на одного мужчину. Не целовалась, не мечтала, даже не заинтересовалась. Горевала и томилась, когда, казалось бы, должна была броситься в водоворот страстей.

Несколько дней Вика размышляла, взвешивала, пробовала на вкус эту необходимость сообщить о малыше. Смотрела на трясущиеся пальцы, вспоминала веснушки на локтях Ярослава и его последние слова.

Когда решение сообщить Выгорскому о ребенке, было принято окончательно и бесповоротно, на перекрестках мозга принялась завывать сирена. Серьезный голос, порождаемый воспаленным серым веществом, непрерывно выдавал в эфир: «Внимание! Внимание! Хозяйка сошла с ума! Внимание! Всем постам! Ребенку угрожает опасность!» Вика наплевала на трусливые вопли. Она старалась побороть в себе чувство близкое к удушью, быть храброй. Осознавала, что отвага её с привкусом отчаяния, но обратного курса не брала.

«Ярославу, — думала она, — естественно, захочется помучить её, оскорблять снова и снова, чтобы расквитаться за старые обиды. Что ж, она всё вытерпит, всё, что господину угодно, лишь бы он дал ей денег, лишь бы он знал о ребенке, и в случае крайней необходимости она могла обратиться к нему. Клянчить и выпрашивать, конечно, она не станет, но бедной овечкой не преминет прикинуться». Она решила позвонить и попросить о встрече. Ей потребовалось несколько дней, чтобы собраться с духом. Вика изнемогала: необходимость ждать ответа, пока долгие гудки тянулись в трубке, вызывала головокружение и тошноту. К страху за итог разговора прибавлялось отвращение за слабость. Момент отчаяния и растерянности длился бесконечно. Почему другие женщины с гордостью рассказывали мужчинам о беременности? Летали на крыльях любви? Только она, словно прокаженная, должна была находить для этого специальные слова и особенное время?

Никто не ответил. Остаток дня, сгорая в лихорадке, она ждала, что он перезвонит, назавтра — аналогично. Ничего не произошло. Молчание звенело пустотой. Оно обескровило её окончательно. Помощи ждать было не от кого!

Это встряхнуло Вику. Её обуяло, охватило с неимоверной силой бешенство. До чего она докатилась, позволила ему закабалить себя! Ещё немного и стала бы заикаться в его присутствии, а потом, как дрессированная собачка, прибегать по команде. Брр! Вика заносчиво откинула плечи. Она была хозяйкой своей судьбы, она единственная знала о ребёнке, и сама собиралась диктовать условия!

Что-то начинало стремительно расти в душе, и оно заставляло её не биться в истерике, а мужественно смотреть правде в глаза. Никто не поможет ей, не поддержит, не протянет теплую руку. Но никто и не заставит её стать бездушной, злобной, бесчестной. Не втянет в войну, не потребует потерять человеческое достоинство, отзывчивость. Да, она чаинка в океане. Но она и океан. Она приют и бескрайнее море, гнездо и надежда, любовь и зелёная бухта. Она будущее, выросшее из прошлого, она — просвет в мир и дитя вселенной. Она мать и сталь, и женщина.

Заставив себя дочиста освободить мозг от всяких неприятных бредней, велев жить одним сегодняшним днем, Вика устремилась на помощь Ольге. Март близился к концу. Сроки подготовки сжались донельзя — празднование было назначено на середину апреля. Оля бесконечно уговаривала Вику быть подружкой невесты:

— Вик, но ты ведь моя единственная лучшая подруга! — гундела она.

— Оль, ты и сама знаешь — мне нельзя. Я — разведена, — повторяла из раза в раз Вика.

— Да, но только ты лучшая подруга.

— Оль, не болтай чепухи, у тебя кроме меня найдется минимум пять человек на эту должность…

Так каждый раз. При любом удобном случае Оля заводила этот разговор. Она, то смеялась, то обижалась, а Вика упорно не соглашалась. Сама она особо и не верила предрассудкам, но все же не хотела личной темной аурой нечаянно повлиять на судьбу подруги, да и не мечтала целый день быть на виду у всех гостей.

Она и о своем положении молчала. Ни одна живая душа не знала. Ей безумно хотелось поделиться с наречённой сестрой, мысли так и вертелись, а язык — крутился сказать. Но она безмолвствовала. Боялась, что Ольга поделиться с Андреем, Андрей с Ярославом. Она не будет знать, а сражение против неё и малыша будет начато. Она хотела видеть лицо Выгорского, когда он узнает. Конечно, ничего хорошего она там не узреет, но чем чёрт не шутит? Когда же, интересно, это произойдет? Будет ли он на свадьбе? Вика стеснялась спросить у Ольги, а та молчала. Невеста, похоже, была сбита с толку свалившимися заботами, постоянной необходимостью казаться родителям влюбленной, спорами с Андреем и переживала, что выходит замуж за участника заговора против Вики. Страшилась, как Вике казалось, и того, что свадьба приближалась неумолимо, опасаясь грядущих перемен.

Вика как умела, поддерживала, хотя это давалось нелегко. Каждое действо напоминало её собственную свадьбу. Также они с Ольгой выбирали торт, также глумились над тамадой, так же заказывали подарки гостям. Только Ярослав был рядом, смотрел не неё влюбленными глазами, сжимал по ночам в объятиях. Нет! Нет! Нет! Не думай об этом! Стоп! Стоп!

Чтобы отвлечься, она порой тайком наблюдала за отношениями Оли и Андрея.

Жених, конечно, был ей отвратителен, но она со стахановским упорством заставляла себя преодолевать это чувство. «Грызться с будущим мужем лучшей подруги, — напоминала она себе каждую минуту, — верх идиотизма. Ты будешь полной дурой, если станешь громоздить лишние обиды. Прощение. Прощение. Прощение», — как мантры твердила она.

Будущие супруги, бесспорно, делали друг друга лучше, хотя сложности, глупые разногласия и шероховатости не давали им покоя. Несмотря на то, что Андрей был больше влюблен, он держал Ольгу если не в ежовых рукавицах, то, по крайней мере, в крепких объятиях. Не спускал всё с рук: останавливал капризы то шуткой, то строгим взглядом, то нежностью. При этом неизменно оставался внимательным: не забывал открыть дверцу машины, прислать водителя, если сам заехать не мог. Всегда с живейшим интересом спрашивал о делах, сложностях, прошедшем дне.

Если другую девушку это привело бы в восторг, то Ольга медленно бесилась. Порой она раздражалась от самого незначительного действия. Андрей называл ее «Солнышко» — она кричала на него, звонил не вовремя — срывалась, присылал цветы — ворчала, заправлял её волосы за уши — она отстранялась.

— Почему он мне хоть капельку не нравится? — бурчала Ольга, пока они ходили от одного к другому прилавку, выбирая туфли. Время поджимало, а дело двигалось медленно: интернет был засмотрен до дыр, обувные каталоги выучены наизусть, а подходящая пара все еще не была найдена. — Я ведь умом понимаю: нормальный, умный, веселый, деньги зарабатывает. Но я его терпеть не могу! Он меня просто раздражает!

Вика была согласна на все сто. Она при каждой встрече мечтала залепить Андрею хорошую оплеуху. За себя и за Ольгу.

— Может потому, что зарабатывает как раз? Чувствуешь экономическую зависимость? — Вика протянула руку к простой белоснежной лодочке.

— Нет! Это точно не злит меня, — Ольга отрицательно покачала головой, отвергая Викино предложение.

— Может его любовь давит? Знаешь, что он тебя любит, а ты его нет.

— Может быть. Но как заставить себя полюбить? Я ведь хочу его любить! Хочу! Он достоин!

«Не надо тебе его любить», — хотела сказать Вика, но сдержалась.

— Не знаю. У меня с этим проблем не было. Моя проблема — как разлюбить.

Они помолчали, потому что каждая думала о своем. Ольга взяла туфельку на небольшом каблучке — она не любила высокие шпильки — и присела на диванчик. Принялась расстегивать сапожки.

— Тебе надо заставить его похудеть, — наконец сказала Вика.

— Зачем?

— Тогда он станет тебе нравиться.

— Во сне, — буркнула Ольга и покрутила носочком.

— Ну ладно, это была просто теория, — Вика не хотела вдаваться в подробности. Выбор Ольги ей не очень понравился, она покачала головой: — каблук грубоват.

— Я вся превратилась в слух, — посмотрела настойчиво Ольга, переобуваясь обратно.

— Ты ведь знаешь, что …

— Женщина любит глазами? — насмешливо вставила Оля.

— Нет! Подожди! — Вика предостерегающе склонила голову. — Тем более, женщина — ушами, а мужчина — глазами. Короче, вся лабуда, типа по одежке встречают и бла-бла-бла. Вот когда мы выбираем машину, смотрим на внешний вид. Увидели на дороге — симпатичная! Смотрим, какие у неё лошади, движок, безопасность и всё остальное. Если машина кажется уродливой, даже если она разгоняется до сотни за секунду — не купим.

— Я никогда не выбирала машину.

— А твой Мерс? — удивилась Вика. Ольга с недавних пор каталась на Мерседесе-кабриолете глубокого красного цвета, оттенок которого Вика определяла для себя как багровый.

— Зуев подарил, не спрашивая.

— Я думала, вы вместе выбирали. Ладно. Другой пример, одежда. Опять смотрим внешне. Нравится или нет. Не нравится фасон, хоть из золотых нитей она будет или чистого льна — не оденем. Согласна? Туфли — аналогично. Да любая вещь изначально должна радовать глаз. Интерьер, ландшафт, коляска, стул, сумочка, архитектура. Так и с людьми. Если внешне человек неприятен, пусть он хоть самый добрый в мире — всё равно нас будет отталкивать. То есть у тебя, я так думаю, идёт постоянная борьба. Ты, может, и хочешь проникнуться его хорошими качествами, но отталкивающая внешность стоит перед тобой забором.

— Не кажется тебе, что я выгляжу в этой концепции как-то мелочно? Типа можно любить только красавцев?

— Может и так. Какая тебе разница, как выглядеть? Тебе сейчас важно полюбить жениха.

— Не хочу я его любить!

— Сама же говорила, что хочешь, — развела руками Вика.

— Не знаю. Да мне наплевать, будь он толстым или худым. Я его терпеть не могу!

— Назови конкретно, что ты терпеть не можешь? — они плавно переместились в соседний магазинчик.

— Он…, — Ольга запнулась, — он самодовольный, самоуверенный, гадкий…

— Стоп! Можешь не признаваться мне, но себе ответь честно. Первое что ты хотела сказать — толстый? — они снова стояли у полок, сплошь уставленных моделями белого, нежно розового, голубого цветов.

Ольга замялась, но в итоге вытянула из себя:

— Да.

— Вот видишь!

— Все равно это бред! — она прошла вперед.

— Спасибо! — состроила Вика гримасу, — может тебе не выходить за него?

— С ума сошла? — Ольга живо обернулась. — Говорю же: меня родители прикончат!

— Тогда выбирай быстрее туфли и перестань меня изводить! Столько красивой обуви — я бы всё скупила! А ты примерила только две пары. Такими темпами тебе придется идти под венец босиком!

Они обошли все свадебные бутики и магазины, пока Ольга, наконец, не остановилась на хорошеньких перламутровых сандалетах с белой вышивкой. За это время прикупили ещё нижнее белье, чулки, подвязки и прочую свадебную мишуру. В конце концов, погрузили пакеты в Ольгину машину и отправились домой. На улице было ещё светло, но солнце уже спустилось за крыши домов, даже его последние лучи не сверкали в просветах. Ноги у Вики гудели. Она подняла их на приборную панель, достала список и карандаш, принялась вычеркивать то, на что уже не придется тратить время.